На самом деле совместный парад планировался. Только немцами, у которых были свои текущие политические задачи — показать Британии и Франции крепнущее союзничество. Соответствующий пункт был даже внесен в протокол о порядке передачи города.
Не желая под эти задачи подстраиваться, представители РККА всячески увиливали начиная от самого момента прибытия в Брест. Первое мероприятие было запланировано на 11 утра в Брестской крепости, с поднятиями флагов и торжественным построением. На 10:00 немцы ожидали советских представителей для заседания смешанной комиссии, которая и должна была согласовать регламент «парада».
Однако поздно ночью 22 сентября комбриг получил приказ из штаба 4-й армии занять Брест к 14 часам и, прибыв на место после форсированного 80-километрового ночного марша к 11:00, остановил колонну.
Решение поехать в немецкий штаб, как явно следует из его собственных воспоминаний, было собственной кривошеинской инициативой. Причем сгоряча комбриг рванул в гости к Гудериану один, о чем мгновенно пожалел. Вокруг него были хотя и вежливые, но «фашисты», он их именует только так, и, видимо неспроста: свой орден Ленина за Испанию Семен Моисеевич заработал, лично участвуя в боевых действиях против «союзников».
Естественно, первым вопросом, который задал ему немецкий танковый коллега, было прохождение в парадной колонне советских танкистов. На что комбриг ответил, что это никак невозможно, люди устали, техника грязная. Извините, сами.
Кстати, изначально Кривошеин принял решение вести разговор не как гость, а как хозяин — начальник гарнизона города Брест. Вот как он описывал этот разговор, происходивший по-французски, которым владели оба генерала:
«Если я правильно вас понял, вы, генерал, хотите нарушить соглашение нашего командования с командованием немецких войск?— ехидно спросил меня Гудериан. «Ишь, куда гнет, гад!» — подумал я про себя, но, вежливо улыбаясь, ответил:
— Нет, соглашение, заключенное моим командованием, для меня непреложный закон. Нарушать его я не собираюсь. Заключив соглашение, мое и ваше командование не имело в виду устраивать такой парад, в котором одна часть войск будет дефилировать после длительного отдыха, а другая — после длительного похода.
— Пункт о парадах записан в соглашении, и его нужно выполнять, — настаивал Гудериан.
— Этот пункт соглашения мы с вами должны выполнить так, — в категорической форме предложил я, — в 16 часов части вашего корпуса в походной колонне, со штандартами впереди, покидают город, мои части, также в походной колонне, вступают в город, останавливаются на улицах, где проходят немецкие полки, и своими знаменами приветствуют проходящие части. Оркестры исполняют военные марши.
Гудериан долго и многословно возражал, настаивая на параде с построением войск на площади. Видя, что я непреклонен, он, наконец, согласился с предложенным мною вариантом, оговорив, однако, что он вместе со мной будет стоять на трибуне и приветствовать проходящие части».
Примерно то же самое отмечено в журнале боевых действий немецкого XIX моторизованного корпуса, где отмечается, что русский генерал выразил пожелание не включать его танки в торжественное прохождение, поскольку из-за этого их экипажи не будут иметь возможности увидеть марш немецких частей.
«Это пожелание вызвало соответствующие изменения во всем ходе церемонии; решено, что прохождения русских танковых частей не будет, но оркестр и экипажи танков займут места рядом с оркестром 20-й моторизованной дивизии напротив генералов, принимающих парад».
В своих послевоенных «Воспоминаниях солдата» и сам Гудериан использует именно такую формулировку: прощальный парад.
Так оно и случилось. На всех фотографиях из Бреста нигде нет советского и германского флага на соседних флагштоках (что предполагает именно совместное действие), ни один танк или военнослужащий РККА не находится в парадной колонне. Немецкий флаг был спущен, советский поднят.
Фотографии танков на улице, впрочем, можно найти. Но не во время мероприятия: поймав на улице свою технику, Кривошеин приказал через начальника штаба заблокировать железную дорогу, организовать посты и патрулирование. Личный состав четвертого батальона и оркестр из восьми человек как раз и стоял напротив генералов, как договорились. Не как участники, а как зрители.
На этом контакты с немецкой стороной ограничились.
Вообще надо отметить, что в сентябре 1939 года немецкие офицеры в донесениях отмечали настороженность советских военных, деловой тон и нежелание вступать в какие-либо дружеские беседы.
Начальник оперативного отдела 206-й дивизии 4-й армии майор Нагель, прикрепленный центральным отделом управления кадров Главного управления сухопутных войск (ОКХ) как офицер-переводчик и посредник при контактах с Красной армией, отмечал следующее:
«Сдержаны вплоть до замкнутости, не отвечают на вопросы с точно такой же вежливостью и открытостью, как и с нашей стороны, недоверчивы, скрывают свои планы и организационную структуру».
Он же подтверждает, что Кривошеин прибыл в Брест один, людей из его штаба в лицо немцы так и не увидели. Только днем ранее у них побывал офицер связи вместе с батальонным комиссаром Владимиром Боровицким, которого тут же «дружески» сфотографировали.
«Подробных данных о группировке войск получено не было. Впечатление от обоих офицеров таково, что они, без сомнения, находчивые и способные люди, обладающие определенными знаниями. Они вели себя уверенно и с достоинством, но весьма сдержанно», — это уже впечатления гудериановского начальника штаба, полковника Вальтера Неринга.
Так откуда же растут ноги у истории о совместном параде и крепкой дружбе двух армий?
Все просто: из профессионализма немецких пропагандистов. Кинохроникеры знаменитого киножурнала Die Deutsche Wochenschau смонтировали торжественный марш германских частей и входящие в город за два часа до его начала танки того самого четвертого батальона 29-й танковой бригады Кривошеина.
Склейки на этом кино отлично видно по фону: там, где советские танки, нет толпы народа на тротуарах. Но для выполнения той самой задачи, о которой мы говорили вначале, военные пиарщики попытались показать, что РККА и Вермахт плечом к плечу маршировали в Бресте.
В данной связи нет ответа только на один-единственный вопрос: почему 80 лет спустя люди, почитающие себя умными и во многом понимающими, продолжают тиражировать легенду Министерства пропаганды гитлеровской Германии?
Хотя есть и другой вариант. Бывшие западные союзники наконец-то поверили в то, что им доносило ведомство Геббельса, и убеждают в этом других. Что для умных людей выглядит еще хуже.
