В августе 1593 года турецкий султан начал новую большую войну на Балканах с целью дальнейшей экспансии на территорию Европы. Главным противником на этом направлении для турок была Священная Римская империя, а точнее — Австрия. Еще несколькими годами ранее венские дипломаты, предчувствуя приближение военной угрозы, обратились за помощью в Ватикан и при содействии Папы начали создавать союз христианских государств для совместного отражения возможной османской агрессии. Этот альянс получил название «Священной лиги», подобно иным аналогичным союзам, создававшимся ранее.
Уже с самого начала австрийцы столкнулись с большими трудностями в деле привлечения под свои знамена потенциальных союзников. Речь Посполитая и Московское государство под разными предлогами отказались вступать в альянс, ограничившись лишь моральной поддержкой. Их отказ оказался очень болезненным для немцев — любое из этих государств могло принять на себя удар Крымского ханства, вассала Османской империи, и отвлечь татарские орды от основного театра грядущей войны. И тогда имперские стратеги решили послать гонцов на Запорожскую Сечь, поскольку казаки уже были широко известны своими умелыми действиями против татар и турок.
При этом для Праги, которая тогда была резиденцией германского императора, было непонятно, с кем же именно нужно договариваться, чтобы, не наломав дров, заполучить себе казацкую подмогу. Необходимо было прояснить, в каких взаимоотношениях казаки находились с Московским государством и поляками.
Посол в Москве Николай Варкоч долго разговаривал с царем Борисом Годуновым относительно сечевиков, желая знать, находятся ли они у него на службе, и не будет ли он против, если Священная Римская империя привлечет их для совместных действий против турок. Годунов же ответил, что не имеет никакого дела до «черкас запорожских», которые не являются его подданными, однако отметил, что казаки — воины хорошие, хоть и своенравные и недисциплинированные.
Боевые действия начались в августе 1593 года, и имперцы, желая разыграть все карты, принялись спешно налаживать связи с казачеством. 15 декабря 1593 года император Рудольф II отправил своему посланнику в Москве инструкции, в которых говорил, что если русский царь не будет против, то надлежит как можно быстрее наладить контакт с запорожцами. Имперский посол в Польше получил аналогичную инструкцию несколькими днями позже — 23 декабря 1593 года. При этом он должен был вести переговоры с королем тайно, поскольку канцлер Ян Замойский был старым недоброжелателем австрийских Габсбургов и терпеть не мог казаков.
В ноябре того же года к делу подключилась римская курия и лично Папа Климент VIII, которые в течение длительного времени служил нунцием в Речи Посполитой и лучше разбирался в том, с кем вести переговоры о найме запорожских казаков. Отправляя к казакам своего посла Александра Комулео, понтифик снабдил последнего существенной суммой в двенадцать тысяч флоринов, которую надлежало вручить запорожцам, если те согласятся как можно скорее выступить на Крым. Кроме того, Папа отправил две буллы, адресованные казацкому гетману, имя которого не называлось (вероятно, в Ватикане попросту не знали, кто главный на Сечи), в которых говорилось, что тот может быть крайне полезен в борьбе с «общими врагами нашей веры». Папа утверждал, что ему ведомо о доблести и воинском искусстве казаков, и добавлял, что «ничто так не способствует военной славе, ничто так не важно для будущей памяти, как совместная защита христианского мира».
Более того, дошло до того, что из-за этого у Острожского вспыхнул открытый конфликт с канцлером Яном Замойским, и пан Януш 19 сентября 1593 года в письме к нему прямо утверждал, что любые попытки помешать вербовке «людей рыцарских» из Речи Посполитой для похода на турок прямо противоречат законам республики. Неожиданно его в этом поддержал гетман литовский Криштоф Радзивилл, который в письме к Замойскому сообщал, что «пан Бекеш… едет в армию кесаря христианского, при котором я позволил нескольким слугам своим, жаждущим ремесла рыцарского, там ехать».
Первые отряды казаков под началом Григория Лободы выступили в конце декабря 1593 года — они двинулись на Приднестровье и осадили там турецкий город Юргиев (ныне — Оргеев в Молдавии), которые смогли взять в первые дни января 1594 года, после чего жестоко разграбили его и вернулись на Подолье. Поход Лободы был своеобразной демонстрацией силы и намерений — казаки показывали туркам, что в ближайшем будущем намерены воевать против них.
Пока германский император и некоторая часть польской и литовской шляхты планировали натравить казаков на турок, крымский хан Кази-Гирей заключил мир с Московским государством, причем в инструкциях, которые получили московские посланцы в Речи Посполитой, прямо говорилось: «когда сделался Кази-Гирей царь с Государем нашим в дружбе и в братстве и в любви крепкой и Государь наш к ним (казакам) никогда никого не будет посылать», а если дружба будет крепнуть, то «еще и на них на черкас Государь наш пошлет своих людей».
Примерно в то же время татары предприняли несколько набегов на запорожские земли и угнали у местного населения около двух тысяч коней, за что казаки приговорили к смерти одного из своих старшин, Семена Корноуха, прямо указав причину — «плохо стерег» Запорожье от набегов. При этом турецкий султан послал в польский сенат сообщение, в котором просил, чтобы его вассал, крымский хан, «имел покой от подданных Его Королевской Милости, как от воевод и старост украинных, так тоже и от казаков низовых» и чтобы «татары были в домах своих безопасные от людей Его Королевской Милости».
Поляки, зная, что татары собираются в поход на Венгрию, куда пойдут через территорию Украины, отказались обещать подданным султана безопасность и предупредили, что встретят вторжение с оружием в руках. Попрощались же с султанским эмиссаром вообще некрасиво: «когда посланец турецкого [султана] за границу зашел и господа-совет велели на него казакам приходить и казаки же его за границей побили, людей его побили с ним наголову».
Тем не менее, на деле подготовка к отражению татарской угрозы в Польше велась ни шатко, ни валко — шляхта собственно польских земель, понимая, что если татары и пойдут, то — через Подолье и Галицию, не спешила давать деньги и объявлять мобилизацию — посполитое рушение. Королевских же войск на Украине было лишь две тысячи, остальных силы приходилось комплектовать местными добровольцами из украинской шляхты. Понимая, что этого против татарской орды в любом случае не хватит, поляки, как это прежде нередко случалось в минуты опасности, вспомнили о казаках. Станислав Жолкевский отправил к ним своих эмиссаров, близких к казацкой старшине, с сообщением, что польское правительство готово принять их на службу, и всем желающим будут выданы деньги на лошадей, порох и сукно.
В это время на Брацлавщине и Подолье, которые более всех могли пострадать от татарского вторжения, шла стихийная мобилизация и подготовка к обороне.
Центральной фигурой в этом движении стал Северин Наливайко, один из подчиненных Константина Острожского, помимо прочего участвовавший в подавлении первого крупного казацкого выступления — восстания Криштофа Косинского. Собирая людей, он, между тем, всячески предлагал свои услуги польскому правительству, заявляя, что займет оборону там, куда укажут. В общей сложности под своим началом Наливайко удалось собрать две — две с половиной тысячи человек. Неизвестно, что ответил канцлер Ян Замойский на предложение Наливайко — с одной стороны, полякам было невыгодно образование и рот самостоятельных формирований, с другой — просто так игнорировать столь крупные силы они не могли, да и не использовать их в условиях татарской угрозы было бы попросту глупо.
При этом и шляхта, и крестьянское население на Подолье были целиком и полностью на стороне Наливайко и других подобных ему атаманов, поскольку на существенную помощь королевских войск практически никто не рассчитывал. Более того, украинских шляхтичи даже пускали казаков на постой в свои имения, и терпели их присутствие, справедливо полагая, что перед лицом крымской орды выбирать особо не приходится, и лишняя сабля всегда будет кстати. При этом, Наливайко покинул службу у Острожских и демонстративно дистанцировался от них, хотя магнаты продолжали поддерживать его войска.
Вероятно, Константин Острожский планировал включиться в войну с турками, но, война эта, как сейчас модно говорить, должна была быть proxy или гибридной. Как королевский чиновник сохранявшей формальный нейтралитет державы, воевать он собирался опосредованно — через своего бывшего подчиненного Северина Наливайко и его людей. Таким образом, польско-литовская республика официально оказалась бы ни у дел, фактически принимая в конфликте самое живое участие.
Казаки под началом уже известного нам Григория Лободы в количестве от полутора до двух тысяч человек добились успеха благодаря внезапности — турок было явно больше. Тем не менее, белгородский рейд запорожцев еще раз доказал императору серьезность намерений султана в отношении венгерского похода.
Сам же владыка Блистательной Порты в это время ломал голову над тем, как уберечь крымцев, которые ему были очень нужны в грядущей кампании, от казацких рейдов. В апреле все того же 1594 года османы подвели к устью Днепра большую флотилию, которая должны была блокировать попытки запорожцев совершать нападения по воде. Хан же в середине мая при помощи турок начал переправлять свою орду в районе Очакова. Кроме того, «царь, идя в мадьяры, ногайскому улусу в Крым велел идти за Перекоп».
Казацкая разведка донесла на Сечь о переправе через Днепр огромного татарского войска, и 31 мая 1300 казаков под началом кошевого атамана Богдана Микошинского на пятидесяти чайках направились в низовье реки, чтобы сорвать замысел хана. Как сообщает источник, «они встретили татар на Очаковской переправе, имели с ними два боя, один на воде, второй на суше… Но, поскольку турецкие силы, которые оберегали татар от опасности, были слишком велики, а именно состояли из восьми галер, пятнадцати каравелл и ста пятидесяти сандалов (тур. и кр. тат «sandal» — «большая лодка»), то казаки вынуждены были отступить и не могли помешать переправе». Тем не менее, запорожцам удалось взять на абордаж несколько турецких посудин, с которыми они и возвратились 18 июня на Сечь.
Наливайко тоже не сидел сложа руки, и в начале лета совершил масштабный рейд навстречу татарам вдоль левого берега Днестра, предав там огню множество поселений и турецких укрепленных пунктов. Но что важнее — он захватил богатую добычу — от трех до четырех тысяч лошадей, которые, очевидно, предназначались для крымской орды. В то же время, он узнал, что «уже царь крымский, под Очаковом переправившись, на Березани лежал».
Вернувшись на Брацлавщину, атаман сообщил о приближении татар полякам. Кроме того, он отправил посланцев на Сечь, предлагая запорожцам объединиться против общего врага и предлагая им за это полторы тысячи лошадей из тех, что забрал у татар. При этом, однако, на Сечи помнили, что Наливайко прежде служил у Острожского и был «против запорожцев в то время, когда эти последние были в открытой вражде с воеводой. Поэтому запорожцы были враждебно настроены против него и считали его своим неприятелем». Посланцы атамана, однако, заявляли, что он «желает лично прибыть в их [запорожский] круг, положить среди него свою саблю и оправдаться от выдвинутых против него обвинений. Если же и после этого рыцарский круг по-прежнему признает его неправым, то он сам предложит отрубить ему голову его собственной саблей». Как бы там ни было, запорожская старшина решила примириться, и конфликт был исчерпан.
Был еще один человек, довольный таким стечением обстоятельств — имперский посол на Сечи, который тут же принялся склонять казаков к походу в Молдавию, что позволило бы Рудольфу II открыть в нижнем Подунавье новый фронт против османов. Он оттягивал бы часть их сил и дал бы имперцам возможность установить контроль над устьем Дуная и угрожать напрямую Константинополю. После долгих дебатов казаки решили идти в Молдавию, после чего посол вручил им императорскую хоругвь и восемь тысяч талеров. Впоследствии акт принятия казаками флага другого государства власти Речи Посполитой будут трактовать как измену, хотя запорожцы и имперцы понимали это как фиксацию факта найма сечевиков на имперскую службу.
В начале июля 1594 года крымский хан вторгся в Галицию, причем подданный турецкого султана молдавский господарь Аарон, поставлял Гирею продовольствие и фураж. И вот здесь поляки показали свою полную неготовность отражать эту угрозу. Почти не встречая сопротивления, татары прошли сквозь Галичину как нож сквозь масло. Поскольку украинские земли не были конечной целью их похода, крымцы не брали полона, и попросту вырезали местное население и жгли деревни и городки, забирая с собой только самое ценное. Наконец, под Самбором навстречу им вышел коронный гетман Ян Замойский с небольшой армией и местным ополчением, однако хан не пожелал вступать в бой и попросту обошел поляков, двинувшись через Карпаты в Венгрию.
Это была катастрофа, ведь ранее поляки обещали ни в коем случае не пустить татар через свои земли, однако на деле потерпели полное фиаско. Виновником всех бед как в стране, так и за ее пределами считали Яна Замойского, проявившего преступную пассивность при подготовке к обороне Украины. Все это крайне плохо вязалось с образом христианского щита Европы, который польские и литовские государственные деятели активно использовали в международной пропаганде.
