На самом деле почти везде война не прерывает полностью течения мирной жизни, которая закрепляется на островках или относительно значительных пространствах с устойчивыми или, наоборот, плавающими границами.
Я вспоминаю в этой связи, как в 1995 году мы с коллегой наблюдали за боями в чеченском селе Сержень-Юрт из соседнего села Шали, в котором работал рынок, кафе, сновал автотранспорт, по дорожной грязи, которую размесила боевая техника, аккуратно, слегка приподнимая щегольские юбки, перемещались ослепительно красивые чеченские женщины в туфлях на немыслимо длинных каблуках. Как они умудрялись не запачкать обувь в этой непролазной каше, для меня так навсегда и осталось тайной.
А всего в двух километрах от этого человеческого муравейника в воздухе то и дело со слегка запаздывавшим грохотом вырастали грибы из огня, железа, земли и дыма. Закопавшиеся в поле у Сержень-Юрта российские танки и артиллерия методично разбивали рубежи обороны чеченцев. Это ближайшее соседство двух миров, каждый из которых жил своей жизнью, не обращая внимание на смежную или примыкающую территорию, и стало для меня одним из наиболее выразительных и точных образов войны.
Тем, кто хочет представить себе военный Донецк, нет нужды напрягать воображение. Его центральные районы и окраины, не затронутые войной неотличимы от экстерьера любого российского города аналогичного размера и с похожей родословной. Центр остался фактически нетронутым — об относительно редких прилетах мин и снарядов в 2014-15 годах почти ничего не напоминают. Большинство зданий уже восстановлено, те же принадлежащие частным лицам объекты, которых не затронула реконструкция, просто задрапированы. Понять, что то или иное здание подверглось обстрелу, человеку со стороны не так просто.
Хотя от центра до линии обороны всего несколько километров, война ощущается лишь в районах, соседствующих с фронтом. Мой приятель обитает рядом с железнодорожным вокзалом, всего неделю назад он писал о том, что ночная артиллерийская вакханалия по интенсивности напомнила ему об обстрелах трех-четырехлетней давности, я же живу возле центрального рынка — до меня иногда доносится едва слышная канонада.
Город вылизан и ухожен. Поразительная чистота и нескончаемые цветочные клумбы на центральных улицах — это визитная карточка Донецка еще с советских времен. Однако за четыре года войны его облик стал другим, поскольку коренным образом изменилась структура потребления. До переворота в Киеве донецкая элита и олигархи, управлявшие Украиной, организовали городское пространство так, чтобы каждая деталь экстерьера свидетельствовала о роскоши, привычке жить на широкую ногу. Отсюда бесчисленное количество салонов красоты, дорогих бутиков и фирменных магазинов, салонов красоты и фитнес-центров.
ФОТО: Андрей Бабицкий
Сегодня большая часть заведений или закрылась или влачит по инерции жалкое существование. Вывески «Сдается в аренду» встречаются на каждом шагу, хотя элементы былого великолепия все еще способны поддерживать образ города-франта и прожигателя жизни. Три магазина, два из которых расположены на улице Артема, а еще один на бульваре Пушкина торгуют дорогой элитной техникой от Apple, Samsung и других топовых марок, но это все. Для миллионного города это совсем немного. Все остальные магазины — это компьютеры и телефоны из среднего и низшего ценового диапазона. Не осталось спесивых бутиков, где простому смертному делать было абсолютно нечего, торговавших одеждой от лучших европейских производителей по космическим ценам.
Нет, есть еще торговые центры «Донецк-плаза», «Грин-плаза» и «Континет», в которых любители эксклюзива могут без труда найти дорогостоящие товары, но, по моим наблюдениям, жизнь из них постепенно уходит. Денег в городе слишком мало, чтобы он мог позволить себе разбрасываться ими направо и налево, как привык в прежние времена. Тем не менее, товарного голода, как в 2014, в Донецке нет. В магазинах и на рынках есть все необходимое по ценам, которые мало отличаются от российский. Стоимость некоторых продовольственных товаров, которые производятся в ДНР — например, молочка или мясо птицы — чуть ниже, но несущественно.
Понять, как люди выживают при зарплатах от 4 до 7-8 тысяч в месяц (10 считается высокой) решительно невозможно. Отчасти спасает то, что социалка по российским, а тем более украинским меркам обходится в копейки — она не менялась с довоенных времен. Это принципиальная позиция республиканских властей. Стоимость проезда на общественном транспорте тоже чисто символическая — было три рубля за билет, сейчас подняли, кажется, до четырех.
Рядом с моим домом магазин, который одновременно является чем-то вроде клуба для местной молодежи и разномастной публики, не имеющей обыкновения пренебрегать алкогольными напитками. Вечерами возле входа идет обсуждение городских новостей. Я, заходя за какой-нибудь мелочью, ловлю обрывки разговоров. Темы не меняются — слегка разогретая пивом или чем покрепче компания перемывает косточки бездарному, по ее глубокому убеждению, республиканскому начальству и кроет последними словами украинских нацистов.
Донецк — город бодрый и жизнерадостный, очень собранный и крепкий по своей природе, но сейчас он пребывает в состоянии тоски и депрессии. Низкие доходы и отсутствие перспективы, ясного понимания, куда движется республика, лишают людей возможности планировать жизнь на годы вперед и рассчитывать, пусть на нескорые, но изменения к лучшему. Ежедневно я узнаю, что отсюда в поисках лучшей доли люди выезжают в Россию с тем, чтобы, может быть, когда-нибудь вернуться домой.
