В социальных катаклизмах время течет по иному, меняется его ощущение, все мгновенно устаревает, а то, что было месяц назад уже и не помнится. В украинской катастрофе день идет за месяц. С человеческой точки зрения события стремительно сменяют друг друга, а с вселенской — медленно и натужно вращается Колесо Истории. Острые спицы протыкают тысячи человеческих судеб. Повезет ли соскочить? Мы по-прежнему не знаем, что будет завтра и наступит ли оно для нас? Хаос и тьма надвигаются неумолимо. Даже если удастся пережить украинскую катастрофу, потери будут необратимыми — душевные и нравственные. Вряд ли мне захочется восстанавливать отношения с людьми, которые за одну ночь забыли родной язык, и сейчас на каждом перекрестке «размовляя на мові» убеждают, что они истинные украинцы. Так безопаснее. Они наивно полагают, что вовремя подстроившись под обстоятельства, уберегут себя.
Конечно, я больше не протяну руку человеку, который еще вчера называл себя русским, а теперь проклинает Россию «захватившую» не только Крым, но и Донбасс (!) о чем несется со всех телеканалов 24 часа в сутки. Конечно же, я обойду стороной человека, который 15 лет разговаривал со мной исключительно на мове, а теперь пошел в яростную атаку, что его права украинца попирались, ибо он притворялся, вынуждая себя говорить на русском с такими второсортными существами, как я.
Мир сошел с ума. Может, в один день открыли все психиатрические больницы? Вряд ли. Многих знакомых и сотрудников я знаю годами. Что стало с людьми? Еще не случился второй Бабий Яр, еще не загоняют массово во рвы для расстрела, не выкидывают из окон детей. Но все мерзкое и подлое, что есть в человеках, уже полезло наверх. Люди, словно глина, мни и растирай их. Пришли бандиты — мы базарим по понятиям и прогибаемся. Пришли нацисты — занимаемся стукачеством и умиленно кричим «москалей на ножи». Куда бы ветер ни подул, мы всегда наклонимся, ибо есть такая мантра: «главное, чтобы работа была». Она «оправдывает» любые животные, немыслимые физические и нравственные преступления.
Публика неприкосновенных человеконенавистников, захватила власть, — а в ответ «главное, чтобы работа была».
Народ никогда не позволит так унизить себя, население поднимется на бунт, а биомасса жует и отрыгивает, отрыгивает и жует.
Украина разделилась на параллельные реальности. В одной — Россия жестокий агрессор, идут боевые действия — все на фронт, прошли три мобилизации, началась четвертая; в другой — царит ужас от происходящего и слабое сопротивление киевской власти. Эти реальности плохо сочетаются друг с другом — в разобщенности и вражде 42 миллиона изрыгают из себя ненависть к себе подобным.
Да, господин Булгаков, все повторяется, но уже в виде фарса. Вряд ли Киев будет переходить из рук в руки четырнадцать раз, но то, что он снова пошел по рукам, факт.
Война необходима киевской публике, она спишет все. Для того, чтобы стать истинным украинцем и получить право жить на этой территории следует умыться кровью, очиститься от русской скверны. И желающих стать правильными украинцами — тьма. А воинство тьмы черпает силу в ненависти.
Все начинается с детей. Совершенно неожиданно я столкнулась с русофобией в детском заведении. На одном из занятий одиннадцатилетний Саша заявил, что ненавидит русских.
— За что?— уточнила я.
— Просто так.
— А разве так бывает? Вот ты, например, говоришь на русском языке, — мягко замечаю я.
В ответ ошарашенное молчание.
— Как на русском?— для Сашки, как и других ребят это полная неожиданность. Русский язык в школах не изучается, украинский преподносится с галицкой позиции, дома в основном говорят на суржике или плохом русском, поэтому у ребят в голове полная каша. Они и правда не знают на каком языке говорят и на каком пишут по слогам. Они не знают истории своей земли, кто они и откуда пошли.
— Русские напали на нас! — поддержал Сашу Богдан. — Я их тоже ненавижу.
— А еще они Крым отобрали! — подхватили другие.
— Ребята, в Крыму прошел референдум, то есть всеобщее голосование и народ выразил желание выйти из состава Украины, так что никто Крым не захватывал. Более того Украине даже войну никто не объявлял. Русские не собираются и не хотят с нами воевать.
И тут Сашку осенила догадка.
— Так вы что русская?— враждебно спросил он и словно поставил жирную точку в вынесении мне приговора.
Я растерялась. Я смотрела на одиннадцатилетнего мальчишку и не могла произнести ни слова.
— А у меня родители русские, — в какой-то задумчивости произнес Дима.
— И я на половину русский, — поддержал его Валера.
Этого было достаточно, чтобы ситуация изменилась. Моя растерянность прошла, я улыбнулась.
— Вот видите ребята, мы все крепко связаны, русские и украинцы. Вы все дружите, общаетесь и, народы так же дружат. К чему ссоры если в мире жить намного лучше.
Через минуту инцидент забылся. Но мне долго было не по себе. Всю жизнь слышать «так ты что русская», словно некое обвинение и вдруг услышать это от ребенка уже как приговор.
Можно сколько угодно жевать и отрыгивать, приспосабливаться и угождать, предавать себя и свой род, повторять словно мантру «главное, чтобы работа была». Но демон-разрушитель разбужен, он голоден и требует жертв.
