Мы выбиваем их офицерский состав, сержантский состав и опытных бойцов. Пока этот кризис носит локальный характер, но скоро он станет масштабным. Надо набраться терпения и подождать, считает военный корреспондент Евгений Линин, который бывал на всех направлениях в зоне СВО и сотрудничает с различными телеканалами
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру
Ранее министр обороны РФ Андрей Белоусов сообщил, что на текущий момент в России производится до 4000 fpv-дронов в сутки, что намекает на суммарные объемы до 1,5 млн в год. При этом в начале года Украина заявляла, что стремился к цифре в миллион дронов.
— Евгений, действительно ли мы превосходим противника в этом отношении? Если превосходим, то как нам избавиться от ощущения, что он на порядки превосходит нас (я имею в виду сообщения телеграм-каналов и отзывы бойцов на передовой)?
— Я могу говорить только о том, что вижу собственными глазами. Бывая на передовой, я вижу интересную картину.
У нас дроны есть почти в каждом подразделении. Даже небольшая саперная рота обладает ударными БПЛА. Это хорошо. Спонсоры выделяют средства, дроны стали дешевле, перепрошивка выполняется качественно. Более того, в каждом батальоне есть подразделение, которое собирает дроны из деталей, поступающих из большой России. Таких кустарных мастерских или прифронтовых лабораторий у нас очень много.
Что касается больших беспилотников, то с передовой их работу не видно. Я имею в виду "Орлан", ZALA и "Ланцеты", которые летают во вражеском тылу на 60–70 километров. Они оснащены элементами машинного зрения, сами различают цель и сами ее уничтожают. Повторюсь, мы их на передовой не видим. Мы видим только работу дронов, которые поражают цели на тактической глубине. У этой работы есть конкретные результаты.
В частности, ВСУ уже оттягивают свои танки и бронемашины с передовой, потому что мы их выявляем.
Возможно, в России действительно производится 4 тысячи дронов в сутки. Но из окопа их не видно. Тем более какая-то их часть уходит в стратегический запас, чтобы использовать их на каком-то из перспективных направлений, передав их одной из мобильных бригад.
То есть наша армия подстраивается под тактику современной войны.
Конечно, существует иллюзия о том, что противник применяет больше дронов. Может быть, это даже не иллюзия, потому что на Украине их очень много. Причем враг делает все, чтобы они летали дальше и дольше, как можно эффективнее поражая цели на нашей территории. Спокойно проехать по "пятнашке" (15-километровая зона до передовой) сейчас почти невозможно.
— То есть это правда, что ВСУ охотятся за каждой нашей "буханкой" и за каждым пехотинцем?
— Это правда. Потому что дальность передачи сигнала для fpv-дрона и мощность батареи позволяют ему эффективно работать именно на 15 километров. Это золотая середина.
Конечно, ВСУ создают нам проблемы. Но и мы им создаем точно такие же проблемы. Наши дроны летают на такой же расстояние. Другое дело, что у противника есть более технологичные устройства, потому что на него работает весь мир. Я имею в виду те же дроны с машинным зрением, которые определяют цели в автоматическом режиме. Им уже не нужна привязка к оператору и к "Старлинку". Сам взлетел — сам увидел — сам поразил.
Таковы реалии современной войны.
— Вы тесно общаетесь со знаменитыми дроноводами из батальона имени Судоплатова. Когда им станет понятно, что мы превосходим ВСУ и по количеству, и по качеству применения таких устройств?
— Во-первых, эта гонка будет вечной. Во-вторых, нам очень сложно уходить от наработанных элементов.
Сейчас у нас очень много новых дронов, но производство и обучение связано только с теми моделями, которые уже поставлены на поток. В частности, у тех же "судоплатовцев" есть модель ВТ-40. У нее меняются частоты и улучшается камера, но сама по себе модель остается неизменной. Да, эта модель эффективна. Но нам можно было бы внедрить и более эффективные системы.
Тот же "Народный фронт" проводит тестирование БПЛА и их закупку для подразделений. Это дроны в формате "увидел — поразил". Это оружие не дает врагу вылезти из нор, где они сидят. Но в целом о количестве беспилотников у нас и у противника судить сложно. Потому что и на российского, и на украинского бойца сразу же слетается рой этих машин.
— А с РЭБом у нас как обстоят дела?
— РЭБ — это вообще отдельная тема, которая стремительно развивается.
Начиналось все с антидроновых ружей, а сейчас у нас появились целые купола. В частности, 16-й отряд специального назначения уже работает с системой "Покров", которая создает такой купол. Ты обнаружил дрон, включил систему, и все, что находится внутри купола, падает. У дронов теряется связь и буквально выжигаются мозги.
Эффективные системы у нас есть. А люди на местах их дорабатывают.
Конечно, есть проблемы с жарой и сложными условиями их эксплуатации. Системы выходят из строя. Их нужно больше. Если мы это дело поставим на поток, у нас все получится.
— Вы недавно побывали на Луганском направлении. В условиях лесистой местности эта война за ближнее небо тоже имеет определяющее значение?
— Конечно. Важна не местность, а то, насколько эффективны ваши системы обнаружения. Потому что дроны залетают куда угодно. Недавно смотрел видео, когда украинский дрон залез под машину и там взорвался. У того же Израиля сейчас есть дроны, которые попадают в дырочку от вытащенного кирпича. Дроны совершенствуются.
РЭБ тоже совершенствуется. Я сам наблюдал работу системы "Покров" на локальных участках. Она эффективна. Но ее у нас на узких участках не хватает.
Это как с ПВО. "Торы" прикрывают большие территории, но для борьбы с беспилотниками нужно что-то менее масштабное.
И у каждого бойца должна быть своя система подавления БПЛА.
— Если украинский дрон пролез под машину, это говорит о высоком мастерстве оператора. Кто индивидуально сильнее: мы или они?
— У нас с ними паритет, потому что у нас с ними одинаковое мышление. Другое дело, что у нас более развит военно-промышленный комплекс. У нас есть авиация и ряд других преимуществ над противником, которыми мы активно пользуемся. Поэтому инициатива на нашей стороне по всей линии соприкосновения.
Повторюсь, никакой панацеи от дронов мы не найдем. Они будут развиваться. Машинное зрение, полная автоматизация и бронирование. Тем менее, наши штурмовики начинают применять дронобойные ружья частной разработки, которые создают облако дроби на 30 метров, что позволяет уничтожать дроны. Но в промышленном масштабе их производить нет смысла, потому что скоро необходимость в этом отпадет.
Три месяца система работает, противник придумывает что-то новое, бронирует свои дроны, и картечь с дробью их уже не берет.
Дроны с каждым разом станут более живучими и более опасными.
— Вы сказали, что инициатива сейчас на нашей стороне. Как вы оцениваете наше продвижение на Дзержинском (Торецк) и Красноармейском направлениях (Покровск), по поводу чего Украина бьет тревогу?
— Украина сейчас постоянно бьет тревогу. Их СМИ постоянно цитируют бойцов и командиров, которые воюют на этих направлениях. "У нас все плохо. К нам приходит неквалифицированное пополнение, которое не прошло минимальную подготовку". Их бойцы тоже в шоке. Они даже не могут вылезти из окопа и оценить обстановку, потому что по ним прилетают наши средства поражения. Система управления у них тоже хромает, потому что связь не работает. Каждое вражеское подразделение оказывается в локальной изоляции и тактически вынужденно действовать самостоятельно.
К этому накапливается усталость, провал идеологической политики киевского режима (раньше они объясняли, что воюют за независимость, а теперь это объяснить трудно) и деморализация сил на передовой.
Да, у ВСУ есть несколько боеготовых бригад, которые в пожарном режиме перебрасываются на места наших прорывов. На этом все. То есть по численности у врага большая армия, но по навыкам и умениям они скоро не будут особенно отличаться от бандформирований, которые бегают по Африке и по пальмам скачут с автоматами Калашникова.
Мы выбиваем их офицерский состав, сержантский состав и опытных бойцов. Пока этот кризис носит локальный характер, но скоро он станет масштабным. Ждем.
Есть еще один аспект. Ты можешь организовать оборону на узком участке местности, если у тебя есть подготовленное подразделение, которую эту местность хорошо знает. Но когда туда приходит новая бригада, ротируя старую, ей трудно сразу вникнуть в детали всей обстановки. Эта тенденция тоже видна.
С другой стороны, Киев сейчас формирует оперативный резерв в 10–14 бригад. Это мощный кулак, который можно использовать и для наступления. Может быть, все эти жалобы украинских военных — часть информационной игры, чтобы убедить нас в том, что они слабые, дабы мы расслабились и пропустили этот удар.
— В этой связи я хотел бы узнать ваше мнение о Запорожском направлении. Россия говорит, что Украина там будет наступать. Украина говорит, что Россия там будет наступать. А есть еще третий вариант развития событий: Украина будет атаковать, чтобы сорвать попытку нашего наступления.
— Запорожское направление уникально тем, что там степи до самого Днепра. Эта местность идеально просматривается. Скрытно сформировать там два корпуса для внезапного удара (один в прорыв, другой закрепляется) невозможно. Да и Украины сейчас столько сил нет.
Нам тоже нет смысла концентрировать такие силы на узком участке. Кто бы что ни говорил, а у Украины есть эффективные средства поражения вроде "Хаймарсов" и "Атакамсов". Я не знаю, нужны ли нам сейчас такие прорывы, чтобы вся армия вышла к Днепру?
— Теоретически надо. Но страшно. В том числе из-за дронов.
— Дроны конечны. Точнее, конечны люди, которые их используют. И так же конечны их минные поля. Если будет стоять задача прорыва, мы ее выполним. Но я не знаю, надо ли это нам сейчас, учитывая, что мы понемногу везде наступаем. Если где-то проваливается оборона ВСУ, наши войска устремляются в прорыв и закрепляются.
Противник на это не способен. Мы видим, какую группировку они сосредоточили под Волчанском (преимущество врага в живой силе уже 1к3), но они не могут ее эффективно использовать. Все попытки форсировать реку и выбить нас из городской застройки провалились.
Да, противник пишет, что мы на Запорожском направлении сконцентрировали группировку в 90 тысяч человек. Но нужно учесть, что это большая территория. Там сначала нужно обеспечить оборону, и только потом думать о наступлении.
— 155-я бригада морской пехоты — это героические ребята. Недаром она получила звание гвардейской. Еще накануне СВО я был на их базе подготовки. Они умеют и любят воевать. Это матерые штурмовики, для которых невыполнимых задач нет.
Да, их вывели из-под Угледара. Но и ВСУ там не способны организовать активные действия. Пусть они сидят в этом каменном мешке. Мы ведь с вами уже обсуждали, что у нас есть средства поражения, способные выкурить их оттуда. Просто они пока не используются.
— Похоже, большая часть ФАБ-1500 и ФАБ-3000 тратятся на Харьковское направление.
— ФАБ — это очень дешевое оружие, которое состоит из чугуна и взрывчатки. Их у нас много. Может быть, у нас не хватает средств доставки. Су-34 — это уже фронтовая авиация. Так что нам нужны не только дроны, но и серьезные машины, которые сбрасывают эти средства поражения на голову противника.
— Последний вопрос. Вы обычно не любите давать прогнозы, объясняя это тем, что не знаете планов командования на разных направлениях и не до конца понимаете военно-политических планов Москвы. В каком смысле вы не знаете?
— О планах нашего военного руководства мы точно ничего не знаем. Они разрабатываются в Генштабе, доводятся до подразделений и реализуются. Мы можем только анализировать информацию из открытых источников и делать выводы на основе этой информации.
Украина говорит, что на Запорожье может что-то начаться. Мы говорим, что на Запорожье может что-то начаться. А может и не начаться. Мы же не знаем боеготовность бригад ВСУ на этом направлении. Если это насильно мобилизованные из Одессы, которые первый раз взяли в руки автомат, мы можем там проходить. А если их страхует какой-нибудь батальон из 47-й бригады? Они воевать умеют.
В целом я считаю, что у нас достаточно сил и средств для решения любой задачи. Вопрос лишь в том, сможем ли мы это добиться с минимальными потерями в людях и технике.