"Страшная месть" спустя столетие: что делала румынская дипломат на Курилах?

А дело было так…

28 октября 1920 года в Париже был подписан "Бессарабский протокол", устанавливавший новый международно-правовой статус бывшей российской губернии со столицей в Кишинёве. Представители правительств Великобритании, Франции, Италии и Японии согласились с тем, что "признают суверенитет Румынии над территорией Бессарабии".

Румыния вплотную подошла к межударному признанию присоединения Бессарабии, что позволяло легализовать её аннексию. Однако их радость была преждевременной. Дипломатические ведомства США и Японии не позволили этому документу вступить в законную силу.

Таким образом с международно-правовой точки зрения статус румынских властей в Бессарабии до 1940 года не изменился — он оставался оккупационным.

Вступление румынских войск в Бессарабию произошло по требованию держав Антанты в начале 1918 года для борьбы с большевикам. Представители антигерманских сил (включая румынских военных) неоднократно заявляли, что эта акция носит временный характер и подчинена сугубо военным целям.

Кардинальные изменения произошли в марте 1918 года, когда Румыния переметнулась на сторону Германии и та ей предоставила свободу действий в отношении Бессарабии.

9 апреля под присмотром "почётной стражи" из румынских военных 86 (из 162-х) членов никем не избранного Краевого совета ("Сфатул цэрий") Бессарабии проголосовали за присоединение Пруто-Днестровья к Румынии. Премьер-министр Запрутского королевства Маргиломан на этом заседании сам поставил перед ними вопрос "о соединении с Румынией".

Однако Германия в Первой мировой войне проиграла. Румынской дипломатии необходимо было как-то закрепить решение "Бессарабского вопроса" в новых реалиях. Делать это предстояло в рамках Парижской мирной конференции.

Попытки "протолкнуть" присоединение Бессарабии к Румынии в 1919 году не увенчались успехом, поскольку ситуация в России, где шла гражданская война, была слишком неопределённой. Сдерживающим фактором была позиция американцев, выступавших против территориального расчленения России.

Пространство для манёвра по "Бессарабскому вопросу" сужало поразительное единомыслие по нему основных русских партий.

Против отчуждения Пруто-Днестровья Бухарестом выступали как большевики, так противостоявшие им лидеры белого движения. К тому же в Париже с протестом против действий румынских властей выступал лидер распущенного румынами Бессарабского земства Александр Крупенский. Он озвучил мнение Кишинёвской городской думы — вопрос о присоединении может быть решён только через плебисцит.

Именно последняя позиция и нашла отражение в совместной позиции основных держав Антанты. В июле 1919 года Совет четырёх в составе президента США, премьер-министров Франции, Англии и Италии выступил с инициативой провести в регионах Бессарабии с преимущественно молдавским населением плебисцит о будущем региона. Однако румынское правительство отвергло это предложение.

Уверенности румынской позиции придавала ключевая роль королевской армии, отведённая ей Антантой в ликвидации Венгерской революции.

В августе 1919 года румыны вступили в Будапешт. Теперь Бухарест имел возможность обусловить вывод своих войск из Венгрии положительным для себя решением "Бессарабского вопроса". Началась подготовка сделки: Румыния выводит свои войска из Венгрии в обмен на международное признание за ней Бессарабии.

В начале октября 1920 года посол США в Париже Хью Уоллес озвучил заявление: "Подписание договора в столь неподходящее время будет способствовать большевистскому делу с далеко идущими зловещими последствиями". В подписании Парижского соглашения по Бессарабии американцы участия не приняли.

Для того чтобы как-то скрыть конфуз, вызванный позицией США, англичане привлекли к участию в соглашении свои доминионы: Канаду, Австралию, Южно-Африканский Союз, Новую Зеландию и Индию.

В июне 1923 года румынскому посланнику в Госдепартаменте США была доведена следующая позиция:

"Сама Россия никогда не признавала отделения Бессарабии, а наша позиция заключалась чтобы не признавать частей бывшей Российской империи, если только сама Россия этого не делала. В этом смысле положение Бессарабии отличается от ситуации Прибалтийских стран, Польши и Финляндии".

Американский посланник в Бухаресте Джей в 1923 году так комментировал события в регионе:

"…провинция остаётся в условиях чрезвычайного положения со времени её аннексии… Продление военного режима объясняется опасением нападения русских, но это объяснение, которое можно принять отчасти, касается зоны вдоль границы, но оно представляется притянутым, когда его распространяют на всю провинцию и, думается, призвано скрыть реальное недовольство со стороны очень значительной части общественности".

Таким образом, легализация румынской аннексии Бессарабии через международное признание с самого начала дала сбой из-за отсутствия единодушия в мировом сообществе.

Неторопливость показала и сама Румыния, парламент которой удосужился оформить соответствующее решение, лишь через полтора года. Английский парламент осуществил ратификацию в 1922 году, Франция в 1924, Италия — в 1927 (!). Таким образом, к концу 20-х годов Парижский протокол оставался без одобрения лишь японского парламента.

Именно от Токио зависело, сможет ли Бухарест легализовать территориальное расширение за счёт Пруто-Днестровья.

Японцев гораздо меньше, чем американцев волновало состояние дел в Бессарабии. Но и как Соединённые Штаты их очень интересовал русский Тихоокеанский регион и, в частности, возможность получения там выгодных концессий.

В 1925 году была заключена "Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией". Советский Союз ставил вопрос о её подписании в зависимость от нератификации Японией Парижского протокола.

Советско-японское соглашение не только восстанавливало дипломатические отношения между странами. Токио по нему получал 50% концессию на каждое из эксплуатируемых нефтяных месторождений на Северном Сахалине, мог вести разведку новых месторождений, обладал также угольной концессией. При этом в качестве платы японские концессионеры обязывались предавать СССР лишь 5-8% продукции по угольным месторождениям и 5-15% по нефтяным.

Тем не менее, Япония не стеснялась использовать "Бессарабский вопрос", когда возникала необходимость надавить на Советский Союз. В 1926 году шли весьма непростые переговоры по новой Рыбной конвенции между Москвой и Токио (истекал срок действия её аналога от 1907 года). Чтобы сделать советскую сторону более сговорчивой дипломаты страны восходящего солнца вдруг вспомнили о Парижском протоколе.

Тогда заместитель наркома иностранных дел Максим Литвинов телеграфировал полномочному представителю СССР в Японии Валериану Довгалевскому по вопросу "Бессарабского соглашения": "вступление в силу зависит только от Японии, и это придавало бы японской ратификации особенно одиозный характер".

22 марта 1927 года посольству Японии в СССР была направлена нота, где выражалась готовность Москвы идти на уступки по поводу определения участков для вылова японскими рыбаками сельди и сбора крабов.

Нельзя сказать, что румынские дипломаты не боролись за положительное для своей страны решение "Бессарабской проблемы" в Японии. Такая борьба была, но слишком несопоставимы были весовые категории Москвы и Бухареста на азиатской площадке.

Почти открыто это признал в ноябре 1932 года заместитель министра иностранных дел Японии Арита в разговоре с высокопоставленным румынским дипломатом: "Для Японии очень важны отношения с Советским Союзом, поэтому вопрос ратификации может иметь серьезные последствия для нас".

Вопрос о ратификации соглашения по Бессарабии ставился румынами и на переговорах в 1938 году, но также безуспешно.

Позиция Токио по "Бессарабскому вопросу" потеряла международную значимость лишь в 1940 году. Именно тогда состоялся диалог Вячеслава Молотова с послом Японии в СССР Того.

Как свидетельствует стенограмма, посол подчеркнул, "что в свое время при подписании Пекинской конвенции в 1925 году Япония обещала, согласно желанию СССР, не ратифицировать договора о присоединении Бессарабии к Румынии. Можно сказать, что уже тогда Япония предвидела наступление такого дня". "Япония поступила умнее, чем многие другие государства, не ратифицировав договора" — ответил на это Молотов.

"Японская мудрость" была щедро оплачена поставками сахалинских углеводородов, рыбы и краба. Таким образом, блокирование международного признания Бессарабии румынской территорией в 20-30-х годах ХХ века обеспечивались за счёт дальневосточных ресурсов Российской Советской Федерации.

Рассматривая Советскую Россию как перспективного экономического партнёра (при любом политическом режиме в Москве), Вашингтону и Токио было весьма выгодно держать в руках неразыгранную "Бессарабскую карту". И не факт, что этот розыгрыш закончился бы в пользу Москвы, не произойди военно-политического и экономического усиления СССР к концу 30-х годов прошлого века.

В сложившихся условиях путь легализации аннексии Бессарабии через международное признание для Бухареста был закрыт. При отсутствии согласия по данному вопросу с "изгнанным сувереном" (т.е. Советским Союзом) единственным источником легализации становилось отношение "покорённого" народа. Но и здесь Румыния не снискала успеха, ведь за 22 года румынского владычества плебисцит о правовом статусе региона так и не был проведён.

Зато теперь представительница Румынии нашла возможность "показать язык" Токио – вы не дали нам возможность присоединить Бессарабию, а мы, когда Бессарабия практически у нас в кармане, не будем признавать ваши претензии на Курилы.