Люблинская уния: от Польши и Литвы к Речи Посполитой

1 июля 1569 года депутаты Королевства Польского и Великого княжества Литовского на сейме в Люблине утвердили акт унии, а 4 июля Сигизмунд II Август, который одновременно был королем Польши и Великим князем Литвы, её ратифицировал. Обе страны стали единым государством — Речью Посполитой. Однако еще до этого события регионы, которые сегодня являются украинскими, король отобрал у Литвы и передал Польше.

Первый шаг к объединению Польши и Литвы был предпринят в 1385 году, когда была заключена Кревская династическая уния. Потом еще не раз между двумя государствами заключались и другие унии: в 1401, 1413, 1447, 1501, 1503, 1566 годах. Но к созданию устойчивой единой державы они не привели, потому что у польской и литовской знати были разные интересы.

Однако к середине XVI века Великое княжество литовское (ВКЛ) оказалось в крайне сложном положении. Литва втянулась в войну с Московским царством за Ливонию — прибалтийскую провинцию Священной Римской Империи. Однако литовцы переоценили свои силы. Государство Ивана IV (Грозного) было слишком сильным противником.

Несмотря на то что Сигизмунд II являлся монархом как Литвы, так и Польши, последняя в войне не участвовала. В силу специфического государственного устройства, где ведущая политическая роль принадлежала шляхте (мелкое и среднее дворянство) и магнатам (крупные землевладельцы-аристократы), король не мог привести польские войска на помощь своим литовским подданным.

В ВКЛ формально вся полнота власти принадлежала Великому князю, в реальности же страной правили магнаты. Правительство Литвы называлось Паны-Рада, и входили в него высшие должностные лица страны, католические епископы и магнаты. Согласно привилею (документ, дарующий определенные привилегии) от 1506 года, все важнейшие вопросы Великий князь должен был решать с Радой.

Магнаты ВКЛ желали сохранения независимости, прежде всего потому, что хотели сохранить всю полноту власти в княжестве в своих руках. Каждый магнат опирался на многочисленных "клиентов", связанных с ним деловыми или личными отношениями. При этом в конфессиональном отношении они могли быть католиками, православными и даже кальвинистами.

Средние и мелкие дворяне, тоже независимо от того, к какой церкви они принадлежали, были ли они литвинами или же русинами, в общей своей массе желали объединения с Польшей. Дворянство Литвы хотело получить такие же права, что и у польских шляхтичей, — так называемые "золотые вольности", которые значительно ограничивали власть монарха и магнатов в стране, а также давали большие политические правомочия среднему и мелкому дворянству. Кроме того, "золотые вольности" максимально защищали имущественные права шляхтича перед государством.

Так, еще осенью 1562 года шляхтичи, участвовавшие в Витебском сейме, обратились к Сигизмунду II Августу с прошением: "создать общий сейм с поляками, чтобы вместе короля выбирали, имели общую оборону, сообща сеймиковали и право одинаковое использовали". Правда, формально правительство Литвы в 1563 году уравняло шляхту и магнатов в правах, но в реальности эта норма не работала. Вся власть оставалась в руках князей-магнатов.

В январе 1569 года Сигизмунд II Август созвал в Люблине еще один совместный сейм Короны Польской и ВКЛ — для принятия решения об унии прибыло около 160 послов и сенаторов Польши и Литвы. Сейм продолжался почти полгода, так как представители польской и литовской делегации не могли прийти к согласию.

Жемайтский староста Ян Ходкевич от имени представителей ВКЛ сказал: "мы желаем, чтобы при заключении унии были сохранены наши права и статуты". Знать ВКЛ предлагала следующие условия унии: общий сейм представителей двух держав должен был собираться поочерёдно один раз в Литве, другой раз в Польше; государственные должности в каждой из стран следовало предоставлять только их уроженцам.

Говоря современным языком, представители Литвы предлагали конфедеративное государство. Поляков такой вариант не устраивал. Они настаивали на главенстве в союзе Короны (Польши), кроме того, поляки хотели получить права на занятие должностей и владение землей в ВКЛ.

Сигизмунд II Август прямо заявил полякам: "не покидайте из внимания ни одного средства, которым можно было бы довести до конца унию". Получив от короля карт-бланш, поляки дошли до того, что в какой-то момент представителей Литвы просто не допустили на встречу к королю.

В результате часть делегации ВКЛ, прежде всего представители магнатских родов и их политические союзники, покинули Люблин. После этого демарша литовцев польские делегаты донесли до Сигизмунда II мысль о том, что ему как монарху нанесено оскорбление и что тот должен ответить литовцам за их непочтительность.

И тут король решил сделать ход "русским" конем: волевым решением присоединить земли Юго-Западной Руси к Польше. Принцип, по которому поступил Сигизмунд, двести лет спустя ярко сформулировал прусский король Фридрих Великий: "если вам нравится чужая провинция, и вы имеете достаточно сил, занимайте её немедленно. Как только вы это сделаете, вы всегда найдёте достаточное количество юристов, которые докажут, что вы имеете все права на занятую территорию".

12 марта король издал универсал о переходе к Польскому королевству Волыни, Подляшья и Брацлавского Подолья. Аргументировал Сигизмунд II свое деяние, ссылаясь на некоторые исторические факты и прецеденты, надо сказать, достаточно спорные.

В Литве данный поступок монарха вызвал возмущение. Некоторые князья и шляхтичи собирались защищать территории ВКЛ с оружием в руках, звучали даже предложения обратиться за помощью к татарам. Но большинство представителей литовской знати все же не хотели войны с Польшей.

Сигизмунд приказал представителям земель, присоединенных к Короне, приехать в Люблин и принести присягу Польше. Некоторые из них предпочли сразу подчиниться, другие требовали личных, имущественных и конфессиональных гарантий и, получив их, приносили присягу.

Но были и те, на кого подействовали только прямые угрозы поляков. Наибольшее упорство проявили четыре волынских магната: князья Александр Черторыйский воевода Волынский, Константин Константинович Острожский воевода Киевский, Богдан Корецкий староста Луцкий, Брацлавский и Винницкий и Константин Вишневецкий. Однако после личного вмешательства короля и они сочли за лучшее подчиниться.

После столь успешной акции к Польше было присоединено еще и Киевское воеводство. Оснований для этого у Сигизмунда II было ещё меньше, чем в отношении Волыни и Подолии, но это его уже мало интересовало.

В конце концов, потеряв самые богатые территории княжества, литовцы были вынуждены вернуться "за стол переговоров". Им удалось сохранить некоторые признаки независимости, например, свою армию и правительство, но у ВКЛ больше не было своей печати, а общегосударственный сейм проходил только на территории Польши. После заключения Люблинской унии представители Литвы поднимали вопрос о возвращении русских земель обратно в ВКЛ, но поляки отказались.
Так в составе Польши оказались земли, которые сегодня принадлежат Украине, в то время как большинство сегодняшних белорусских земель остались за Литвой.

Почему же в ситуации, предшествовавшей Люблинскому сейму и во время него, русские земли Великого княжества литовского не воспользовались шансом повысить собственный статус и превратить Речь Посполитую в державу трёх, а не двух народов?

Если представить себе, что четыре могущественных князя —Черторыйский, Острожский, Корецкий и Вишневецкий — не помышляли принимать новую присягу, а выступили бы единым "фронтом", привлекли бы своих многочисленных родственников и зависимых шляхтичей и сделали свое предложение по устройству державы. Ведь они были могущественнейшими и богатейшими людьми в государстве, "маленькими королями". У православных магнатов во владении были огромные земли и частные армии в подчинении.

Теоретически, объединившись, они могли бы попытаться диктовать свою "повестку дня" как Варшаве, так и Вильно. В конце концов, у них был аргумент, что они могут вместе с землями уйти "под руку" царя Московского.

Во-первых, сама идея суверенитета, основанного на единстве языка, религии, культуры, т.е. национального суверенитета, была для Европы, особенно Восточной, далеко не очевидна.

Во-вторых, для того чтобы начать свою "политическую игру", во главе русских магнатов и шляхтичей должен был встать лидер масштаба Константина Ивановича Острожского — знаменитого полководца и поборника православия. Но такого вождя, обладавшего общепризнанным авторитетом, в середине XVI века не оказалось.

Но что еще более важно, не было единства и среди русских феодалов. Для шляхтичей Великого княжества литовского, независимо от их этнической и конфессиональной принадлежности, важно было получить "золотые вольности", а гарантированно все эти права сословие могло получить только в Польше. Напротив, в случае укрепления местного суверенитета защитить мелких дворян от самоуправства могущественных магнатов было бы некому.

В-третьих, земли юго-западной Руси нуждались в постоянной защите от набегов крымских татар, и поэтому и магнаты, и шляхта приграничных территорий надеялись, что у Польши получится защищать их земли лучше, чем у Литвы.

Таковы основные причины отсутствия политической субъектности русских земель, оказавшихся к середине XVI века вне пределов единого Московского государства. Они оказались разменной монетой в политической борьбе вокруг объединения Польши и Литвы. А их политические элиты встали на путь ассимиляции. Через 100 лет практически все потомки этих "маленьких королей" стали католиками, приняли польские культурные стандарты, но в конечном итоге оказались сметены повстанцами Богдана Хмельницкого.