— Агай, батальон "Каспий", в котором служат мусульмане Дагестана, входит в состав казачьей бригады "Терек". Почему выбрали именно "Каспий"? Как вам служится вместе с казаками?
— Следует отметить, что не существует такой национальности, как дагестанец. У нас более тридцати национальностей и этнических групп: аварец, лакец, кумык, даргинец, табасаранец, лезгин и так далее. У всех разные языки. Мы знаем какое-то количество слов из каждого, чтобы поздороваться и поддержать беседу. Интернациональный язык — это, конечно же, русский.
Почему пошел в "Каспий"? Желание принять участие в СВО появилось у меня больше года назад. Внутреннее желание, поскольку в семье воевали все. Оба прадеда воевали. В общем, мужчины моего рода воевали еще с царских времен. В царской армии воевали, потом в советской армии, а потом и в российской. Дед мой прошел Великую Отечественную, отец — полковник запаса. Свое звание называть не буду, но тоже в запасе.
— Вы кадровый военный?
— Нет, я в правоохранительных органах служил, не в Минобороны. В 1999 году в Дагестане произошли определенные событий, в ходе которых, скажем так, довелось побегать с оружием.
— В контртеррористической операции принимали участие?
— Довелось в КТО поучаствовать, да. А когда началась специальная военная операция, я был убежден, что должен быть здесь. У себя в Дагестане я занимал хорошую должность на госслужбе. Сказал руководству: "Я должен пойти, поскольку иначе не смогу потом смотреть в глаза сыну, который тоже мечтает стать военным". Они этим гордятся.
Думал, куда идти, решал свои вопросы. Когда человек уходит на войну, он должен решить все семейные проблемы. В отсутствие мужчины семья должна быть защищенной по всем фронтам. Вот тогда узнал, что у нас сформировали батальон "Каспий", но в первый заезд не успел. Тогда наших двести человек заходило.
На второй заезд успел подать документы именно в "Каспий". Мне импонировало то, что это казачий батальон, поскольку Дагестан всегда был дружен с казаками. Мы испокон веков вместе. Даже форма казачья — это фактически наша кавказская форма.
Мы крепко дружим родами, дружим семьями. У меня много друзей среди казаков. Смеемся промеж собою, что предки наши друг другу кровушку пускали на Кавказской войне, а теперь мы дружно защищаем Россию. Это тоже символично.
Многие традиции у нас перемешаны. Что-то мы взяли у казаков, а что-то они взяли у нас. Потому "Каспий" органично вписался в бригаду "Терек" и совсем не выделяется. Мы всегда участвуем в бригадных мероприятиях. Недавно вот закончился наш мусульманский праздник, так казаки приезжали нас поздравлять, а мы поздравили их со светлой Пасхой.
Мы поддерживаем культурные традиции, национальные традиции, кулинарные традиции. Любые. Коллектив сплоченный, все друг другу помогают. Нужна помощь – заходим на те позиции, с которых ребята выходили, если контракт заканчивался или просто уставали. Попросили — заходим и занимаем без разговоров. Да, у нас сокращается время отдыха, но это не страшно. Потерпим. Друг другу нужно помогать.
— И Ураза-байрам, и Пасху отмечаете?
— Да-да. У нас в Дагестане праздники никогда не делили на православные и мусульманские. Мы сперва наши хором празднуем, а потом к славянам идем и тоже отмечаем. Главное — у кого вкуснее угощение. Все перемешалось ведь. Иной раз спрашиваю: "А почему вы так сделали? У вас ведь так же". "Ну, наверное, потому, что у нас позаимствовали", — отвечают. В следующем поколении еще сильнее перемешается все.
— Дагестанские добровольцы воюют за Донбасс с 2014 года. Расскажете об этом?
— Многие наши ребята здесь уже на втором, третьем, четвертом заходе. Они начинали с 2014–2015 годов, приезжали сюда добровольцами. Не буду называть должности, но люди из нашего руководства находятся здесь фактически с тех времен. Батальон создавался тем костяком офицеров-добровольцев, что воюют здесь еще с 2014 года.
Они уже знали все нюансы. Когда набирали ребят, уже могли рассказать им, с чем здесь придется столкнуться: в плане местности, в плане отношения народа, в плане боевых действий. Здесь ведь война не по тому шаблону идет, который преподавался. У нас многие лейтенанты, которые заканчивали военные училища, приходили с круглыми глазами. "У нас совсем другое обучение было", — говорили они.
Они не были готовы к изменению самой структуры войны. Здесь совсем другие подходы, совсем другое отношение. Уже пересмотрена даже необходимость отдельных родов войск. Доходит до того, что мы смеемся над нашими разведчиками. Они ведь все очень крепкие, очень мужественные парни, но сейчас этого мало. И вот мы подтруниваем над ними:
— Ребята, а ведь наш худенький бэпэлэашник с высшим образованием и романтикой во взгляде куда эффективнее, чем ваш зверь-разведчик, который одной рукою слона остановит и хобот ему оторвет!
— Да я, да мы…
— А что вы сделаете? "Птичка", когда поднимается в небо, видит куда больше, чем ваш разведчик.
— Что же нам делать?
— К стрелкам идите!
— Или можно на оператора БПЛА переучиться…
— А как? У разведчика один палец, как весь монитор от пульта. Он ту "птицу" одной лапищей берет.
— "Разведчик без "Мавика" — физкультурник", — говаривал наш покойный товарищ. К чему пришлось адаптироваться на этой войне? Что по началу сбивало с толка?
— У нас появилось выражение… здесь ведь многие прошли и Чечню, и Афган. Так вот на этой войне они впервые услышали выражение "слушать воздух". По дороге на позицию ты всегда смотришь под ноги. Где там "лампочки", где кассеты разлетелись. Уши, как у зайца, вверх торчат — слушаешь, что там жужжит. Это шмель жужжит или "птичка" вражеская? Уже инстинкт вырабатывается. Идешь-идешь, а потом к дереву автоматически уже прислонишься и смотришь, что там летит. Чтобы хоть просто из-за дерева смотреть.
Плюс целая трагедия бывает, когда "наш или не наш". Бывает, что видишь беспилотник, рука сразу тянется к автомату, все начинают стрелять. "Птичка" падает, и все довольны — сбили БПЛА, хорошо. А потом прибегают соседи с дубинкой и кричат: "Вы чего это нашу "птичку" сбили?" Я говорю: "Откуда ж мне знать, что это ваша "птичка"? Повесьте на нее российский флаг и пусть летает. Мы тогда поймем, что это ваш БПЛА, в конце концов!" Она ведь жужжит, сволочь, она все что угодно, может сбросить. Вот если бутылку коньяка сбросит, то сразу пойму, что наша, а если ВОГ, то наверняка украинская.
— У вас винтовка М4 изображена на арафатке. Часто ли приходится наблюдать импортное вооружение в руках у противника?
— М4 — это не потому, что американский. Просто это мой боевой шарфик, которому уже больше двадцати лет.
— Китайский небось?
— Нет, почему? Он хороший, качественный. Это сейчас китайская паленка валом пошла, а тогда… двадцать лет уж ношу. Что же до американского оружия, то чаще имеем дело с нашим. То, чем мы в них стреляем, обычно и к нам от них прилетает. Попадается, конечно, импортное. Гранатометы, к примеру, попадались, гранаты попадались. А вот стрелковки импортной особо не видел. Из тяжелого только "Хаймарсы", а так все больше из отечественного стреляют: 82-е, 120-е, 152-е.
— Выходит, что на вашем участке фронта западная помощь неприятелю ощущается меньше?
— Совершенно. Мы понимаем, что сейчас они достреливают старые запасы. У нас те же патроны. Очень часто, когда заходили, у нас трофейные цинки появлялись. Откуда, мол, 7,62 дефицитный? На складе ведь не было! А это дээргэшники с той стороны принесли. Что тут скажешь? Спасибо за подарки! Нам пригодится.
— Хотелось бы вернуться к теме дагестанских добровольцев. Как в Дагестане смотрели на этот конфликт до и после начала СВО?
— У нас всегда смотрели однозначно. Позиция не изменилась: соседям надо помогать. На Кавказе так принято. Кем бы ни был, какой национальности — неважно. Он сосед. Все, за соседа стоишь горой, как за родного. Есть даже выражение: хороший сосед бывает ближе, чем дальний родственник. Когда соседа обижали, у нас вставали всегда. Это обязательное требование, обязательное условие. Если не встанешь, то уважать перестанут.
Спецоперация еще не началась, а дагестанские добровольцы уже были тут. Задолго до ее начала. Религия не запрещает нам этого ни в коем случае. И когда уже началась СВО, и добровольцы пошли официально, никто не говорил: "Ребята, это не ваша война" и никто не осуждал.
Все понимали, поскольку в каждой семье деды повоевали. В основном, кстати, здесь, на Украине. Мой дед проходил через Владимир в годы Великой Отечественной. Потому эти места любому правильному человеку, воспитанному в хороших традициях, всегда будут важны.
Я, когда сам уходил, больше не за жену и детей волновался. Я мужчина в роду. Тут все понятно. Я больше всего переживал о том, что скажет мать. Отца уже нет. Позвонил: "Мама, такая ситуация, что мне придется поехать". Специально сказал "придется". Я же думал, что сейчас мне будут высказывать. А мать говорит: "Я этого ждала еще год назад. Я дочь офицера. Я жена офицера. Я мать офицера. Иди, родной". Я молча посидел, повесил трубку. Жена подходит и так ехидно: "Ну что мама?" Она думала, что мама против будет из-за детей. А я отвечаю: "Мама сказала идти".
— Много у вас детей?
— У меня "путинский стандарт": мальчик и девочка. Так что мы идем так, как Верховный сказал, — только вперед. Задняя передача у нас сломана.
Об особенностях службы в артиллерии читайте в интервью Игоря Гомольского Командир артиллерийского дивизиона: "Артиллерия ВСУ захромала"