Потому что враг с каждым днем слабеет. И перед нашим стратегическим наступлением эта тактика верна, считает военно-политический обозреватель Михаил Онуфриенко.
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Михаил Борисович, после ряда наших тактических успехов на южном и северном фланге Авдеевки и в самом городе, а также после массированных авиаударов по позициям ВСУ на Индустриальном проспекте, наблюдатели заговорили о том, что скоро единые позиции противника будут разбиты на отдельные очаги обороны. Насколько такие оценки соответствуют действительности?
— Авиационная обработка позиций ВСУ там уже ведется не один месяц, но потом они все равно откуда-то вылезают целыми и невредимыми. Например, на окрестностях Коксохима точно есть где спрятаться. Да и те же Крынки мы бомбим с октября. Тем не менее противник прячется в подвалах и удерживает позиции. Так что не надо думать, что авиаудары дадут какой-то результат. Какая бы ни была у вас современная техника, все зависит от Ваньки-пехотинца. Именно он занимает территорию.
Что касается рассечения Авдеевской группировки ВСУ на две части, то, похоже, что она близка к завершению. Но говорить про «чик — монтаж — бэби» не приходится. Потому что мы на сегодняшних позициях уже находимся трое суток. Хотя пройти осталось совсем немного. В качестве примера можно привести наступление на Красное под Артемовском. Его не смогли взять прошлой весной «Вагнера». Сейчас мы тоже находимся в 1,5 километрах от села, но эти 1,5 километра мы преодолеть не можем.
Так что все не так просто, как кажется. Тем более группировка ВСУ, которую мы сейчас пытаемся рассечь надвое, имеет возможность бить нам во фланг с коксохима. Если заткнуть городскую застройку еще более-менее можно, то заткнуть промышленную застройку сложно. Там литой многоуровневый железобетон. Эти крысы будут вылезать из любых подвалов.
Я не буду давать сроки окончания этой операции. Может быть, завтра. А может быть, через месяц. Но Авдеевская группировка с каждым днем все равно живет все хуже и хуже. Часть ПВО («Зенит») штурмовали даже в 2014–2015 годах. Она живет в полуокружении, но она живет. Хотя она доживает последние дни. Потому что единственная дорога для снабжения этой части под нашим огнем. Несколько дней назад мы взяли высоты юго-западнее от нее. Ну поживут еще недельку. Пожуют сухари, сдадутся или вымрут.
Есть еще Донецкая фильтровальная станция. Мы ее уже освобождали, но ВСУ ее отбили. Это тоже отдельный укрепрайон, снабжение которого затруднено. Я не знаю, сколько он еще проживет. По поводу городских боев вообще бессмысленно давать оценки. Улица переходит из рук в руки, в одном подъезде наши, в другом не наши. Это то же самое, что в Сталинграде. Ничего другого не будет.
Так что давайте просто констатировать факты. И желательно их констатировать не по улицам и домам, а по захвату микрорайонов с удержанием их довольно длительное время. Иначе мы перейдем в ситуацию с Серебрянским лесничеством. Каждый день на протяжении 1,5 лет наши военблогеры «берут» опорник за опорником. Если бы это была правда, мы бы ушли уже на 50 километров западнее. Потому что мало уничтожить противника. Надо закрепиться и отразить все контратаки.
— Насчет микрорайонов. Если мы займем район кафе «Бревно» на пересечении трассы через Орловку с Индустриальным проспектом, это затруднит снабжение коксохима?
— Нет.
Да, дорога через Орловку — это единственная дорога с твердым покрытием. Но севернее ее есть еще порядка трех дорог, которые ведут к коксохиму. Да, они будут обстреливаться. Да, по ним тяжело будет осуществлять снабжение. Но в Артемовске мы тоже думали, что перережем вот эту дорогу, и все. И когда мы перерезали дорогу, снабжение все равно шло.
Посмотрите на те же Крынки. Там вообще дорог нет. Там все эти речушки и рукавчики простреливаются. Но если ты не считаешься с потерями, вопрос лишь в упорстве. ВСУ в Авдеевку тоже будут посылать одну машину за другой. Одна не дойдет, другая дойдет.
Украину потери не волнуют. Мобилизационный потенциал у нее есть. Да, новые бойцы будут плохо подготовлены. Но они будут сопротивляться. Есть же известный в военном деле психологический элемент. Ты не хочешь идти на фронт. Ты отбиваешься, кусаешься. Тебя связывают. Потом тебя под угрозой расстрела привозят на передовую. И если тебя в первую неделю не убили, ты начинаешь нормально воевать. Ты воспринимаешь товарища слева и справа как своих побратимов. Даже если ты будешь плохо стрелять, ты будешь стрелять. И сдашься ты только в ситуации, когда тебя окружат и у тебя закончатся патроны.
Посмотрите на статистику Минобороны. За неделю 30 человек сдались. А на фронте нам противостоит полумиллионная армия. И потом, это такие же русские люди, кроме наемников и галичан. Например, старший брат моего знакомого воюет еще с 2014 года, средний брат пошел в русскую армию с началом СВО, а их младший брат год назад записался добровольцев в ВСУ.
Вот вам яркий пример гражданской войны. А то, что русские умеют воевать, — очевидно.
— Насчет сравнения Артемовска и Авдеевки и насчет численности противника. Правду ли говорят, что сейчас в Авдеевке с обеих сторон задействовано гораздо меньше сил, чем тогда?
— Безусловно. Потому что сам по себе Авдеевский укрепрайон меньше. И он лучше укреплен. Опора на Коксохим позволяет его удерживать меньшими силами.
Есть еще один момент. Частная застройка создает иллюзию того, что Авдеевка — это серьезный город. Но когда он разрезается пополам возле станции Химик, видно, что там есть только коксохим, а все остальное — несколько улиц многоэтажной застройки и частный сектор.
Этот маленький городок интересен только тем, что находится в близи Донецка и позволяет ВСУ его обстреливать.
— Могут ли ВСУ в случае зачистки Авдеевки устраивать нам контратаки с флангов по образцу Артемовска?
— Это проблематично. От Невельского и Первомайского (к югу-западу от Авдеевки) у ВСУ своих проблем хватает. Под Невельским мы стоим очень давно. Противостояние там приняло позиционный характер. Первомайское мы медленно и трудно зачищаем, потому что противник понимает его значение. Потеря даже над западной половиной этого населенного пункта будет означать, что мы прикрыли фланг нашей группировки, которая наступает на Северное и Тоненькое. А если мы возьмем Северное и Тоненькое, про дорогу на Орловку ВСУ придется забыть.
Проблема перерезания подобных транспортных путей заключается в недостатке у нас боеприпасов к ствольной и минометной артиллерии. Что к югу, что к северу от наших передовых позиций до этой дороги не больше 4 километров. Полковой миномет даже в глубине 2–3 километров от линии фронта может накрывать все что угодно. Опытный расчет со второй-третьей мины поражает любую движущуюся бронетехнику.
— А мы в условиях прозрачного фронта могли бы создать численность в 100 орудий на километр?
— Могли бы.
Да, сейчас обе стороны опасаются использовать бронетехнику из-за обилия FPV-дронов. Но дальность действия фэпэвишек не позволяет залететь не 10–15 километров от линии фронта. Они действуют в полосе 3–5 километров максимум. «Ланцеты» — это более сложные и дорогостоящие системы. И они работают вне зоны прямой видимости. Ты не можешь их корректировать наблюдателем. Плюс средства РЭБ работают. Чем глубже от линии фронта, тем лучше.
А ствольная артиллерия может находиться в 20 километрах от линии фронта. Нам для поражения ВСУ хватит простой «Гвоздики». Поэтому никакой рой дронов не поможет заменить артиллерию. Если у нас будет 100 орудий на километр, противник их не достанет. На них придется тратить «Хаймарсы», РСЗО и такие же артиллерийские системы.
— А это дорогие штуки.
— Дело даже не в этом. Снайперская винтовка точнее и дальнобойнее автомата, но почему-то все ходят с автоматами. Так и тут. Ты можешь сколько угодно рассказывать про высокоточное оружие и боеприпасы, но это не заменит ствольную артиллерию. Нигде и никогда.
Минометы дроны тоже не заменят. Чтобы установить один полковой миномет, нам достаточно площади маленькой комнаты. Мы его закопаем в землю, закроем накатом, и фиг ты его найдешь. Его нельзя засечь ни с тепловизора, ни с беспилотника.
— Что для вас будет показателем, что у нас артиллерии стало гораздо больше и что наш ВПК точно раскочегарился?
— Не знаю.
Я вообще не вижу никакой необходимости раскочегаривать ВПК, чтобы насытить армию 82-мм минометами. Я видел склады, которые ими забиты. Возможно, не хватает боеприпасов. И раскочегаривать надо именно это направление.
Я еще в юношестве читал, что для производства одного снаряда нужно построить шесть разных заводов. Потому что каждый отдельный завод должен производить пороха, капсулы, железо и гильзы. Посмотрите, какого сложного комплекса решений требует это простое решение.
В Великую Отечественную войну мы этот вопрос решили за год. Заводы эвакуировали на восток и через девять месяцев они начали выпуск готовой продукции. Мы начинали войну с 15 тысячами минометов всех калибров. Из них работоспособными были 9 тысяч. А с весну 1942 по весну 1943 мы выпустили 112 тысяч минометов. В результате уже в следующем году их производство сократили втрое.
— Получается, если столько минометов нам хватило тогда, то сейчас тем более хватит.
— Совершенно верно. Похоже, проблема не в минометах, а в боеприпасах к ним. А эту проблему быстро не решить.
— Каково будет значение взятия Авдеевки в плане подготовки к нашей стратегической наступательной операции, о которой мы с вами часто говорили?
— Для выполнения задач по демилитаризации и денацификации Украины взятие Авдеевки не имеет никакого значения. Эта операция имеет значение для выполнения тактических задач — прекращение артиллерийских обстрелов Донецка и освобождения территории ДНР. А демилитаризацию и денацификацию Украины можно решить одним способом — уничтожить киевский режим на всех территориях, которые он контролирует. То есть до западной границы, где мы встретимся с польской армией.
— Получается, чисто географически Донбасс вообще не имеет значения для нашего большого наступления, и надо бить через Харьков и Сумы?
— А других вариантов нет. Зачем долго и трудно штурмовать хорошо укрепленные позиции ВСУ без возможности решить конкретную задачу? Ну освободили мы территорию ДНР. И что?
Понимаете, мы все время путаем вопросы безопасности государства с вопросами государственных границ. Государственная граница — понятие условное. Сегодня она проходит здесь, а завтра — здесь. Почему в Америке 50 штатов? Потому что менялась государственная граница и появлялся новый штат. А тут у нас искусственная граница, нарисованная советской властью непонятно из каких соображений.
Повторюсь, с точки зрения безопасности РФ существует только одна граница, когда вся территория бывшей Украинской ССР является частью РФ. Все остальное имеет отношение только к сиюминутной политики.
— По поводу Харьковско-Сумского направления вам могут возразить, что если у ВСУ нет там оборонительных линий и плотности войск, то у нас ее тоже нет, поэтому противник может попытаться атаковать Курск или Белгород.
— Пусть съездят и посмотрят, какая у нас там плотность войск. Я через Шебекино езжу «за ленту». Наметанный взгляд позволяет увидеть закопанные танки и многое другое. У нас там серьезная линия безопасности, которая к границе РФ не имеет никакого отношения.
Мне могут возразить: «Вот, украинская ДРГ опять пересекла границу». У нас по границе танки не вкопаны. Там несколько километров территории с селами, которую до последнего никто защищать не будет. Потому что для размещения войск является рельеф местности.
Чем ВСУ могут ударить на Белгород? Сколько у них там бригад? Пусть сперва Купянск защитят.
— Купянск они как раз держат.
— Потому что его никто не берет (смеется). Я уже четыре месяца объясняю, что никому не нужно брать Купянск. Задача на этом направлении у нас была только одна — оттянуть часть сил противника с Запорожья во время контрнаступа. Все справились.
Сейчас задача у нас простая — мы продвигаемся там, где противник ослаб. Например, у Ямполя, Терновой и Торского. ВСУ профукали Новомихайловку под Угледаром, где мы уже несколько месяцев стояли, а теперь мы ведем бои в Новомихайловке. В этом и состоит суть гибкой обороны — раздергивать резервы противника, боями местного значения определять, где он ослаб, а потом бить туда. Там кусок отгрызли, тут кусок отгрызли. Мы эту задачу решаем.
Есть и вторая более важная задача. Сейчас сотни офицеров Генштаба считают, каково реальное соотношение потерь, сколько у противника резервов, сколько он может мобилизовать, сколько с Запада пришло пушек и снарядов, и сколько он потратил. До тех пор пока подкрепления противника будут меньше, чем его потери, эта стратегия себя оправдывает. Потому что враг с каждым днем слабеет. И перед нашим стратегическим наступлением эта тактика верна.
Других задач нет. Вопрос не стоит в освобождении территорий. И я не вижу ничего плохого в том, что где-то наши войска отошли. В условиях гибкой обороны это норма. Держаться до последнего солдата в боях за избушку лесника — вредно и противоестественно.
Теперь насчет наступления. Это решение стратегической задачи.
Если мы будем наступать на Запорожском фронте, мы выйдем в степь. А дальше что? Если мы будем наступать на Южнодонецком направлении, мы выйдем в те же степи. А наступление на Славянск/Краматорск — это взламывание укрепленных населенных пунктов. Что из этого получается мы видим в Артемовске. Что, нам обязательно нужно срыть это в ноль?
— А в Харькове нам есть где разбежаться и прикрыть фланги?
— Я не вижу необходимости штурмовать города. Мы должны отрезать всю группировку ВСУ на Левобережье от снабжения. Для этого надо взорвать десяток мостов и дамб.
Кстати, вовсе необязательно уничтожать Днепрогэс. Я сам ее сверху вниз проходил. Вы можете уничтожить любую возможность автомобильного сообщения по этой дороге, не повредив дамбу. Даже если вы бросите на нее 500-килограммовую бомбу, наводнения не будет.
Так что уничтожение мостов и перерезание 200-км «кишки» между госграницей РФ и Днепром решает обе задачи.
Можно спорить, где перерезать. Но это вопрос штабистов, которые смотрят большие топографические карты с реками и высотами. Такой прорыв создать реально.
Да, ВСУ укрепляются. Но они не смогут там укрепиться так, как в Донбассе. И потом, для такой масштабной стратегической операции нужна 250-тысячная группировка. Если ее у нас нет, нет смысла этот вариант рассматривать. Но если она у нас есть, у Украины точно не будет сил, способных ее сдержать. Это должна быть очень мощная эшелонированная в две стороны и растянутая на 500 километров линия обороны. А противник не сможет снять силы с текущих направлений.
Он не может снять с какого-то направления даже 20 тысяч человек. 10 тысяч человек – это весь Авдеевский гарнизон. Пусть снимут 20 тысяч с Купянского направления и посмотрят, что там завтра будет. А если они со всех направлений снимут 20 тысяч человек, то это будет не армия, а банда Махно в худшие годы ее существования. Боевое взаимодействие и обмен кодами и частотами — это сложнейшая вещь.
Идем дальше. Этой группировке ВСУ придется двигаться от Киева. Это несколько сот километров марша. А у нас есть ракеты и авиация. Более того, они должны с марша развернутся в боевые порядки. У киевской армии такого опыта нет от слова совсем. Как они это все сделают, чтобы потом вступить в бой с уже окопавшимся противником?
— А у нас он есть?
— Есть. Мы его показали в начале СВО. Мы там с марша разворачивались в бой и отправляли десант в Гостомель.
Это решает задачу кардинальным образом. ВСУ столкнутся с проблемой, которые они не смогут решить. А мы получим возможность не штурмовать города, а продолжать тактику, которая используется сегодня. Мы лишаем противника снабжения и планомерно его уничтожаем.
ВСУ могут сидеть на этих позициях несколько месяцев. Но с каждым месяцем их будет на 10, 20, 30% меньше. Понятно, что кто-то на лодках через Днепр переправится. Но вы же понимаете, что полумиллионную группировку надо снабжать миллионами тонн. Ты их на лодке не переправишь. Это вы окруженный город с 20-тысячной группировкой можете через соску доить. Но не 500 тысяч человек, когда они вынуждены сражаться с превосходящими силами России.
— Короче говоря, запасаемся терпением и ждем результатов?
— Да. Других вариантов нет. И ставить какие-то сроки было бы преступлением. Сроки определяются расчетом сил и средств. Война определяется не только военной целесообразностью, а политической и экономической. Операция может начаться завтра, а может через год. Бессмысленно говорить, хорошо это или плохо. Это не хорошо и не плохо. Это вопрос выполнения конкретной задачи, поставленной президентом.