Если ее будет мало, это будет один период. Если ее будет много, нам придется разбить наступление на несколько этапов, считает редактор журнала «Арсенал Отечества» Алексей Леонков.
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
За последнее время на Купянском направлении российские войска добились ряда тактических успехов. После овладения населенным пунктом Крахмальное последовало взятие села Табаевка к юго-востоку от города. Ведется работа по занятию господствующих высот для продвижения к Песчаному. Украина в связи с этими провалами даже сняла с должности командира 103-й бригады территориальной обороны, обвинив его в коррупции.
— Алексей Петрович, в какой степени эти успехи обусловлены нашей силой, а в какой — слабостью противника?
— Сейчас западная пресса оценивает ситуацию на линии боевого соприкосновения (ЛБС) так, что обе стороны зашли в тупик и никаких прорывных действий совершать не могут.
Конечно, в ходе СВО боевые действия ведутся круглосуточно под неусыпным взором разведки. В режиме реального времени мы получаем картинку с различных участков линии соприкосновения. «Тумана войны» больше нет. Трудно осуществить какой-либо замысел, чтобы противник не обнаружил перемещения войск и активность на определенных участках, догадавшись, что это то самое направление, откуда мы начнем наступление.
Украинское командование постоянно говорит, что ВС РФ будут наступать. На этом фоне наши действия под Купянском, Угледаром и Артемовском выглядят незначительно. Да, захватили какие-то опорники. Да, взяли какое-то село, где давно никто не живет. Но любое наше продвижение на запад — это улучшение линии соприкосновения. ВСУ не просто теряют позиции, они теряют личный состав, который пытался удержать эти позиции. И соотношение потерь явно складывается не в пользу противника.
ВСУ ежедневно теряют по батальону. Восполнить потерю подготовленных бойцов сложно. Также сложно восполнить сожженную технику, артиллерийские установки и склады.
Поэтому взятие Табаевки и выглядит как бои местного значения. Но это потихоньку меняет ситуацию, чтобы противник не понял, где действительно произойдет наш прорыв. Даже за рубежом подтверждают, что российское командование завладело стратегической инициативой.
— Что такое стратегическая инициатива?
— ВСУ не могут преодолеть нашу эшелонированную оборону. Какие бы группировки они туда ни отправляли, какие артиллерийские комплексы они там не сосредотачивали — все эти попытки терпят крах. При этом противник не знает, где мы будем наступать. Хотя он видит, что мы готовим войска. Это и есть стратегическая инициатива.
ВСУ этим похвастаться не могут. Когда готовился контрнаступ, мы предполагали, где противник будет наступать. И на направлениях основного удара мы выстроили эшелонированную оборону. Враг не смог преодолеть первую линию и понес потери.
Посмотрите, как противник работает с артиллерией. Как только он подозревает, что мы будем наступать на Купянском направлении, он перебрасывает туда самоходки. Но долго их там держать нельзя, потому что контрбатарейную борьбу никто не отменял. Как только они там задерживаются, по ним наносятся удары. Они уничтожаются в местах базирования. Поэтому артиллерию надо гонять туда-сюда. В результате обороняющиеся украинские подразделения требуют много огневой поддержки, а ее все нет. Дело даже не в снарядном голоде. Просто они тут то густо, то пусто.
Раньше ВСУ могли сосредотачивать большое количество стволов на определенных участках или рассредоточивать их по всей линии соприкосновения. Они могли наносить удары из тех же «Хаймарсов» не только по нашим передовым позициям, но и по тылам и гражданской инфраструктуре. Теперь у них этого нет.
Да, ВСУ пытаются заменить артиллерию FPV-дронами. Если хорошая погода, их полно в небе. Они пытаются найти цели. Но мы применяем различные схемы, чтобы не стать добычей этих дронов. Работает и техника, и армейская смекалка, и средства маскировки.
Так что мы в этих боях местного значения изматываем ВСУ.
— Вы затронули тему контрнаступа. Я бы не сказал, что Украина тогда прям бездумно действовала. Она пыталась отвлекать нас на Времевском выступе и под Артемовском. И артиллерии у них хватало. Им это не помогло. Как нам избежать тех же ошибок?
— Этот вопрос связан с несколькими факторами.
Во-первых, мы должны разместить материально-технические средства для поддержки темпа наступления таким образом, чтобы оно шло планомерно и длилось минимум две недели. Это можно сделать по-разному. Можно разместить пункты временного хранения, но, как правило, противник их обнаруживает. Поэтому нам нужна такая система логистики, которая позволила бы быстро восполнять потребности наступающих войск.
И здесь вступает в дело второй фактор. Постоянное перемещение нашей техники в тылах дезориентирует противника. Он не понимает, куда мы привезли снаряды, а куда отвезли. И такой «подвижный склад» тоже может помочь нам начать наступление там, где ВСУ этого не ожидают.
Нам пока не хватает одного из сильнейшего фактора на поле боя — фронтовой пилотируемой авиационной разведки. Нам нужно больше авиационных полков, которые этим бы занимались. Потому что аппаратура, которую вы можете установить на самолет-разведчик, гораздо мощнее аппаратуры для беспилотника. Они действуют на большей дальности и проводят разведку с большей скоростью. Этого не хватает.
Но у нас есть средства космической разведки. У них есть плюсы и минусы, мы можем с их помощью заниматься стратегическим планированием. То, что эта разведка хорошо работает, говорят наши удары по тылам противника. В частности, мы 29 декабря в Киеве накрыли КБ «Луч», которое занималось всеми ракетными технологиями Украины.
Но если бы у нас были разведывательные полки, которые были во времена Великой Отечественной и холодной войны, дело бы пошло гораздо быстрее.
С другой стороны, активность наших самолетов-разведчиков привлекла бы внимание противника. Мы же понимаем, что когда разведывательная авиация НАТО активничает в акватории Черного моря, то на южном фланге будет затеваться либо атака дронов, либо удары высокоточным оружием. Мы уже успешно разгадали замыслы ВСУ, так что они теперь могут наступать.
У противника свои сложности, у нас свои. Но мы владеем инициативой. Мы ждем момента, который произвел бы кумулятивный эффект. Прорыв может быть как на одном участке фронта, так и на нескольких. Это сложная стратегическая операция, которую мы давно не проводили. Да, могут быть какие-то ошибки. Но самое главное — сберечь жизни наших военнослужащих. Потому что потери среди личного состава могут повлиять на нашу демографическую ситуацию в будущем.
Надо также обращать внимание на то, что делает Запад.
Сейчас США ушли от финансирования Украины и «подарили» ее Европе. Европа испытывает различные внешнеполитические и внутриполитические проблемы. На этом фоне разговоры о помощи Киеву раздражают местное население, а помогать надо. Европейские власти для этого идут на разные хитрости, но между собой договоренности у них нет.
Мы же помним известную фразу: «Если у вас нет хлеба, ешьте пирожные». И если европейские политики скажут своим избирателям: «Ешьте пирожные, а хлеб мы будем отправлять Украине», то их может постигнуть участь Марии-Антуанетты.
Так что мы посмотрим, насколько Европе удастся поддержать режим Зеленского в плане военной помощи. Исходя из этого можно планировать, насколько интенсивной будет наша наступательная операция. Если ее будет мало, это будет один период. Если ее будет много, нам придется разбить наступление на несколько этапов.
Кроме того, мы должны планировать не только расстояние, на которое мы должны пройти вперед. На освобожденных территориях нужно создавать военно-гражданские администрации. А для этого нам нужны силы Росгвардии и сводные отряды полиции, которые должны помочь пророссийски настроенным гражданам навести у себя дома порядок после того, как мы выбьем оттуда боевиков украинской армии.
— Правильно ли я понимаю, что наша основная задача сейчас — растащить не столько личный состав ВСУ, сколько их артиллерию и дальнобойные ракеты, которые могли бы нанести удар по нашим сосредотачивающимся группировкам?
— Личный состав растащить тоже надо.
Зеленский в последнем своем выступлении неожиданно заявил, что численность украинской армии составляет 880 тысяч человек. Это неправда. Если бы это было так, у противника на каждом километре линии соприкосновения стояло бы по батальону.
Линия соприкосновения с той стороны не представляет собой единства. Да, у них есть укрепрайоны, которые имеют пересекающиеся огневые сектора. Только благодаря этому ВСУ еще хоть как-то удерживают позиции. А люди у них тоже не бесконечные.
Я уже говорил, что Украина в среднем теряет по батальону. Даже если мы поверим арифметике Зеленского, такой толпы все равно не хватит. Но даже не это главное. У личного состава противника каждый день снижается качество. Боевики, которых готовили к войне с Донбассом, были гораздо лучше, чем те, кого «могилизируют» на улицах украинских городов. И сроки их обучения постоянно сокращаются.
Украина пытается сделать из этого ноу-хау. Мол, то, на что американские инструкторы тратили полгода, мы делаем за несколько недель. Но чудес не бывает. Потери таких быстро подготовленных солдат составляют 90% после первого боя. И такие жертвы никак не улучшают положения ВСУ.
Невозможно постоянно затыкать дыры пушечным мясом. Рано или поздно на каком-то участке все равно произойдет утоньшение обороны. Мы прорвемся. А что в тылах? Если ВСУ израсходуют все тыловые резервы, для них это кончится плачевно. Мы выйдем на оперативный простор.
Вражеское ЦИПсО разгоняет информацию, что в тылах готовится мощная армия. Якобы это те самые девятые и десятые армейские корпуса, а также корпус морской пехоты и штурмовой корпус. Но это должны быть высококвалифицированные военные. Номера частей, которые противостоят российской армии, не меняются. Но качество их уже не то.
Украине приходится как-то маневрировать. Например, проводить ротацию. Но если киевский режим заиграется в эти шашки, он пропустит момент нашего наступления. Если это произойдет, никакое сосредоточение резервов и бросание в бой техники не позволит им остановить наше продвижение.
Вот мы и ждем этого удачного момента, чтобы внезапно для ВСУ начать собственное наступление. Потому что фактор внезапности — это 50% успеха.
— Уже общим местом стали разговоры, что нам для успешности наступления не хватает количества своих FPV-дронов и дальнобойности артиллерии. Это жизненная необходимость? Или хорошо, чтобы оно было, но без этого можно обойтись?
— Зона ответственности FPV-дронов — это 7 километров от линии соприкосновения. Высота их применения — 500 метров. Когда вы прорываете этот участок, FPV-дроны не смогут купировать этот прорыв.
Они очень хорошо себя показывают в позиционной войне, выполняя роль высокоточного оружия. Но когда происходит прорыв фронта, вам нужно много РСЗО и ствольной артиллерии. Если у вас ничего этого нет, FPV-дроны ситуацию не спасут.
Еще FPV-дроны зависят от погодных условий. Если идет дождь и снег, беспилотники лежат на земле. Зато артиллерия может вести кинжальный огонь. Все равно существуют средства радиотехнической и радиолокационной разведки, для которых погодные условия не являются препятствием.
Так что есть свои факторы. Без дронов можно обойтись. А нехватка артиллерии – это существенно. Если у вас на участке прорыва останется несколько кочующих самоходок или РСЗО, у них может не остаться снарядов, чтобы создать подвижную огневую зону. Боекомплект у них ограниченный, а прорыв может продлиться очень долго. Пока они поедут за боеприпасами, их накроет тактическая авиация.
Резюмирую. В рамках позиционной войны FPV-дроны и кочующие орудия эффективны. Но в случае крупной наступательной операции все их усилия будут стремиться к нулю.
— Вы сказали, что цели и темп нашего наступления будут зависеть от того, какую помощь Европа может оказать Украине. Какой максимум противник сейчас может извлечь из этой помощи?
— Дело даже не в дефиците снарядов, на который жалуются украинские военные. Для ведения позиционной войны снарядов хватает. Но их не хватит, чтобы сдержать наступление. Если вы знаете, где оно состоится, вы должны сосредоточить на километровом участке порядка 100 стволов или несколько батарей РСЗО. А такие поставки могут осуществить только страны НАТО.
Более того, чтобы защитить эти орудия, вам нужны системы ПВО. А их на Украине дефицит. Наши воздушные атаки выполняют две функции: они наносят удар по стратегически важной инфраструктуре и вскрывают местоположение комплексов ПВО, которые мы уничтожаем. А восполнить потери в зенитно-ракетных комплексах сложнее, чем в артиллерии.
Артиллерийские установки можно производить десятками в год. А в случае с IRIS-T или Patriot речь идет о производстве единиц в год. Почувствуйте разницу.
— Насколько нам важно перейти в наступление летом? Или можем подождать следующего года?
— Когда мы будем наступать — это тайна за семью печатями.
Мы можем наступать в любое время года. Хоть зимой, хоть летом. Погодные условия не имеют решающего значения. Планы наступательных операций уже сверстаны. Наше командование знают, что у нас подготовлено, как вступят в бой резервные армии, которые мы до сих пор тренируем на полигонах.
Какие задачи они отрабатывают — мы тоже не знаем. Нам только показывают картинку, как военнослужащие стреляют из автоматов и гранатометов. Потому что туман войны должен существовать. Несмотря на то, что мы работаем в открытом информационном пространстве.