Например, явно очень неглупый человек писал речь главе Офису президента Андрею Ермаку, который выступил с ней на панельной дискуссии в Давосе.
Среди прочего Ермак перечислил четыре особенности современных конфликтов, которые не вызывают глобальных возражений, но нуждаются в уточнении.
«Во-первых, каждый замороженный конфликт приводит к новой войне».
Тут, в общем-то, есть определённая логика: заморозка конфликта при неисчерпанности противоречий — это временное решение. И мы действительно наблюдаем возобновление боевых действий, как только ситуация меняется.
Типичный пример: армяно-азербайджанский конфликт. Азербайджанцы за 27 лет накопили силы и воспользовались ослаблением Армении после успешного майдана и прихода к власти соросят. Им удалось достичь целей, которые ставились, начиная с конца 1980-х годов.
Именно с 80-х, поскольку целью было не восстановление территориальной целостности, а уничтожение армянского этнического анклава на территории Азербайджана.
Однако самый естественный путь — не значит единственно возможный. Война не обязательна. Яркий пример замороженного конфликта — раздел Германии, который завершился мирным воссоединением. Разумеется, конфликт там был не внутренний, а, что называется, наведённый глобальным противостоянием.
Однако отметим, что в ОВД и НАТО наиболее подготовленными считались Национальная народная армия ГДР и бундесвер. В случае столкновения блоков именно они первые пошли бы в бой, и есть сомнения, что отказались бы выполнять приказы.
Да и замороженный в 2014 году украинский конфликт можно было прекратить невоенными способами — это ведь украинская сторона отказалась от возможности выполнения Минских соглашений.
«Во-вторых, в мире больше нет локальных войн. Каждый конфликт, в том числе и российская война, является глобальным явлением, влияющим на мировую безопасность — продовольственную, экологическую и т. д.»
Учитывая степень глобализации, локальные конфликты сейчас действительно невозможны. Но ведь то же самое можно сказать об агрессии против Ирака, Афганистана, Сербии.
Кстати, все три страны связаны с производством и транзитом наркотиков — совершенно случайно. Глобализация иногда выглядит так.
«В-третьих, хакинг международных организаций является одним из инструментов войны. Это нужно исправить. Решения в современном мире должны приниматься быстро, должны существовать соответствующие действенные механизмы».
Тут, на самом деле, два отдельных вопроса.
Если говорить о хакинге, то именно этим сейчас заняты США и Украина.
С одной стороны, США пытаются захватить ООН, с тем чтобы организация подчинялась только Вашингтону. Лишение России права голоса в ООН — это разрушение международного порядка, а не попытка его сохранить. Впрочем, ялтинский мир так или иначе кончается, и маловероятно, что ООН можно будет сохранить в прежнем виде.
С другой стороны, Украина пытается хакнуть ЕС и НАТО, навязав им своё членство, совершенно для них нежелательное, как в связи с неадекватностью украинской власти, так и в связи с несоответствием Украины требованиям к членству. Так или иначе, результатом будет разрушение этих структур.
Если говорить о наднациональных действенных механизмах предотвращения агрессии, например, то их действительно нет. Но их и раньше не было: ООН, например, не смогла предотвратить ни одну из агрессий, осуществлённых США.
Кстати, система соглашений о безопасности, которую намерено создать украинское руководство, — это как раз альтернатива действующим организациям, включая ООН и НАТО.
«В-четвертых, сознательная и ответственная сегодняшняя политика должна основываться скорее на ценностях, чем исключительно на интересах».
Очень правильная мысль, которая на корню противоречит тому, чему нас учили со времён перестройки и гласности, «протестантская этика» диктует необходимость думать только о выгоде (не обязательно именно финансовой прибыли, выгоде в более широком смысле) и отказ от идеологически обусловленных действий.
Сейчас мы видим, как люди и целые страны, вполне себе оставаясь в парадигме рыночной экономике и «протестантской этики», совершенно сознательно действуют против собственных интересов, подчиняясь идеологии русофобии.
К счастью, понимание этого проникло постепенно и в российские элиты и процесс реидеологизации российской политики (как внутренней, так и внешней) набирает обороты, хотя выглядит неоднозначно, а для многих интеллектуалов, привыкших к вседозволенности, несколько неожиданно.