О том, почему танки сегодня являются главным оружием на полях сражений и как победить страх, изданию Украина.ру рассказал командир танковой роты под позывным «Хан».
— Рамиль, с разными позывными встречался, но у вас какой-то, скажем прямо, для армии совсем странный — Хан. В переводе с тюркского, кажется, вождь... Вы вождь?
— В некотором смысле. На самом деле этот позывной я получил благодаря малиновой «Ниве». У нас была такая машина на Харьковском направлении. Мы на ней ездили, искали закрытые огневые позиции (ЗОПы) для стрельбы и просто позиции для стрельбы прямой наводкой. Я постоянно садился за руль, рассекал по бездорожью. Тогда я был ещё командиром взвода, так мне командир роты говорит, что я как Хан из «Форсажа». Вот так это прикипело с тех пор и осталось.
Сейчас я уже сам командир второй танковой роты. У меня несколько танков в подчинении. Сам я кадровый военный, потомственный. В 2017 году, окончив 11 классов татарской гимназии, поступил в Казанское танковое училище, прошёл все вступительные экзамены, помимо основных предметов — подтягивание, бег, профотбор и медкомиссию. Затем я поступил в училище, в 2021 году его окончил и по распределению, а я 15-м был по успеваемости из 110 выпускников, попал в 200-ю бригаду Северного флота. Всего было 2 места в этой бригаде, тогда это считалось очень престижным. Береговая охрана, Северный флот. Да и сейчас 200-я — одна из лучших в Российской армии.
28 августа 2021 года, не догуляв неделю отпуска, я приехал в 200-ю бригаду. Был у меня товарищ там, на тот момент он был командиром роты. Мы с ним списались. Он предложил заранее вернуться из отпуска, потому что будут учения «Запад-2021». Я согласился, нужно было вникнуть в это. А на учениях — это самый лучший вариант.
Уже на учениях я руководил своим взводом. После учений — перевод техники с летнего на зимний период. Прошёл учения обычные, стрельбу, вождение, тактику, инженерную подготовку. Потом ушли в отпуск в составе батальона. И после отпуска убыли в командировку. Сначала сказали, что будут якобы учения. Мы привели технику к боевому применению и 24 февраля 2022 года зашли на территорию Украины.
Ощущения были непонятные. Нам сказали, что будет, как с Крымом: мы зайдём без единого выстрела, нас все ждут, все готовы, всё будет гладко. Сказали, подержать пару точек, дождаться остальных: военную полицию, спецназ, обычную полицию. Начнут беседу с мирным населением, референдум, и всё. Не было никаких страхов.
Несмотря на это, все равно готовились, общались с более опытными товарищами. Перед нами заходили спецы. На трассе по пути в Харьков наблюдал такую картину: стоит украинский БТР, а рядом наш танк и обе машины в огне, там лежали убитые. Я тогда впервые понял, что это серьёзно, что это бой. И дальше пошло. Уже с первых дней были засады во время движения колонн, артобстрелы, в общем, начались настоящие боевые действия.
— Технически вы были готовы к этой войне?
— Да, конечно. Но по каким-то навыкам, умениям, специальностям не было опыта. Украина к тому времени уже 8 лет воевала в Донбассе. То есть у них, ВСУ, был опыт, а у нас ещё нет. В первые дни были значительные потери из-за этого.
— Если сравнить сегодняшнюю ситуацию и ту, в чем разница?
— Ситуация по сравнению с самым началом, первое — это организованность, второе — взаимопонимание, выручка внутри коллектива. Это уже представление целей, задач, мы понимаем, на что мы идём, что будем выполнять. Все встало на свои места и урегулировалось.
— Что за время военных действий на Украине повлияло на ваш характер и мировоззрение?
— Первое, это когда мы заходили на территорию Украины. Я видел людей, которые жили на границе с Россией, я видел, как к ним относились, как они живут. Это было все не в лучшем виде. Было видно напряжение и давление на них со стороны киевского режима. В этот момент я понял, что нужно что-то предпринимать, настраивать себя, чтобы это исключить. Чтобы люди жили, как братья с сёстрами, одной большой единой семьёй.
Потом была ситуация, когда мы третий день двигались в колонне, у меня в танке сидел заместитель командира роты по вооружению, в открытом люке. Снаряд от РПГ (ручного противотанкового гранатомёта. — Ред.) прилетел в правый борт, командир сидел по-походному, стрелял из пулемёта и осколками зацепило голову. Сразу погиб. У меня проснулась ненависть, хотелось отомстить за это. С того момента поменялось мировоззрение, и я понял, что это никакие не шутки и не учения, а реальные боевые действия.
— У вас у самого есть ранения?
— Ранений нет. Был случай, когда в тёмное время суток нас перекинули на другое направление под Купянск. Ночью мы ехали для эвакуации танков, которые на передке подбили. Мы двигались без света, без опознавательных знаков. С той стороны тоже двигалась вражеская техника, мы столкнулись лоб в лоб. Врезались в «Урал». Осколки от лобового полетели ко мне в башню, механику. Были осколки в глазу, не более.
— Как офицер, участвующий в спецоперации с первого дня, скажите, нынешний танк отличается от того, что он был в первые дни войны?
— Конечно, сам по себе танк тот же. Но есть отличия. Сравнивая с первыми днями, значительные изменения на танке связаны с защитой. Это от FPV-дронов, других видов БПЛА, особенно досаждали нам «Бабы-Яги» (по западной классификации «Валькирии». — Ред.), от противотанковых управляемых ракет и против магнитных мин. Все эти разработки — плод труда нашего танкового батальона. Есть люди, которые разбираются в инженерии. Они сначала проектируют на компьютере защитные устройства, а потом наши умельцы воплощали их идеи в жизнь и устанавливали на танки.
— В чем особая роль танкистов по сравнению с другими родами войск?
— Танкисты — это специалисты. Танк — маневренный, быстрый. Его плюсы: быстро подъехать, отстреляться и быстро уехать. Преимущества танкистов в том, что можно быстро, эффективно, точно, чётко, вовремя выполнить боевую задачу со стопроцентным результатом.
— Мне пехотинцы рассказали, что большего всего они опасаются танков. Как вы думаете, у украинцев так же?
— Да, танки у них такие же, как и у нас, в основном «семидесяти-двушки», «шестьдесят-четверки», старые советские, которые уже модернизированы, похожие на наши. Это скорость, резкость, точность, поэтому пехота их и боится. У нас более совершенная модель — танк Т-80БК. Так как танк — бронированный, он может подойти и до двух километров к позиции противника и даже ближе и сразу начинать вести огонь. Всё зависит от местности. А с расстояния в пять километров из него ведётся стрельба уже не прямой наводкой, а с закрытой огневой позиции (ЗОП. — Ред). Тогда он вообще не виден противнику. Это грозное и опасное оружие.
— В чем особенность танкового батальона?
— Роль танкового батальона в нашей бригаде — это высокая огневая мощь и огромный, жёсткий бронированный кулак, который может где-то продавить, подавить противника, который способен сразу морально и физически подавить противника. Со 125-мм танковой пушки как долбанёшь! Как говорится, никому мало не покажется, я имею в виду противника. Вот это основная роль нашего батальона, если говорить коротко.
— Приходилось ли участвовать в танковой дуэли?
— Нет. Против танка не выезжал, выезжал против БМП противника, против ПТУРа (противотанковая управляемая ракета. — Ред.), просто против пехоты. Когда наблюдаешь противника, видишь в тепловизор, адреналин зашкаливает. Просыпается азарт, вообще не думаешь о последствиях.
— Вам доводилось видеть иностранную технику?
— Да, но они близко не подъезжали, потому что мы были уже готовы к этому моменту. Нам сказали, что иностранные танки — это цель номер один. Чтобы показать Западу, что их техника вообще не помогает. Видели «Леопарды», «Челленджеры», «Абрамсов» не видел. А вблизи в экран тепловизора видел французские лёгкие бронетранспортёры, а крупную технику не наблюдали.
— Как вы охарактеризуете иностранную технику?
— Мы изучаем её, готовимся к прямому столкновению с ней, ищем слабые места. Во-первых, сравнивая с нашими танками, европейские танки очень тяжёлые, не маневренные. Понятно, что в боевом отделении у них места побольше, но на поле боя это, наоборот, ухудшает его тактико-технические характеристики. Я думаю, что лучше наших танков в мире нет, хоть иностранные и оснащены всякими системами GPS-наведения и так далее. Это все может отказать. И на поле боя будет превосходство у того, у кого механическое управление.
— Когда мы говорим об артиллеристах, то там они работают в основном небольшими расчётами, получая информацию о цели по рации, когда мы говорим о пехотинцах, они там, наоборот, между собой все взаимосвязаны, а в чем особенность танковой роты?
— Взаимодействие идёт по связи, есть основная связь, встроенная с завода, а есть радиостанции. В ходе боя у каждого есть определённая роль. Сам командир танка, как более опытный, отвечает за результаты, механик — за продвижение и маневренность, наводчик — за точность. Таким образом, происходит наше командное взаимодействие и сплочённость, которую мы поддерживаем внутри танка по радиосвязи. Несмотря на то что мы в танке разобщены, присутствует ощущение единого коллектива.
— Какие основные задачи у командира танковой роты?
— Как мне говорил один хороший преподаватель в училище, командир роты — это хозяин. А хозяин отвечает за все: обеспечение, быт, ставит задачи, поддерживает морально-психологическое состояние людей, чтобы они были обуты и одеты. Он выступает в роли отца и уже во вторую очередь в роли командира.
— Сейчас вы командуете ротой. Среди ваших подчинённых есть люди старше вас, с большим жизненным опытом. Некоторые вам, молодому офицеру, чуть ли не в отцы годятся. Как вам удаётся ими руководить?
— Мы все варимся в одном котле, выполняем одну задачу. Здесь нет такого: хочу — не хочу, буду — не буду. Здесь есть только надо. Они все это прекрасно понимают, и нет никаких разногласий и противоречий. Все люди разные, есть морально подавленные, уставшие. С ними приходится отдельно говорить, да и, кроме того, за почти два года войны, несмотря на мой юный возраст, я тоже много чего прошёл и повидал.
— Много товарищей погибло? Как вы это переносите?
— Да, достаточно много. Офицеры, контрактники... Очень тяжело, когда теряешь боевого товарища, сердце кровью обливается, ком в горле. Мы их помним, никогда не забудем. Мы за них обязательно отомстим, потому что правда на нашей стороне.
— Когда говорите про месть, к кому это относится?
— Это относится к тем людям, которые оккупировали территорию Украины, к нацистскому режиму.
— Вам лично страшно на войне?
— Страх — это нормальное человеческое явление.
— А как его преодолеть?
— Стараюсь отвлечь себя и товарищей разговорами и шутками. Сильно не зацикливаюсь на выполнении задач. Просто делаем то, что нужно. Страх присутствует, но я не показываю его. Вспоминаю семью, жену, родителей.
— Что для вас война?
— Для меня война — это защита украинского населения, которая подверглась натиску со стороны киевского режима. Во-вторых, это защита моей родины и семьи, родных, близких. Если не будет нас, то никто не будет выполнять эти задачи. Враг не остановится, они зайдут в Россию, начнут у нас какие-то беспорядки наводить.
— Как жена воспринимает то, что вы здесь находитесь?
— Мы с ней познакомились ещё до СВО, а наши бурные отношения начались уже во время СВО. Я приехал в отпуск и сделал ей предложение. Она понимает, поддерживает меня, несмотря на то, что я дома провожу мало времени.
— Что думаете о будущем в этой войне?
— Все будет хорошо. Мы все выполним, все преодолеем. Вернёмся живыми и невредимыми. Решим все цели и задачи спецоперации.
— Вы верите в бога? Какого вероисповедания вы? Вера не противоречит тому, что вы делаете?
— Верю. Я мусульманин. Вера не противоречит. Есть такая поговорка, вернее, выражение: «Кто вы? Татары. Кто с вами? Русские, а с ними бог». Мы все вместе, мы все едины. В России живут одни русские, только национальности у них разные.
У меня мама русская, папа татарин, и так получилось, что меня посвятили в религию отца. С детства у меня заложено, что нужно уважать любую веру. Мы должны учитывать и уважать мнение любого человека, поддерживать, поздравлять с праздниками. На моей практике не было разногласий религиозных. В нашей роте точно. Вместе отмечали Рождество.
— Во время боевых действий вы обращаетесь к богу?
— Конечно, когда выполняешь какую-то задачу, чтобы не зацикливаться на страхе. Внутри себя обращаюсь к богу, просишь его, благодаришь. Я лежал под танком во время обстрела и молился, чтобы это все быстрее закончилось. Это действительно очень помогает и поддерживает.
— На войне есть ли счастье или везение?
— Да, я это ощутил на себе, когда был на огневой позиции, вылез из люка, и мина прилетела прямо перед мордой танка и ушла в землю и не разорвалась. Я думаю, что это не просто так. Значит, я ещё нужен для чего-то.
— Вы думаете о том, что будет с вами, вашей семьёй после войны?
— Да. Мы постоянно с супругой разговариваем об этом. Планируем как минимум двоих детей. Хотелось бы сына для продолжения рода. Придумываем имена будущих детей. А там уже как пойдёт. Когда война закончится, останусь военным по примеру отца. Он старший прапорщик, служил 21 год, уже на пенсии.