Военкор Дмитрий Астрахань про то, что можно в журналистике на войне и чего нельзя

О трудностях и опасностях для журналиста в зоне боевых действий, о финках НКВД, прозрачных и непрозрачных доходах, цензуре и критике, а также о героях и обычных людях на войне журналисту издания "Украина.ру" рассказал корреспондент МИЦ "Известия" Дмитрий Астрахань.
Подписывайтесь на Ukraina.ru
- Дмитрий, со всех сторон военкорам прилетают самые разные претензии. Одна из самых громких – так называемые "финки НКВД". Как ты к этому относишься?
- Тут у меня нестандартное мнение. Догадываюсь, что многие обидятся, но мы же взрослые люди и понимаем, что журналисту нужно заправлять машину, чем-то питаться, чинить оборудование, платить за квартиру, кормить семьи.
Когда вижу, что автор публикует контент и зарабатывает на рекламе, мне все понятно. Ведь контент не бесплатный и берется не из воздуха. Человек вкладывается в его создание и отбивает расходы. А я смотрю чей-то сюжет и прикидываю его себестоимость. Тянет на столько-то реклам условных "финок НКВД". Дебит сходится с кредитом.
А вот когда люди пишут, что не берут ни копейки и не размещают рекламу, лично у меня возникают конкретные вопросики. Чем вы питаетесь, друзья? Святым духом?
Военкор Дмитрий Астрахань: Мы на войне не по приказу. Каждый сам находит дорогу в адПостепенно российская медиамашина приспосабливается к реалиям СВО. О том, как и зачем приходят в военную журналистику, о проблемах журналистов и журналистики, а также о поиске баланса между творческим и профессиональным аспектами военных корреспондентов журналисту издания Украина.ру рассказал корреспондент МИЦ "Известия" Дмитрий Астрахань
- Толковый обыватель скажет, что журналист получает зарплату.
- За что зарплату? За ведение Телеграм-канала, в котором публикуются эксклюзивные материалы, а не материалы СМИ? Послушай, реклама – это понятно и прозрачно. Как зритель, я получил контент с такой-то себестоимостью, а взамен посмотрел рекламу.
Но бывает, что появляется контент, себестоимость которого отнюдь не нулевая, но автор заявляет, что ресурс его свободен от рекламы. Тут же выясняется, что автор ни на кого не работает, а канал – его общественная деятельность.
В реальности может быть сто причин, по которым человек не берет рекламу. Он может вкладываться в собственный имидж, может работать на редакцию, как я или ты, а ночами делать контент из любви к искусству, может публиковать то, что по формату не подходит изданию. Много чего может быть.
Но наличие рекламы отметает вопросы, а тут возможны варианты. "Окей, ребята, в какой момент вы шарите в моем кармане? С чего живете?" - интересуюсь я. И речь не о том, что люди плохие, поскольку всему может быть хорошее объяснение, которое заставит меня уважать их еще сильнее, но тогда его неплохо бы дать. Потому, что объяснение есть, но оно может быть и хорошим, и плохим.
- Я понимаю, о чем речь. Вспоминаются 2012–2013 годы, когда многие украинские издания "работали за идею", но в час "Ч" оказались "грантоедискими" конторами.
- Кстати, да! Анализируя те или иные ресурсы, я, как специалист, вижу, что делается на голом энтузиазме, а что требует ресурсов и времени. И вот есть ресурс, поддержку которого ты не совместишь с какой-то полноценной работой, которая могла бы прокормить человека. Вместе с тем авторы не только не зарабатывают на рекламе, но бравируют этим. И кто же заказывает музыку?
Хорошо бы понимать, а то ведь человек может быть сыном миллионера, который получает удовольствие от работы, может просто искать себя в этом, может быть даже писателем, живущим на роялти от написанных книг. Может быть много чего, но после запятой должен быть ответ.
- Еще одна претензия к журналистам в зоне конфликта – "вы зарабатываете на войне". Тем не менее, на интервью ты приехал на старенькой "классике". Много ли заработано на войне, Дмитрий?
— Это определенно не профессия мечты. Здесь не зарабатывают состояний и не получают "золотых парашютов", чтобы жить припеваючи и больше никогда не работать. Это просто работа. Лучше многих, но и хуже многих.
- Один наш общий друг и коллега утверждает, что эта работа вообще не про деньги.
- Она точно не про деньги, но делают ее люди, которым нужно на что-то жить. И то, и другое является правдой.
- "Болтать – не мешки ворочать" - еще одна претензия к журналистам в зоне проведения СВО. Насколько, по-твоему, эта работа трудна и опасна?
- Если делать ее честно, то работа опасная. Работая, ты находишься там же, где военные, и делишь с ними все опасности. Плюс – создаешь определенное количество новых, поскольку там, где люди спокойно сидели в укрытии, тебе (условно!) нужно высунуться с камерой и снять материал. Без тебя этой опасности не возникло бы, но тебе нужно высунуться и снять.
Чисто статистически ты находишься в куда меньшей опасности, чем военные, поскольку они там неделю сидят, а ты приезжаешь на день. Тем не менее, мы все должны понимать, что никто из-за нас огонь прекращать не станет. Потому - да, опасно.
Много ли ума нужно для этой работы? Отсев, который случился в профессии, доказывает, что какой-то ум для этого нужен. Многие думали, что это плевая работенка, но выяснилось, что не так все просто.
Почему не легкая? Во-первых, потому что надо уметь в журналистику. Во-вторых, потому что нужно уметь в войну. В-третьих, это просто физически тяжело. Глупо утверждать, что с этим справится каждый, поскольку мы с тобой смотрим вокруг, и каждый почему-то не может. Справляются лишь определенные люди.
Легче ли отыскать хорошего военкора, чем хорошего солдата? Черт его знает! Кому-то в недрах кадровых агентств, быть может, известен ответ на этот вопрос.
А вот с героизмом все куда интереснее. Что такое героизм? Героизм на войне, где тысячи людей, включая медиков, журналистов и тех же электриков, выполняют свои обычные служебные задачи, сопряженные с риском. О военных и других силовиках мы сейчас даже не говорим.
Выбирая службу или работу, мы понимали, что придется рисковать, выполняя профессиональные обязанности. Является ли выполнение служебных обязанностей героизмом? Думаю, что не совсем. Героизм – это когда ты делаешь больше, чем был обязан сделать.
Герои – те, кто восстанавливал подачу электричества в больницу, не дожидаясь окончания обстрела, поскольку нужно было запитать аппарат жизнеобеспечения для ребенка. Они сделали это под огнем артиллерии, потому что так было нужно.
Вот экипаж танка, который сжег кучу техники, состоит из героев? Должны были отработать две единицы техники и отойти, но сожгли пять. Выходит, что герои.
Герой ли связист, который попал на атаку, схватил гранатомет погибшего товарища и до конца отстреливался? Считаю, что герой. Вот если в ходе проведения фото- и видеосъемки журналист попадет в адский ад и одной рукой будет снимать, а другой – бинтовать и оттаскивать раненых, а после схватит пулемет и добьет последних врагов, то станет героем.
А в штатных условиях у нас просто такая работа. В обычном повседневном смысле. И мы вновь приходим к тому, что в известном смысле – все герои. Но у тех, кто в этом находится, есть свои герои и свои обычные люди. Чтобы понимать это, нужно быть в курсе происходящего. Чтобы донести это до зрителя/читателя, который живет в мирном городе, нужно еще и уметь достучаться. Потому важен контекст.
Военкор Дмитрий Астрахань: Контрнаступление нужно Киеву для создания фейков о геноциде украинцев
- Раньше ты иронично называл себя "цербером для журналистов". Будучи человеком, который видел ситуацию и глазами офицера, и глазами журналиста, как ты относишься к критике в военное время?
- Отношусь достаточно сложно, а потому сразу предупреждаю, что короткого и простого ответа на этот вопрос у меня нет.
Освещая проблемы, нужно хорошо понимать их суть. А для этого, помимо самого освещения, вокруг этих проблем должен быть какой-то здравый разговор. Ведь не всегда понятно, кто и как те проблемы поднимает, и с кем нужно вести разговор.
Я сейчас не выступаю в поддержку цензуры. Просто говорю о том, что ускользает. Есть ведь масса неочевидных моментов: вопрос хайпа, вопрос профессиональной дискуссии, вопросы, которые лежат вне того и другого, а потому идут по совсем другой линии.
Это всегда сложно, когда имеют место эмоции, а они тут ого-го какие. Порой все это приводит к каким-то здравым решениям, но часто не приводит. "Ой, Вася плохо одет! Васе срочно нужна помощь – бронежилет, каска и носки!" - читаешь ты.
Вот я общался с очень известным гуманитарщиком и бывшим военным. Он сказал: "Есть разница между тем, что бойцу требуется дронобойка и тем, что этот дурак за три месяца спокойной жизни на полигоне, получив зарплату и подъемные, так и не додумался купить себе носки".
Есть и вопрос подхода к снабжению. У себя в блоге я приводил примеры армий, в которых есть списки выдаваемого имущества и списки разрешенного к приобретению. Ну выбрал и не купил? Выходит, что сам дурак.
Есть и другой подход – когда все должны выдать. Есть подход, когда "по-мужски, между собой". Смотришь – один человек в бронежилете, а другой почему-то без. Хотя подъемные получили оба.
Но мы не будем говорить, что второй их пропил. Будем считать, что сэкономил и отправил семье. "А почему это я в бронежилете, а ты без?" - спрашивает один у другого. Вот просто как мужчина у мужчины – без политики.
Это сложные вопросы, которые обсуждаются в самых разных кругах. Когда мама солдата обсуждает с губернатором – это одно, когда мужики обсуждают промеж собою – другое, когда мы выбираем систему, которая нам больше подходит – третье.
Беда в том, что в ходе общественной дискуссии часто не видно границ. Начинаешь объяснять, а тебе прилетает: "Хочешь, чтоб наши мальчики воевали голыми?" Не дай Бог! Я всей душою за наших, но в процессе такой дискуссии суть вопроса теряется.
Допустим, что есть изменения на линии фронта. Что-то мы взяли или что-то потеряли, да? Может такое быть, что плохие командиры хотят скрыть это от общественности по каким-то своим причинам? Да, может. А может быть, что у них есть определенный замысел, в рамках которого нужно соблюдать вокруг этого вопроса тишину? Не из шкурных каких-то интересов, но исходя из реальных тактических целей. Да, может. Ты готов определить, с каким из случаев мы сегодня имеем дело, основываясь на обрывочной информации?
- По обрывочной – нет.
- А другой просто нет. У меня нет карты, я не в курсе замысла. А если бы знал, то не мог бы в принципе об этом говорить. Я не до конца знаком с местностью и обстановкой. Зато я читаю истерики о том, что все пропало. Черт его знает, правда? Может да, а может и нет.
Это сложный вопрос, который возвращает нас к тому, что тусовка наполнена людьми с очень разными подготовкой и жизненным опытом. Как в вопросах прав, свобод, цензуры и работы СМИ, так и в вопросах тактики. Там очень много переменных.
Хочешь максимально абсурдный пример? Вот тусуются в моем блоге ветераны Советской армии, да? Среди них достаточно умных людей, но жизненный опыт у них совершенно другой, а потому на мою реплику о хороших украинских ботинках прилетает длинная простыня текста о том, что ботинки – это для сопляков, а настоящий мужик ходит исключительно в сапогах.
А теперь представь, что ходит такой человек и кричит: "Предатели! Выдали людям берцы, а нужно было давать сапоги! Подорвали нашу боеспособность!" И я верю, что он это делает из лучших побуждений, основываясь на собственном опыте. Но он же объективно неправ.
- Какая прелесть!
— Это ведь тоже про ответственность! Я и до, и во время СВО говорил, что солдат – это очень дорогая боевая единица. Но меня убеждали в том, что резервист и доброволец легко заменят профессионального солдата, не говоря уже об офицере. Сейчас, мол, народ как раскачается и как топнет ногой, и все недруги погибнут. Порвем и шапками закидаем, да.
Но мы видели мобилизацию, знаем о проблемах, с которыми пришлось столкнуться, и кто в итоге оказался русским витязем, а кто – нет. Тем не менее, меня поливали грязью, объясняя, что и русского духу во мне не хватает, и об армии я не знаю ничего. Сейчас как набежит триста тысяч, а если надо будет, так и вовсе миллион соберется. Набегут и решат все проблемы. Кто же оказался прав?
Но ответственность за ошибки в итоге никто не понес. Все сплошь молоды, красавцы, идеологи, патриоты и люди с русским духом. А я все равно дурак.
Рекомендуем