Жестокие обстрелы прифронтовых окраин давно уже стали рутиной, которую, судя по всему, призваны развеять кассетные боеприпасы, переданные Киеву «дорогими партнерами».
«07:30 — Петровский район Донецка под обстрелом со стороны ВФУ», — сообщает местный ТГ-канал.
«А-а-а! Так вот почему проснулся без будильника!» — думаю я, включая компьютер.
К противному свисту за окошком добавляется резкий грохот «выходов», действительно похожий на отрывистые хлопки. «Выходы» — это хорошо. «Выходы» — намек на такую-сякую безопасность.
У противника ведь психология дворового хулигана: стрелять будет до тех пор, пока нос не расквасят или снаряды не кончатся. Прошлым летом жители донецких окраин уяснили это, считая прилетевшие 155-е, которые в ту пору еще казались экзотикой.
Пока работал, здешний рынок благополучно закрылся. Официально он работает до 14:00, но по факту публика начинает расходиться часам эдак к одиннадцати. Причина тому очевидна: чем ближе вечер, тем сильнее обстрелы. Хотя это, конечно же, не аксиома.
Ну, да магазины еще час-полтора открыты. Хотя бы молока и сигарет куплю.
Погода этим летом капризничает. Всю ночь и утро может хлестать дождь, но к полудню такая жара установится, что почва мигом просохнет и растрескается. Желающих же окультуривать небезопасные районы, как понимаете, среди коммунальщиков не так чтобы много.
Уверен, аллергики с ужасом считают дни до начала сезона амброзии, которую некому и некогда будет косить.
С другой стороны, Киеву передали кассетные боеприпасы, ввиду чего у жителей прифронта наверняка возникнут куда более серьезные проблемы, чем аллергическая реакция на пыльцу сорных трав.
Если с обычными рынками после полудня дела обстоят очень так себе, то стихийные растут быстрее, чем трава на окраинах.
Третьего дня гнали с коллегой через Кировский район и наблюдали то, чего даже в непростые военные годы тут не встречалось. Слышали о гаражных распродажах? Очень похоже, но масштабнее и отнюдь не от сладкой жизни.
«С начала 90-х такого не видел», — прокомментировал коллега, разглядывая длинные ряды простыней, раскладушек и столиков, на которые старики и люди помоложе вывалили то, без чего можно жить.
© Игорь Гомольский
Другая категория стихийных рынков — дешевое тряпье для тех, кому совсем худо. Присмотрел там «великолепные» летние туфли за 150 рублей и кроссовки — аж за 500. А ведь люди берут! И не потому вовсе, что хотят сэкономить.
Таксист — парень лет сорока с небольшим. Лысый, спортивный и по-донецки гордый. Только-только из МЧС уволился, потому что работа страшная, а зарплаты смешные.
— Служишь?
— Работаю.
— Понимаю. У нас в районе все либо работают, либо служат. Я вот из МЧС уволился. Сейчас жену к морю вывезу и пойду в рембат на контракт.
— Как там в МЧС? Зарплаты сравняли с российскими?
— Тридцать тысяч в месяц.
— Понятно. А чего с обеспечением? Пацаны жаловались, что даже с аптечками плохо. Бывало, что тормозили гражданские тачки и просили для раненых жгуты из аптечек.
— Есть такое. Ты Жириновского помнишь? Вот у сына его тут волонтерское движение. Или группа. В общем, написали мы им – помогли. Плюс, со всей России коллеги старую снарягу прислали. Так мы укомплектовались чуть-чуть.
— А в рембат почему?
— Да им люди нужны. Начну больше зарабатывать и пусть жена дома сидит. Она у меня в магазине работает, а сейчас это не лучшее место.
— Согласен. Прятаться там негде.
© Игорь Гомольский
Поднимая тучи пыли, навстречу едет бронетранспортер. Мы поднимаем ладони, приветствуя ребят на броне. Те отвечают, улыбаются. В Марьинку едут.
«Что такое? Ребятам новые каски выдали! Чудеса в решете!» — восклицаю я.
«У меня товарищ служит. Так вот говорит, что новая форма пришла и снаряжение. Аж тысяч на шестьдесят пацанов одели», — сообщает таксист.
У подъезда встречаю соседа. Мы не знакомы, но оба в зеленом, а это уже какая-никакая тема для разговора.
«Бронежилет у тебя хороший. Не продаешь?» — спрашивает.
Разговорились, выяснилось, что перешел человек в новое подразделение, а брони своей нет. Вздохнул я и пошел домой за «ратником». Образина, конечно. Да лучше уж что-то, чем ничего.
«Война закончится — вернешь в том же состоянии, в каком брал», — говорю, протягивая тяжелую сумку.
Парень смысл шутки улавливает, смеется.
Нельзя сказать, что не меняется вообще ничего. Что-то где-то как-то, но прогрессирует. Другое дело, что скорость перемен едва ли дотягивает до скорости пчелы, утонувшей в меду, а жизнь у человека одна и короткая.
А вот за что большое спасибо, так это за подачу воды через день! Со стороны может показаться, что это почти ничего не меняет, а на самом деле меняет все. Как минимум ты больше не боишься прозевать День воды. Знаешь, что послезавтра из крана вновь потечет.
Пластиковые емкости, правда, народ по гаражам и сараям развозить не торопится. И уж тем более не выбрасывает. Жизнь показала, что радоваться чему-то слишком громко — судьбинушку испытывать.
Гуляя по району, все чаще цепляюсь взглядом за выбитые стекла, которые ни фанерой, ни целлофаном так никто и не забил. Выходит, что люди уехали, но связей с теперь уже бывшими соседями не поддерживают. И такое бывает.
Звонят порой такие после очередного прилета и с надеждой интересуются: «А моя-то квартира цела?» И сразу понятно, что возвращаться человек не планирует, но компенсацию за разрушенное жилье получил бы с радостью. Соседей, конечно, жалко, но трудно в новом месте гнездиться.
«Да какие они дончане?!» — брезгливо сплевывают их бывшие соседи.
Жизнь — суровая штука, а потому даже таких, если пораскинуть мозгами, понять можно. Только на самом деле понять их нельзя.