Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
– Ростислав, вопрос о зерновой сделке. Остается меньше месяца до 18 июля, срока ее продления или непродления. Какую миссию со стороны России несла эта сделка и почему она может быть прекращена? Пора уже с ней попрощаться?
– С ней бы попрощались раньше, но у Эрдогана внезапно случился второй тур выборов. А так понятно, какую роль она играла. России необходим был благожелательный нейтралитет Турции. Турки, не будь дураки, хотели на этом деле заработать.
Тем более, что позиция Эрдогана тоже была понятна – вам нужен нейтралитет Турции, это могу обеспечить я, Эрдоган. Если я сейчас проиграю, будет кто-то другой – Турция не будет нейтральна, она будет выступать против вас. Чтобы я сохранился – надо, чтобы меня любил народ. Вот у меня мукомолы на этом зерне зарабатывают, мало ли кто еще там зарабатывает.
Если зерно будет сейчас идти через Турцию, соответственно, Турция получит определенные бонусы, народ будет ко мне лучше относиться, он за меня потом проголосует.
Поэтому зерновая сделка действовала и продлевалась на протяжении длительного времени. Но не только поэтому – там были интересы, там наша компания, мы пытались через нее продавливать, но без особого успеха.
Были интересы пропагандистские, которые достаточно эффективно использовали, когда всему миру рассказали, что зерно, которое мы отпустили для голодающих Африки и прочих ее окрестностей, украла Европа, все зерно отправилось в Европу, и от этого в Африке стало только голоднее.
Просто это уже давно отработанный материал, и единственное, что удерживало сделку на плаву – это тоже было понятно – это необходимость переизбрания Эрдогана.
Все, Эрдоган переизбран. Теперь мы уже можем сказать: знаешь, дорогой, мы тебе помогали долго, теперь уже долг платежом красен. Тем более, у него вариантов тоже особенно нет. Он настолько поссорился с США, что понятно, американцы его все равно будут менять.
Даже если он сейчас изменит политику и полностью вернется в позицию американского вассала, чего он не может сделать — но, даже если он это сделает, американцы все равно просто проведут или военный переворот, или цветной переворот, но все равно его поменяют.
Вряд ли ему удастся куда-то эмигрировать и там спокойно жить. Поэтому у него тоже сейчас выбор не особенно большой. Соответственно, мы можем в данном случае от этой сделки отказаться, потому что все, что было необходимо – уже достигнуто.
Поэтому сейчас наше правительство активно говорит о возможности отказа (от сделки — Ред.). Я, кстати, не исключаю, что позиция может быть изменена. Потому что у нас с той же Турцией есть еще большое количество точек соприкосновения, и не везде наши позиции совпадают.
Есть проблемы в Закавказье, где Турция слишком активно поддерживает Азербайджан, что не способствует заключению мира, а нам в Закавказье нужен мир. И есть еще проблемы в сирийском Курдистане, где турки постоянно хотят расширить буферную зону при границе.
Есть проблемы в Идлибе, где все еще сидят туркоманы, которые воюют против сирийского правительства.
Есть еще много проблем, которые предстоит решить, и которые решаются очень сложно. И ради решения любой проблемы можно продлить зерновую сделку еще на два месяца, даже на полгода, но для этого надо, чтобы такая проблема могла быть решена.
Пока что, насколько я понимаю, у Турции нет даже возможностей окончательно урегулировать любой из каких бы то ни было кризисов. Даже прямые переговоры Эрдогана и Асада пока что не привели к результату.
Это понятно – враждебность, которая выстраивалась годами, она не убирается одним раундом переговоров, не убирается одной встречей, потому что под враждебные отношения выстраиваются соответствующие структуры. А структуры – это люди, причем люди, политически влиятельные. И эти структуры после этого нужно либо демонтировать, либо найти им другую работу, а это требует времени.
Даже при очень большом желании сделать все быстро невозможно. Поэтому сейчас мы говорим о том, что – да, очевидно, с 18 числа зерновая сделка перестанет работать, просто она больше никому не нужна.
Кстати, по этому поводу уже Европа в истерике не бьется, Соединенные Штаты тоже. Они уже полгода назад говорили – ради Бога, не нужна вам эта сделка, так и закройте ее. Еще когда после первой атаки морских беспилотников мы закрыли зерновой коридор и сказали, что думаем о расторжении сделки, США сказали – пожалуйста, расторгайте. Потому что свои проблемы к тому времени они решили.
Сейчас мы тоже решили свои, поэтому сделка становится, в принципе, никому не нужна. Она даже Украине не особенно нужна, потому что все, что было, Украина уже продала, а вырастит ли она что-то в этом году – очень большой вопрос. Поэтому вопрос продления сделки уже как-то не особенно кого-то интересует.
– Как вы видите ситуацию с законом об иноагентах? Насколько опасен этот закон в нынешних формулировках, когда иноагентом можно при желании сделать любого человека, даже без всякого иностранного финансирования?
– Закон не бывает опасным в формулировках, он может быть опасным в применении. Потому что любая формулировка подлежит трактовке, а ее обычно дают исполняющие органы. Всегда чиновничество действует не на основании закона, принятого парламентом, подписанного президентом, а на основании инструкций, изданным его ведомством.
Вот эти инструкции должны соответствовать закону. Насколько они соответствуют в каждом отдельно взятом случае? Бывает по-разному.
Бывает, что при помощи инструкций закон переписывается на 180 градусов. Бывает, что полностью соответствует, и т.д. Если вы не согласны – идите в суд. Конституционный суд разбирается, правильно применяется закон или нет. Но это путь долгий, не для каждого возможный. Поэтому – зачастую все так и остается.
Что касается закона об иноагентах, то я, честно говоря, не встречал формулировок, при помощи которых можно сделать иноагентом человека без всякого зарубежного финансирования. Потому что иноагентом можно стать, именно имея зарубежное финансирование.
Обвинить в распространении фейков об армии можно каждого. Если будут распространять информацию критическую о Вооруженных силах, то всегда могут сказать, что это фейк – пойдите, докажите, так как большая часть информации относится к секретной сфере.
Если вы ее публично распространяете, либо распространяете фейк, потому что не можете доказать, либо (если выяснится — Ред.) что это правда – тогда возникает вопрос об измене Родине, так как вы публично размещаете секретную информацию.
Обвинение в одном и в другом случае ничем хорошим вам не грозит. Здесь опасность применения такого закона мне понятна, поэтому я всегда считал, что узкоспециализированные законы о защите чести и достоинства президента, о распространении фейков об армии принимать нельзя.
Президент – человек, а честь и достоинство каждого человека и гражданина защищаются законом. Если этот закон слабо защищает, не может защитить даже президента, значит, надо переписывать общий закон или применять отдельный.
Если речь идет о распространении фейков, то армия ничем не отличается от остальных структур. Нельзя распространять фейки об армии, нельзя распространять фейки о другом любом ведомстве, о частном бизнесе, а также о вас, обо мне, обо всех остальных. Соответственно, должен действовать общий закон.
Не нужны специализированные акты. Не нужен закон о защите журналистов. Нам многие говорили – давайте примем закон. Вот есть человек, гражданин, он защищается (законом — Ред.) как любой гражданин. Его нельзя бить и убивать за его профессиональную деятельность. Ну, так никого нельзя.
Если библиотекаря убьют за то, что он соответствующую книгу не выдал? Так это что, он лучше или хуже, чем если убили журналиста? А если пожарный погиб на пожаре? И т.д.
Если у вас рискованная специальность, то плата за риск должна быть заложена в зарплату. К ней могут прилагаться более длинные отпуска, чтобы заманить вас на более рискованную работу. А заставлять законными вешками, что – давайте мы примем отдельный закон об этой, об этой и об этой специальности – это не работает, у нас не сословное общество.
А если вы вчера работали здесь, а потом перешли на другую работу, а вас теперь кто-то пытается преследовать за то, что вы делали на предыдущей. Как к вам относиться? Как относились по предыдущему месту работы или уже по новому? Каким образом? Здесь много нюансов.
Но именно в законе об иноагентах я таких нюансов не вижу. Там четко прописано, что иноагентом можно стать, получая финансирование из зарубежных источников.
Другое дело, что зарубежные источники могут быть разные. Если они могут быть государственные, частные, благотворительные. И даже, в принципе, вы можете просто работать на иностранную компанию и получать финансирование таким образом из-за рубежа, получать зарплату.
Если вы как программист работаете на иностранную компанию, или работаете водителем в представительстве иностранной компании России, получаете таким образом финансирование из-за рубежа, и пишете в интернете что-то оппозиционное, наверное, теоретически вас можно признать иноагентом, но вряд ли кто-то этим будет заниматься.
Поэтому, в данном случае какой-то большой проблемы я не вижу, за исключением одного. Мы в свое время с вами говорили, что закон об иноагентах в США ограничивает возможности свободной информационной конкуренции. А свободная информационная конкуренция – это, в принципе, для общества благо, просто потому что повышает качество информации.
Одно дело – создать "теплую ванну" для лояльных СМИ, ни с кем даже спорить не надо. Другое дело, когда надо поддержать в вопросе конкурентной борьбы. В этом плане, безусловно, наш закон об иноагентах, точно так же, как и американский, снижает уровень информационной конкуренции в обществе.
В этом плане я тоже считал бы, что необходимо применять общее законодательство.
То есть, если вы распространяете ложь, то вас надо сажать в тюрьму за то, что вы распространяете ложь. А если вы на иностранные деньги распространяете правду, то тогда какие к вам претензии? Правда – она и есть правда. Тогда причем здесь иноагенты?
Поскольку мы сейчас находимся в состоянии информационной, политической, военной борьбы с Западом, то понятно, что жесткость контроля информационного пространства увеличивается. Пока что у нас, в общем-то, даже со свободой слова все в порядке, я бы даже сказал, что – в некотором беспорядке.
То есть, можно сказать, что для такой ситуации ее даже слишком много, или слишком-то ничего не бывает, но больше, чем в других странах в сходной ситуации.
Наверное, мы сейчас в этом отношении – самая свободная страна в мире, но, конечно, определенные ограничения, в сравнении с 2014-15-16 годами, наступили.
В принципе, я являюсь противником специализированного законодательства, которое выделяет какую-то одну специальную, общественную, профессиональную группу, и начинает ее либо обвинять, либо защищать. Я считаю, что законы должны быть общими и должны распространяться на все общество.
Все общество должно нести равную ответственность за одни и те же действия. Не только у нас, в любой стране мира.
Если изучить законодательство, мы увидим, что существует в том числе выделение профессиональных групп, групп риска, а в отдельном случае принимаются целенаправленные законы для ограничения возможностей излишне радикальной и излишне ориентированной на внешние силы оппозиции.
Так что ничего страшного в том, что сейчас происходит, я не вижу. Тенденции неприятные я, скорее, наблюдаю в обществе, потому что общество значительно более радикально настроено, чем власть. И власть следует за обществом, в некоторых случаях принимает законы, потому что уже общество требует.
Общество разделено на минимум "врагов народа" и на абсолютный максимум тех, кто поддерживают СВО. Но внутри этой консолидированной группы тоже присутствует определенное расслоение уже по вопросу дальнейшего будущего, по вопросу отношения к нашему прошлому – красное и белое, и т.д.
Или, опять-таки, кого как присоединять, где останавливаться, когда войну заканчивать.
И даже в этих спорах присутствует определенное ожесточение. То есть, в спорах между своими. Это неизбежный результат военного кризиса, но это неприятно.
Повторяю – это тенденция не государственная, тенденция не государственной власти – это тенденция общества, которое в определенной степени диктует потом и действия государственной власти. Потому что государство не может абсолютно не учитывать общественные тенденции. Даже если они совсем уж неправильны, то все равно – где-то идти навстречу требованиям народа приходится.