Олеся уроженка Луганска. Училась на факультете редактирования, журналистики Восточноукраинского университета им. Владимира Даля, по специальности – редактор. До 2014 года работала в Луганской телерадиокомпании.
О том, чем был для девушки 2014 год, Украина.ру и начинала разговор с ней.
-- Начались военные действия, поэтому нашу телерадиокомпанию перевели в Северодонецк, он тогда стал украинским административным центром Луганской области, но я решила остаться в Луганске, - вспоминает Олеся Потапова. – До Русской весны работала на утренней программе. Это была веселая развлекательная программа "Подъем", типа "Доброго утра" на Первом канале, поэтому и тематика там была соответствующая.
В связи с событиями, которые начали происходить в то драматическое и трагическое время на Украине, интерес зрителя поменялся, и наша жизнь, и всех луганчан изменилась.
У нас был выбор: уезжать и работать далее на подконтрольной Киеву территории, или оставаться в Луганске. Естественно, каждый из луганских журналистов выбрал для себя то, что ему ближе, ту сторону, за которой, по его мнению, была Правда.
Я понимала, что должна как журналист в любом случае оставаться в Луганске, потому что происходили очень горячие события, которые интересовали не только меня, но и весь мир.
Начала работать как стрингер…
- А много из вашей телерадиокомпании журналистов переехали в Северодонецк, и почему они переехали?
- Значительная часть людей переехала. Мы же были государственной телерадиокомпанией…
- Может быть, кто-то передумал и вернулся обратно, или наоборот - кто-то из луганчан позже уехали туда? Были такие случаи или нет?
- Как-то сразу люди определились: одни луганские журналисты были не согласны с госпереворотом, который произошел в Киеве в феврале 2014 года, другие – с провозглашением ЛНР.
Кто-то боялся очень сильных обстрелов Луганска, поэтому просто уехал от войны, а не потому, что хотел работать в каком-то другом месте. Причем ранее мы не сталкивались с войной, поэтому не были военными журналистами. Мы работали на развлекательных или политических программах.
Нас сделали военными журналистами обстоятельства, которые произошли в нашей на тот момент стране, в нашем родном городе.
- Вы с 2014 года оставались в Луганске?
- Практически да, за исключением некоторого времени.
- Вы сказали, что работали стрингером. Для кого?
- Для различных российских изданий и телеканалов. Тогда был достаточно большой интерес к Донбассу, к Луганску. К августу 2014 года в Луганске уже не осталось никого из федеральных СМИ - Луганск был заблокирован. Поэтому им нужны были стрингеры. Мы ими и стали. Снимали все то, что происходило вокруг. Передавали отснятое тогда, когда получалось выбираться из Луганска на "большую землю".
Самое сложное в той военной жизни было перестроиться, потому что это была не просто работа – ты жил в блокадном городе без света и без воды около 40 дней, в городе, в который нельзя было ни въехать, ни выехать.
Каждый день ты открывал для себя что-то новое. Это новое для тебя как для человека - ты же в Луганске не на работе, ты живешь в этом пространстве, и оттуда вычленяешь контент и пытаешься его передать в Москву.
Запомнились простые луганчане, которые пытались передать приветы родным и близким. Больше всего запомнилась семья, которой удалось дозвониться родным, и сообщить, что все живы.
Естественно, мы тоже помогали людям передавать весточки родным, когда выезжали из Луганска.
- Общались с Валерием Болотовым, который был тогда главой ЛНР, и тогдашним министром обороны Игорем Плотницким?
-Да, Болотов был основным спикером.
- Что еще запомнилось в те дни в блокадном Луганске?
- Люди. Они были в центре внимания. Каждый день они гибли. А самое яркое впечатление – это приезд в город российского гумконвоя. Это был август. Еды тогда в городе не было, поэтому луганчане встречали его со слезами на глазах.
Для них это событие было не в плане того, что это еду привезли, это был знак того, что луганчане не одни, значит, в Луганск можно все-таки прорваться. Первый гумконвой был символом Победы.
Естественно, многие плакали, когда получали эти продукты, понимая, что они не оставлены, не брошены, понимая, что Россия с ними.
- Луганск тогда разблокировали?
- Одну дорогу, ту, которая идет на Изварино, тогда разблокировали. Чуть-чуть прорвали кольцо украинской блокады.
Этот период в моей жизни запомнился героическими людьми – это врачи, спасатели, энергетики, восстанавливавшие энергоснабжение Луганска. Они работали в тяжелых условиях, совершенно без зарплаты. Весь город работал. Даже коммунальные службы выходили на работу под обстрелами и убирали город.
Врачи лечили, как мирных жителей, так и раненных ополченцев, и украинских пленных. Линия фронта была очень близко на тот момент от Луганска.
- Откуда ВСУ били тогда по городу?
- Из аэропорта, который они контролировали. Обстреливали и автовокзал, и цирк, и областную больницу.
- Как вы передвигались?
- Пешком. Бензина практически не было. Машины поэтому не ездили. До двух часов ходили маршрутки в очень ограниченном количестве. Если до этого времени ты не успевал на маршрутку, то приходилось идти пешком.
Попадали под обстрелы. Все происходило быстро. Но осознание того, что ты мог погибнуть, приходило потом.
- Как вы попали на работу в "Россию сегодня"?
- В 2015 году после взятия Дебальцево. Агентство стало подыскивать местных журналистов, чтобы в ЛНР работали люди не только из Москвы. Тогда меня и порекомендовали.
- А сами события в Дебальцево освещали?
- Да. В первый день, когда город взяли и пустили прессу, нам удалось заехать в город. Работа в Луганске отличалась от работы в Дебальцево. Первый все-таки большой город. Когда там были обстрелы, то надо было куда-то выбираться, чтобы отснять разрушенное. Дебальцево же было небольшим населенным пунктом, разрушения там были повсюду. Чтобы их снять никуда ехать было не надо – они были вокруг тебя.
После освобождения дебальцевцы как зомби вылезали из подвалов, выносили оттуда раненных. Было холодно. Все стекались в центр города.
Мне больше всего запомнилось, как в первый же день привезли хлеб. За ним стояли огромные очереди – родители с маленькими детьми, бабушки и дедушки. Люди плакали…
- Как для вас началось СВО? Чем эта война для вас отличается от войны 2014 года?
- Для нас, луганчан, война не прекращалась. Да, были Минские соглашения, да, активной фазы войны не было, но локальные стычки все равно не прекращались. Еще до начала СВО мы уже понимали, что ситуация обостряется – участились обстрелы на фронте, начали происходить теракты – у нас взорвали машину руководителя СЦКК – Михаила Филипоненко, да и мы активизировались.
- Вы были на освобожденных территориях ЛНР. Луганчане, которые живут там отличаются от луганчан, живших под контролем Киева? Все-таки 8 лет прошло.
- Конечно, мы посещали и школы, видели программы, по которым учили детей. За восемь лет люди стали совсем другие. Это касается молодежи. Старшее поколение осталось таким же. Многие нас ждали. Со слезами на глазах встречали наших военных, когда мы заходили в освобождаемые города.
Но на молодежь очень сильно повлияла украинская оккупация – многие из них совершенно другие, они в школе изучали другую версию истории, поэтому и смотрят совершенно по-другому на все происходящее.
- А что значит "смотрят по-другому"?
- При Украине шла очень сильная промывка мозгов, поэтому они не воспринимают русский народ как братский народ, только как агрессоров. Детей в школах учили распознавать сепаратистов.
Украина вела очень грамотную и последовательную работу с людьми, и та дала обильные всходы. Когда тебе в течение восьми лет каждый день говорят, что Россия агрессор, русские тебя хотят убить, то люди так и начинают воспринимать происходящее.
- А где эта молодежь сейчас, она осталась или выехала?
- Большая ее часть выехала, конечно.
- Вернется она или не вернется, как вы считаете?
- Не знаю, даже не могу вам сказать. Большая часть выехала, но даже среди оставшейся молодежи есть и корректировщики украинского огня, и те, кто занимался диверсиями.
- Какие проблемы в Луганщине надо решать России после того, как произошло воссоединение с родиной?
- Больше всего люди хотят, чтобы закончилась война. Это нормальное желание любого человека. Конечно, она должна закончиться нашей Победой. Это основное. И поверьте, люди, которые долгое время живут на линии соприкосновения, не мечтают ни о чем, кроме как о том, чтобы не стреляли. Это главное желание. Конечно, нужен мир. Все для этого сейчас и делается.