— Андрей Юрьевич, в Брянской области погибла украинская диверсионная разведывательная группа. Если украинцы отправляют в наш тыл на глубину чуть ли не в двадцать километров свои ДРГ, это означает, что наши тылы неприкрыты? Сто километров они смогут пройти незамеченными?
— Это же не туристы, чтобы их эффективность измерять километрами. Это уже не о километрах идет речь, речь идет о целях, которые стоят перед подобными группами.
Так как они на себе несли достаточно большой объем взрывных устройств, то я думаю, что все-таки они не в сторону Москвы двигались, а имели локальную цель на месте, связанную либо с энергоподстанциями, либо с какими-то стратегическими объектами...
Для того чтобы совершить теракты в городе в отношении должностных лиц, используется в основном агентура. А чисто войсковая ДРГ, которая следует в форме, со специальным оружием, имеет цель уничтожения конкретного объекта, стратегически значимого.
Тут надо просто разделять. У нас часто люди путают, смешивают в одну кучу несколько разных процессов. Войсковая диверсионно-разведывательная группа предназначена в первую очередь для уничтожения объектов военного значения: штабов противника, пусковых установок, коммуникационных узлов, мостов.
А политические, не военные цели — под это используются не войсковые ДРГ, а все-таки либо агентура спецслужб разведки, контрразведки, либо непосредственно внедренные штатные или маршрутированные штатные сотрудники.
И когда вы спрашиваете о глубине проникновения, то нужно просто понимать, что для того, чтобы залегендированный под беженцев из ДНР или Запорожья агент, который может легко проехать в Москву, в Новосибирск, не имеет значения куда, — это одна история. А войсковое подразделение, которое пересекло границу для выполнения военной же задачи, — это другое. Не надо эти вещи путать.
Понятно, что все это инструменты одного врага, но это разные ведомства, их надо различать.
— В 2014−2015 годах вы отвечали в качестве министра за безопасность ДНР. Местность в Донбассе — в основном степь, встречаются лесопосадки и очень редко — леса. В ДНР проникновение ДРГ ограничено, потому что в степи их обнаружить легко. Но в Брянской области ведь сплошные леса, и там украинская ДРГ может остаться незамеченной. Украинцы исследуют там местность, сделают схроны с оружием, диверсионный пункт создадут и оттуда пошлют группу совершить в Москве диверсию или могут запустить оттуда беспилотник. Есть такая опасность? Если есть, то как с ней бороться?
— Опасность в условиях боевых действий есть всегда, и было бы глупо говорить о том, что опасности сейчас купированы. В мирное время опасности всегда локальны, а когда против тебя воюет многомиллионная страна, поддерживаемая самым мощным военным блоком с передовыми технологиями — опасность есть всегда.
Но тут надо понимать другую вещь, которая у нас не является секретом, это из открытых источников известно, что у нас осуществляется не войсковой, а оперативный способ охраны государственной границы. Это означает, что охраняют границу оперативным методом: с помощью тепловизоров, специальных датчиков пересечения границы, с помощью различных технических ухищрений. Они мне известны, но я не хочу их перечислять.
В этой связи можно точно утверждать, что у каждого пограничного управления есть схема и достаточно прозрачные способы контроля государственной границы.
Протяженность огромная, и поэтому, конечно, дырки в этих схемах есть, но я вас уверяю, что они не такие тотальные, чтобы какие-то украинские войсковые соединения незамеченными пересекали нашу государственную границу.
Поэтому четыре человека в составе погибшей украинской ДРГ — это же совсем мало, тем более люди там подготовленные, это профессиональные военные разведчики. Но их же уничтожили. О каких тогда крупных подразделениях, которые пересекают границу, можно говорить.
— Украинские вертолеты летом заходили на нашу территорию в глубину на 80 километров и уничтожали наши нефтебазы. Может же тогда украинский вертолет зайти ночью точно так же на небольшой высоте, высадить какую-то спецгруппу, которая бы в брянском лесу организовала «партизанскую базу». Украинцы же совершали подобные дерзкие вертолетные рейсы в осажденный Мариуполь. Такое невозможно разве повторить?
— Я еще раз повторюсь, что в условиях боевых действий возможно многое. Еще позавчера казалось, что то, что произошло в Энгельсе — это вообще никак невозможно. Потому что это не какая-то граница возле Брянска, а пол тысячи километров.
Однако я считаю, такой сценарий все-таки маловероятным, потому что такой риск должен чем-то быть обоснован, должна быть какая-то задача для высадки подобных групп, а потом эвакуации.
Я надеюсь, по летним проникновениям на нашу территорию были сделаны выводы. Там усиление было мощное по линии пограничной службы. Те успешные теракты, которые украинцы проводят, они проводят в основном с помощью агентуры, а не вооруженных специальных подразделений.
Это уже другой вопрос, как агентура и под какой-то легендой проникает, как было завезено оружие и боеприпасы к нему.
Мы сейчас находимся в зоне постоянного, тотального внимания хорошо вооруженной и подготовленной группировки врага, у которого нет другой задачи кроме нанесения нам ущерба и поражения.
С утра до ночи молодые, дерзкие парни типа Буданова, опытные, битые волки думают о том, что бы такое уничтожить в России, и цели другой в жизни не имеют.
Одно дело, когда какие-то недалекие полоумные фанатики в шлепанцах ненавидят Россию и пытаются выстрелить из-за угла, а другое дело, когда высокооснащенные, подготовленные, с хорошим образованием, с мощной мотивацией, с ненавистью к нам люди, причем говорящие на одном языке с нами, одного с нами менталитета, одной нации с нами, планируют диверсии на нашей территории.
Причем делают это не какие-то маргиналы, а государственные структуры, прокаченные всем Западным миром. Поэтому нельзя расслабляться и говорить, что у нас мощные пограничники и этого достаточно.
Я в каждом своем подобном интервью призываю к тому, чтобы к решению подобных задач противодействия было максимально задействовано и местное население, и общество.
Никакая специальная служба не сможет в одиночку противостоять таким вещам. Поэтому всем миром надо помогать нашим спецслужбам.
— ДРГ была уничтожена. У меня впечатление, что ее специально уничтожили, а не взяли в плен, чтобы посеять во враге страх, что любая вылазка всегда закончится не пленением, а именно смертью. Я не прав?
— Очень умозрительное, немножко детское представление о процессе. Любой диверсант знает, что он может быть уничтожен. Любой! И готов к смерти. Чем отличается диверсант от сотрудников Спецназа правоохранительных органов?
Я вас уверяю, что одно дело, когда ты осознаешь, что ты рискуешь жизнью, например, являешься каким-нибудь силовиком, а другое дело, что ты идешь на дело, будучи уверенным, что ты можешь, и даже, скорее всего, погибнешь.
Поэтому подобные рассуждения типа того, что меня могут уничтожить или меня не могут уничтожить, мне там что-то предложат или не предложат — в подобной среде вообще не актуальны.
— Это же смертники какие-то, камикадзе…
— По этой причине спецназы военной разведки — например, у нас спецназы ГРУ — являются совершенно особой кастой, потому что другие люди их не понимают.
Тем для меня обиднее, что эти высокоподготовленные и сверхмотивированные люди, которые на кон ставят свою жизнь ради своих идеалов, ради принципов, используются командованием в зоне СВО, с моей точки зрения, не вполне по назначению.
— Как пехота или армейских спецназ?
— Увы, как пехота. Штурмовая пехота.