Гитлеровская оккупация Западной Украины привела к стремительному обострению межнациональных конфликтов.
Уже в первые дни войны в местных сёлах и местечках без какого-либо вмешательства со стороны немецких захватчиков началось формирование новых украинских националистических структур, так называемой «атамании Самостийной Украины». Эти персонажи быстро обзавелись не пойми откуда взявшимся оружием и реквизированными у местного польского и еврейского населения велосипедами, которые на Западной Украине до сих пор принято называть «роверами».
Из украинских националистов формировалась полиция. Из них же набирались кадры различных функционеров всех уровней будущей «Самостийной Украины», а также проводилось формирование и вооружение вооруженных подразделений, которые сами украинцы называли «сичовыми стрельцами».
Все проводившиеся с участием данных парамилитарных формирований официальные мероприятия заканчивались как правило бодрыми хоровыми выкриками «смерть ляхам», «смерть жидам». В принципе, с точки зрения современного украинского обывателя никаких признаков нацизма в этих безобидных кричалках нет, как и в выкриках «москаляку на гилляку», которыми давно любят «баловаться» современные поклонники Степана Бандеры. Поэтому не будем заострять на них внимание.
Все эти процессы в полной мере проявлялись на территории современной Ровенской области.
Уже летом 1942 года украинские националисты, управляли которыми надсмотрщики-гестаповцы, согнали всех местных евреев в Березнянское гетто, где их сначала до нитки обобрали, затем заморили голодом, ну а после всех, кто всё же выжил, вывели перед остальным населением и зверски среди бела дня на глазах у сотен свидетелей убили. Выжили единицы, которых спрятали, рискуя собой некоторые семьи, в основном польские.
Когда немцы осознали силу и опасность, которую представляли структуры и подразделения «Самостийной Украины», они решили их разоружить. «Стрельцы» отказались выполнить приказ своих бывших хозяев, и вместе с оружием в один день ушли в леса к давно уже прятавшимся там своим побратимам.
С приходом немцев разительно изменились и западенцы-обыватели. Если раньше они доброжелательно относились к своим соседям других национальностей, то теперь стали спесивыми и заносчивыми «самостийниками». Они гордились тем, что принимали участие в еврейских погромах, и тоже самое обещали вскоре и полякам.
Возраставшая в 1942 году ненависть и враждебность волынских украинцев к полякам и первые случаи кровавого сведения счётов заставили местное польское население организовать самооборону.
Проблем с этим было несколько.
Во-первых, мало того, что польское население было малочисленным, оно ещё и было неравномерно разбросано по различным сёлам и хуторам, в подавляющем большинстве которых поляки были своеобразными этническими вкраплениями.
Данная ситуация объясняется колониально-захватнической политикой Польши, которую та проводила в межвоенные годы. Польское правительство стимулировало переселение в «восточные кресы» колонизаторов — осадников, поддерживало поляков, которые остались здесь жить еще со времен Российской империи. Часть поляков жила в смешанных семьях. Такие люди надеялись, что это спасёт их от устраиваемых националистами этнических чисток. Как сильно они ошибались…
Начался процесс концентрации поляков в моноэтнических польских селениях, где они могли бы создать хоть какие-то отряды самообороны. Таким польским форпостом стали Липники, сюда съехались поляки из всех окрестных сёл и хуторов. Добросердечные соотечественники уступили им в своих домах комнаты, в которых нередко спало вповалку на полу по полтора-два десятка несчастных, вместе с грудничками и стариками.
Первоначально в практически мононациональных Липниках, где на приблизительно 60- семейств приходилось всего несколько украинских, проживало 450 жителей (вместе с расположенными на расстоянии меньше чем 2 км хуторами Полыци и Млодзянувка).
Здесь возникла самооборона, основной проблемой которой стала добыча оружия. Если украинским националистам его выдавали сами немцы, то полякам пришлось собирать всё, что было на руках у польских семейств. Его оказалось немного — несколько карабинов, пистолетов и охотничьих ружей. Тем не менее, самообороновцы готовили своих бойцов, ввели ночное патрулирование села и дежурство вооруженных групп.
Известие о появлении в Липниках самообороны привлекло сюда переселенцев. Вскоре население села разрослось до 700 человек.
Из хутора Полыци сюда переехал со всем своим семейством его хозяин Роман Гермашевский. В Линиках жил его отец Сильвестр и его многочисленные потомки.
Поляки считали, что смогут пересидеть оккупацию под защитой самообороны — им было известно, что Красная Армия уже ведёт бои на востоке Украины, а союзники готовятся к высадке в Еаропе. Что касается «сичовых стрельцов», то они до сих пор нападали на польское население только небольшими отрядами, которым самооборона Липников была не по зубам.
Солидный взнос в вооружение самообороны Липников сделал сын Романа Гермашевского — 15-летний Владислав.
Со времен летних боёв 1941 года в окрестных лесах осталось множество оружия, и часть его он нашёл и припрятал. Теперь же перед глазами изумлённых взрослых в Народном Доме, где располагался штаб самообороны, на столе вдруг появились хорошо смазанный и законсервированный пулемёт с комплектом магазинов — по тем временам целое богатство, и пять карабинов.
Себе Владислав оставил только револьвер «Наган» и две гранаты.
Самообороновцы на тот момент боялись не столько украинских националистов, сколько возможности репрессий со стороны немцев, чей гарнизон находился в селе Зурны (современное Зорное). Чтобы предупредить недовольство оккупантов самообороновцы сами обратились к немецкой жандармерии в Берёзном и заверили, что организовались не против властей, а против бандеровцев. Похоже, эти граждане и самим немцам уже порядком надоели, они даже выдали полякам несколько единиц оружия, что крайне подняло у тех настрой.
Оборону Липников решили строить, опираясь на отдельные укреплённые и замаскированные пункты, размещённые перед строениями села на наиболее ожидаемых направлений удара. Нападения небольших групп бандеровцев они должны были отразить, а в случае массированной атаки, прикрыть эвакуацию населения в сторону Зурны, под защиту немецкой жандармерии.
В середине марта в селе прозвучали первые выстрелы.
Это отстреливался бандеровец, которого схватил патруль самообороны. Он оказался разведчиком, который смог незамеченным проникнуть в спящее село, чтобы выведать расположение и эффективность самообороны. От него поляки узнали, что в окружающих Липники украинских сёлах скопились значительные силы националистов.
Раненого пленного самообороновцы через три дня отвезли в жандармерию в Зурне, где немцы на следующий день его и повесили на фонарном столбе. Рядом с бандеровцем по какой-то причине жандармы ещё повесили поляка — молодого Бялковского из Залесья, единственного сына у матери. Видимо, оккупанты решили таким образом усмирить распоясавшихся «унтерменшей», но вместо этого только разозлили их. Бандеровцы решили отомстить… но не немцам, от тех могла «прилететь ответка», а полякам.
В полночь с 25 на 26 марта неподалёку от Липников в небо взмыла сигнальная ракета, и сначала с юга, а затем со всех остальных сторон послышались выстрелы. Трассирующими и зажигательными пулями бандеровцы зажгли соломенные кровли польских жилых домов и строений. Люди в панике выбегали на улицу, пытались спасать скот и лошадей. Но животные, считавшие, что самыми безопасными местами на земле являются их стойла и хлевы, бросались обратно и там погибали в огне.
Невероятный звериный рёв мешался с плачем детей и истошными криками до смерти перепуганных женщин. Самообороновцы пытались стрелять в ответ по нападавшим, но их было слишком мало. Кроме того, у бандеровцев были миномёты и, возможно, даже артиллерия. На улицах начали рваться мины, разрушая и калеча всё вокруг. Вскоре пылало всё село. Ослеплённые огнём и дымом, дезориентированные перепуганные люди беспомощно кидались из стороны в сторону.
И тут начался штурм. Бандеровцы бросились вперёд с криками «вперёд на ляхов!», «смерть лязам!», «ляхов на ножи!». Вслед за крупным вооруженным до зубов отрядом бандеровцев надвигалась озверелая толпа погромщиков из окрестных сёл с топорами, вилами и ножами в руках.
Возле Романа Гермашевкого, как человека, соблюдавшего наибольшее спокойствие и отличавшегося немалым умом и авторитетом, стали собираться люди. В это время по подошедшей толпе бадеровцев ударили из замаскированных опорных пунктов карабины и ружья самообороновцев, застрекотал пулемёт. Это на какое-то время задержало нападавших.
Роман Гермашевский собрал группу односельчан и вместе с несколькими самообороновцами повёл её за собой. В это время у них за спиной на окраине села уже началась резня. Люди уходили из Липников на север вдоль большого мелиоративного рва, как вдруг впереди на расстоянии всего нескольких шагов возникла плотная стена вооруженных бандеровцев. Они открыли огонь из карабинов, преграждая полякам дорогу. Упали первые убитые и раненые, послышались вскрики.
Одним из первых начал действовать служивший ранее в армии Гермашевский. Не замедляя шага, он на бегу одну за другой швырнул в нападавших несколько гранат. Часть бандеровцев упала, остальные бросились врассыпную. По ним открыли огонь остальные бойцы самообороны.
Толпа бросилась вперёд в спасительные заросли орешника. Гермашевский сориентировал людей, как выйти к Зурне, а сам вместе с вооруженными мужчинами, в том числе и сыном Владиславом, бросился обратно в сторону пылающего села — нужно было постараться спасти остальных, кто ещё был жив. В темноте послышалось «Ура!» — это прорывался по тому же рву арьергард самообороновцев. Вышедших из села вместе с ними «гражданских» тоже сориентировали, как выйти к Зурне и немецкой жандармерии. Оставшиеся вооруженные мужчины и юноши пошли обратно.
В сполохах пожарищ всего в полукилометре от Липников бойцы самообороны видели зловещие фигуры, которые добивали раненых. Поляков было слишком мало, чтобы помочь несчастным.
На рассвете Гермашевский нашёл свою жену. Она рыдала, на лице запеклась кровь из разорванного бандеровской пулей уха. Убийца выстрелил в неё почти в упор, она ойкнула и упала. В темноте этот нелюдь решил, что убил женщину, и отправился дальше, а она просто потеряла сознание. Когда жена Романа пришла в себя, отправилась искать мужа, и только встретив его, сообразила, что не держит на руках свёрток с полуторагодовалым сыном Мирославом, с которым изначально спасалась. Роман отправил жену тоже в Зурну, а свой отряд с рассветом повёл к селу.
Самообороновцы растянулись в цепь, выискивая на земле среди неподвижных тел выживших. По дороге им попадались группки заблудившихся или утомлённых односельчан, которым они указывали путь. Тут Владислав увидел на снегу чёрный свёрток, в котором сразу узнал куртку своего отца. В свёртке лежал и не дышал его маленький брат Мирослав — Мирко. Он схватил его вместе с курткой и бегом понёс к отцу. Роман схватил своего маленького ребёнка, обнял и прижал к груди. Чуть задержавшись, отряд двинулся дальше.
Чем ближе он подходил к селу, тем меньше встречал живых, и тем больше мёртвых. Самое ужасное зрелище открылось перед самообороновцами, когда они подошли к мелиоративному рву, по которому убегали из Липников. На его дне обнаружились десятки окровавленных трупов со следами пулевых ранений и ударов топорами. Вперемешку лежали женщины, старики, дети.
Рядом с этим кровавым месивом с безучастным взглядом сидела Эвелина Гайдамович — пуля ранила её в голову, от чего она лишилась зрения. К себе она прижимала своё чудом выжившее грудное дитя. Среди вернувшихся в Липники мужчин был её муж Владислав, он бросился к жене. Она рассказала, как полыхали хаты, как бандеровцы хватали детей за ножки и разбивали им об углы построек маленькие головки, как рубили людей топорами, бросали в колодцы. Эвелина, её сестра Зося и дети, одному из которых было 2,5 годика, а второму всего 7 месяцев, выбежали из села и укрылись, как и многие другие, на дне глубокого рва. Бандеровцы нашли их, и началась бойня.
Стоя сверху, убийцы методично расстреливали метавшихся внизу женщин, детей. Тело Зоси было изрешечено, она закрыла собой своего племянника. Вниз полетели гранаты. Затем бандеровцы стали обходить ров и добивать раненых.
Эвелину, после того как ей в голову угодила пуля, посчитали убитой. Она пришла в себя от криков своего ребёнка: «Мамочка, мамочка, больно!» Спрятав свёрток с младшим ребёнком среди трупов, она поползла на голос. У её старшего сына пуля перебила ручку, но, благодаря тёте Зосе, он был жив.
В это время сверху донеслись голоса говоривших по-украински людей. Один из них Эвелина узнала, это был голос её соседа. Не видя убийцу, заслоняя собой детей, она крикнула ему: «Убейте лучше меня, но хоть детей пожалейте». В последний момент в этом озверевшем от безнаказанности персонаже шевельнулось что-то человеческое, и он крикнул своим подельникам, что здесь все мертвы, и надо идти дальше.
В селе Роман нашёл свою сестру Аделию, которая, сидя на полу в разгромленном доме прижимала к себе три уже окоченевших тельца убитых нацистскими нелюдями детей. Возле тополя у сгоревшего дома своего родителя Роман нашёл его самого.
Сильвестр Гермашевский, который всегда очень хорошо относился к людям, не обращая внимания на их национальность, не мог поверить, что украинцы за всё сделанное добро ответят ему злом, а напрасно — теперь в его груди зияли семь глубоких штыковых ран.
Над ещё тлеющими головешками дома Варумзеров, которые приютили семью Романа, когда она бежала с хутора, он развернул свою куртку, извлёк неподвижного сына Мирослава и стал греть. Прошло несколько минут прежде, чем ребёнок едва заметно шевельнулся, несколько раз моргнул глазками и, наконец, сказал: «Папа… Си…! Бу…!» На его языке, языке полуторогодовалого ребёнка это означало: «Папа! Огонь! Шум!»
Вокруг дымились пепелища, в которых угадывались обгорелые тела, которые ещё вечером были живыми людьми. Ещё вечером они чего-то хотели, о чём-то мечтали, кого-то любили. Рядом валялись раздувшиеся трупы лошадей, коров, свиней, в горле першило от тошнотворного запаха горелой плоти. Убийцы не пожалели никого, убивали всех вне зависимости от пола и возраста.
Всего украинские нацисты из ОУН-УПА* зверски убили в Липниках 179 человек, в том числе 51 ребёнка. По национальности среди погибших было 174 поляка, 4 еврея, их местные жители прятали от Холокоста, и одна русская женщина.
Эта история хорошо известна в Польше, потому что один из её героев, сын Романа Гермашевского — Владислав, после войны был выселен в Польшу, где стал генералом авиации Войска Польского и описал Липникскую резню, свидетелем которой стал в детстве, в своей книге «Отголосок Волыни».
Его отец погиб в том же 1943 году несколько позже описываемых событий, и его матери самой пришлось поднимать детей. Но это была очень волевая и целеустремлённая женщина. Во многом её стараниями младший брат Владислава — Мирослав, тоже стал военным лётчиком, а затем… первым польским космонавтом.
Начиная со времён Майдана от многих граждан (или бывших граждан) Украины можно нередко услышать «У нас нацизма нет». Ни факельные марши в центре Киева на Новый год с бандеровскими «кричалками», ни знак «волчий крюк» на эмблеме полка нацгвардии «Азов», который его создатели «позаимствовали» у дивизии СС «Дас Райх», не могут поколебать этой уверенности. «У нас нацизма нет».
И конечно же не смогут их убедить в обратном ни памятный крест, установленный современными украинскими властями на месте гибели Ивана Литвинчука, ни школа его имени в селе Золочевка, ни романы «Белый кречет» и «Пустельги», в которых он выведен одним из главных героев. Украинские обыватели просто не помнят, что именно этот упырь устроил резню в Липниках, а через месяц в разы более кровавое преступление в Яновой долине. Для них героизация подобных персонажей нацизмом не является, у них на Украине «нацизма нет».
Непроизвольно вспоминаются слова «Кто выстрелит в прошлое из пистолета, в того будущее выстрелит из пушки». К сожалению, мы живём в то страшное время, когда действенность этого правила подтверждается происходящими вокруг нас событиями.
* организация, запрещенная в Российской федерации