Действительно, только один президент Украины отбыл два полных срока. Ещё одного дважды свергали (в 2004 году не допустили к власти после выигранных выборов, а в 2014 году прогнали, не дожидаясь уже заявленных досрочных выборов).
Ещё один (Кравчук) был переизбран досрочно. Порошенко находился под угрозой свержения в марте 2015 года (когда уже начатый Коломойским мятеж остановил американский посол). Зеленскому прочат досрочный уход практическим с момента избрания.
Люди, занимавшие должность президента Украины очень отличаются друг от друга по происхождению, возрасту, жизненному опыту и декларировавшимся до избрания политическим взглядам. Тем не менее, их правления похожи как две капли воды. Единственное, что позволяет как-то отличать правление одного президента от правления другого — постоянно растущий уровень деградации украинского государства и общества.
«Близнецовость» президентов после избрания объясняется тем, что они, попадая в систему власти, встраиваются в её механизм, после чего функционал системы начинает довлеть над их личной волей и взглядами. При этом система украинской власти, как и любая другая самонастраивающаяся система, предусматривает встроенные механизмы защиты. Главнейший из этих механизмов заключается в ранней отбраковке людей волевых, способных принимать ответственность на себя, готовых формулировать собственное (отличное от системного) мнение по ключевым проблемам государственной и общественной жизни. Такие люди не попадают на сколько-нибудь значимые посты в государственной иерархии Украины, тем более они не становятся президентами.
Страхуется система от них потому, что любое ответственное правление, озабоченное защитой государственных интересов Украины, вынуждено было бы заняться коренной переделкой системы, интересы которой вступают в коренное противоречие с интересами государства. Между тем любая система (не только политическая, но политическая в первую очередь) обладает чертами живого организма. В том числе она стремится продлить своё существование и пытается нивелировать любую угрозу. Именно поэтому реформы удаются только тогда, когда реформатору удаётся обмануть систему, переформатировав её ключевые механизмы раньше, чем система осознает опасность. Если же такой ход не удаётся, то погибает либо реформатор (Александр II), либо система (СССР в результате перестройки), либо оба (Николай II и императорская Россия в 1917-18 годах).
Ну а, например, прочность положения Лукашенко в Белоруссии объясняется тем, что необходимым политическим и экономическим реформам противостоит не он один, но вся созданная им система власти. Однако здесь же и его ахиллесова пята: как только система осознает, что Лукашенко из её стабилизатора превратился в дестабилизатора, она попытается от него избавиться, чтобы, жертвуя своим создателем, сохраниться в неизменном виде.
Украинская система власти была заточена на отбор личностей слабых, ограниченных и склонных к оппортунизму. Суть идеального руководителя в такой системе удачно выразил Кучма в своей речи перед Верховной Радой, когда его в октябре 1992 года утверждали премьером. Тогда Леонид Данилович просил депутатов: «Скажите, какое общество мы собираемся строить, и я буду его строить». В этой короткой фразе заложено сразу два негативных момента, дисквалифицирующих политика в нормальной системе.
Во-первых, премьер не предлагает депутатам программу экономического и политического курса своего правительства, а готов выполнять любые их пожелания, то есть у него отсутствует собственное видение стоящих перед страной задач. Во-вторых, он глупо амбициозен и не понимает своё место в системе политических координат, заявляя о своей готовности не экономическими проблемами страны заниматься (что является его прямой обязанностью и единственной компетенцией), а «строить общество». То есть задачу власти Кучма видит чисто по-советски — в создании нового общества путём насильственного преобразования имеющегося.
Вот с тех пор все президенты и пытаются «строить общество». Только за три десятилетия они перестали задавать этот вопрос собственному парламенту. Теперь они ждут указаний от европейцев и американцев. От последних в первую очередь.
Вот этот-то сплав полного отсутствия программы действий при готовности строить сразу же новое общество и создал систему, в рамках которой на ключевые должности требовалась серая посредственность с революционными амбициями. В результате, несмотря на конституционные ограничения, и сами украинские президенты воспринимали свою власть как абсолютную, и общество мыслило так же. Посредственности, не способные руководить даже собственной семьёй, по факту получали власть большую, чем власть императоров всероссийских и генеральных секретарей ЦК КПСС вместе взятых.
Причём власть эта, противоречившая конституционным ограничениям фактически реализовывалась в виде в большей или меньшей мере попирающей законы и конституцию диктатуры. В этих условиях любая корректировка политического курса требовала фактической смены главы государства. Воздействие на курс традиционными методами: путём смены состава парламента и назначения нового (ответственного перед парламентом) правительства не играло.
Лучше всего это видно по судьбе Азарова. Он создавал и возглавлял Партию регионов, а также в период президентства Януковича работал премьер-министром Украины, опирающимся на парламентское большинство Партии регионов. Тем не менее он легко сдал Януковичу и неформальное лидерство в партии, и конституционные возможности правительства, полностью подчинившись воле президента. И его трудно за это критиковать, при предыдущих президентах пытавшиеся бороться за свои полномочия премьеры регулярно проигрывали борьбу и отправлялись в отставку, а народ и политики воспринимали это как нечто естественное.
Но абсолютистская диктатура амбициозной серости и посредственности не может привести к позитивным результатам. Посредственные президенты не понимают возможностей системы разделения властей и признают только личное ручное управление процессами. Более активный Кучма осуществлял ручное управление сам, более ленивый Ющенко переложил эту обязанность на Балогу. Янукович в этом плане занимал промежуточную позицию, с одной стороны, переложив всю текучку на Азарова, а с другой — постоянно контролируя процесс при помощи альтернативной «молодой команды», своего старшего сына. Однако от разницы президентских темпераментов не менялась сама система власти, базировавшаяся на ручном управлении, поскольку по-другому амбициозная серость управлять не умеет.
Отсюда и склонность украинцев к майданам. Амбициозная серость, в режиме ручного управления реализующая режим абсолютистской диктатуры, никогда не бывает озабочена обратной связью. Сигналы от общества на верх не поступают, режим упреждающей корректировки политики блокирован. Личная ограниченность не позволяет власти учиться на примерах предшественников, поэтому каждый следующий президент уверен в своей неуязвимости и реализует свои полномочия так, как будто собирается жить и править вечно.
В результате достаточно быстро взрывной потенциал недовольства накапливается в самых разных политических слоях и социальных группах. Власть теряет опору на избирателя, провисает, но не чувствует этого, продолжая жить «под собою не чуя страны». В этих условиях майданы и недомайданы случаются постоянно. Не все они приводят к свержению режима. Но, как только интересы внешних игроков начинают требовать корректировки украинского политического курса (которая невозможна без смены лидера, ибо традиционные пути прохождения сигналов системно блокированы), как сразу очередной майдан, пусть и собравшийся по самому пустяковому вопросу, получает внешнюю поддержку и гарантированно приводит к смене власти.
Украинцы настолько привыкли к данной системе, что считают, что иных в мире не существует. Поэтому так называемые пророссийские украинцы постоянно обвиняют Россию, что та не организовала на Украине свой майдан. Они абсолютно правы, говоря, что без внешнего воздействия власть сменить невозможно. Они просто не понимают, что внешнее воздействие возникает там и тогда, где и когда это выгодно и необходимо внешней силе, а не расходному материалу украинской политической системы.