«Репрессирован» Румянцев был после прихода к власти большевиков. В первые годы своего правления сторонники «мировой революции» не жаловали даже таких исторических героев, как мелкопоместные дворяне Александр Суворов и Михаил Кутузов. Что уж говорить о представителе очень знатного аристократического рода — Петре Румянцеве.
Ведь его прадед по материнской линии — Артамон Матвеев — являлся фактическим руководителем российского правительства в конце правления АлексеяТишайшего. Отец нашего героя — Александр Румянцев — был губернатором ряда провинций, добыл для себя и потомков титул графа.
Соответствующий том Большой советской энциклопедии (1941 г. издания) характеризует П. Румянцева и как проводника «ярой русификаторской политики» в Малороссии, обладателя огромных поместий. Энциклопедия также повествует, что в правление П. Румянцева на Украине пришлось «окончательное установление законом» крепостного права (1783).
Очевидно, что такой «послужной список» династии Румянцевых определял их по большевистской классификации в число «лютых крепостников и угнетателей простого люда».
Нельзя сказать, что советские военные теоретики 1920-х гг., чей долг — рассказывать об истории военного искусства, резко изменили отношение к полководческим деяниям П. Румянцева в сравнении с царскими временами. Ибо в дореволюционный период данный военачальник считался основоположником русской полководческой школы Нового времени.
Скорее, стремясь избежать обвинений в прославлении «царского сатрапа», его имя просто вымарывалось из учебников и исследований.
Взять, к примеру, «Очерк по истории военного искусства в России XVIII и XIX веков», изданный под эгидой Высшего военного редакционного совета в 1922 г. (автор — А. Верховский). Румянцев упомянут в нём лишь один раз, причём в рамках раздела «Эпоха Суворова». Говоря о времени правления Екатерины II, автор отмечает: «…целый ряд талантливых людей выдвинулся в это время. Я могу назвать крупные имена Суворова, Потёмкина, Румянцева, Панина, Репнина, Салтыкова, Каменского и т.д.».
На место самого крупного военного организатора Верховский ставит Потёмкина: «Оставляя в стороне тёмную часть его биографии и беря его таким, каким его знала армия, мы должны сказать, что он был большой русский человек… он понимал, чего хотел солдат, куда тянуло его сердце, как оно билось, о чём думала "серая" масса. Посмотрите его реформы».
К числу «потёмкинских» реформ отнесены упорядочивание рекрутских наборов (в т.ч. введение их и на Украине), отмена прусского военного мундира и буклей, написание нового, более простого военного устава, отмена муштры, обучение войск наступательной и манёвренной тактике.
Не приуменьшая заслуг светлейшего князя в реализации всех перечисленных нововведений, необходимо заметить, что все они осуществлялись с подачи Румянцева.
Далее «Очерк» излагал «суворовскую» систему воспитания солдат и командиров, описывал крупнейшие военные кампании второй половины XVIII в. Места для прославления Румянцева здесь просто нет, поскольку сразу после событий Северной войны следовал рассказ о штурме войсками Суворова Измаила.
Изданный в 1928 г. первый том «Эволюции военного искусства» под авторством знаменитого военного теоретика бывшего царского генерала Александра Свечина также упоминает о фельдмаршале Румянцеве всего один раз. Это сделано в рамках рассказа об эволюции карейного строя:
«…уже Миних в 1739 г. под Ставучанами раздробил общее каре (квадрат) русской армии на 3 отдельных каре… в кампании 1770 г. Румянцев уже строит каре по дивизиям, от 3 до 11 тысяч пехотинцев, и эти небольшие каре под Ларгой и Кагулом в достаточной степени засвидетельствовали свою стойкость…»
Главными представителями русского военного искусства Свечин, как и Верховский, видит Потёмкина и Суворова. Отмечается успешность широкой программы военных реформ, проведённой главой Военной коллегии Потёмкиным. К числу таких реформ, кроме перечисленных Верховским, отнесены: демократизация отношений между офицерами и солдатами, упорядочение военного бюджета, введение двухшеренгового строя пехотинцев, распространение егерской пехоты, развитие лёгкой конницы, усиление «добротности» и многочисленности казачьих формирований.
Современные военные историки непременно заметят, что «отцом» русских егерей является именно Румянцев. Егерские команды сражались в русской армии ещё тогда, когда Потёмкин был командиром дивизии под началом командарма Румянцева на Пруте и Дунае. В ходе Семилетней войны Румянцев стремился использовать казачью «природную конницу» против лёгкой кавалерии противника, а также флангового прикрытия регулярной конницы.
Именно с подачи Румянцева на Украине в преддверии русско-турецкой войны 1768—1774 гг. на казачьи формирования было распространено действие военных уставов и других военных законов. Потёмкин, опять же, очень творчески и энергично реализовывал важнейшие инициативы Румянцева.
Основными битвами русского оружия второй половины XVIII — начала XIX в. Свечин считает баталии Швейцарского похода Суворова, о которых рассказывает гораздо подробнее, чем о румянцевских сражениях при Ларге и Кагуле. Это определялось довольно снисходительным отношением данного автора к османской армии, «слабой своей строевой выучкой».
Изменение отношения к Румянцеву на уровне политического руководства СССР произошло в самый критический период Великой Отечественной войны — в конце 1941 – 1942 г.
Ещё 7 ноября 1941 г. Иосиф Сталин на знаменитом параде войск сформулировал пантеон русских военачальников без участия Румянцева: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков Александра Невского и Димитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова».
Однако другая часть речи лидера Советского Союза создавала основание для кардинального повышения статуса Румянцева в историческом сознании.
«Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков. Враг не так силён… Кто может отрицать, что наша Красная армия не раз обращала в паническое бегство хвалёные немецкие войска?!» — заявил советский вождь с трибуны мавзолея.
Вольно или нет, но здесь составителями сталинской речи была допущена ошибка. У Красной армии на момент нападения Гитлера на СССР не было опыта крупных сражений с немцами. В дореволюционной истории русско-немецкие войны, конечно, были, но после Александра Невского российские полководцы обращали германские войска «в паническое бегство» нечасто.
Одним из немногих таких военачальников как раз и являлся Румянцев, чья полководческая звезда взошла в ходе Семилетней войны против войск Фридриха II Великого — любимого исторического персонажа Гитлера.
В присвоении одной из стратегических операций Отечественной войны имени Румянцева без труда читается серьёзный подтекст.
Как известно, Румянцев был полководцем «нового поколения», отошедшим от стереотипов старой линейной тактики, стремившимся максимально использовать на поле боя возможности различных родов войск, учитывать особенности противника. Не стеснялся Пётр Александрович учиться и у пруссаков. В конечном итоге полководческий дар этого русского генерала был признан и самим Фридрихом Великим.
В первые годы Семилетней войны Румянцев командовал небольшими соединениями (бригада, дивизия) под началом более консервативных полководцев. Во второй же половине войны он «дорос» до армейских корпусов, и уже никто не мешал ему вести «тотальную» войну на уничтожение врага. Рубежом в судьбе Румянцева и переломом во всей войне стало Кунерсдорфское сражение, когда Фридрих Великий едва избежал русского плена.
Таким образом, присваивая Белгородско-Харьковской операции имя героя Семилетней войны Румянцева, советское политическое руководство посылало сигнал как врагам, так и союзникам: коренной перелом в войне наступил, теперь Красная армия будет только наступать, у неё есть одарённые военачальники уровня Румянцева, которые учли опыт первых лет Отечественной войны и доведут дело разгрома Рейха до конца.
Безусловно, такое действие просто не могло не вызвать интереса к Румянцеву в советской науке. Хотя, точнее сказать, интерес был всегда, теперь же у учёных появился государственный заказ на издание соответствующей литературы.
Уже в 1946 г. в Москве была издана монография Прунцова под лаконичным названием «Полководец П.А. Румянцев». В 1951 г. вышла в свет работа Клонмана, посвящённая действиям Румянцева в ходе войны, именовавшейся до революции 1917 г. его именем — «Румянцевской» (1768–1774).
Полноценное же причисление Румянцева к числу главных полководцев российской истории означало издание двухтомного сборника документов военачальника в 1953 г. Данный труд готовился Центральным военно-историческим архивом СССР и Институтом истории Академии наук СССР.
Вышедший в 1955 г. 37-й том второго издания Большой советской энциклопедии на идеологическом уровне оформил изменение отношения к полководцу. Соответствующая статья даже снабжена портретом графа и начинается очень торжественно: «…выдающийся русский полководец, государственный деятель, генерал-фельдмаршал… родился в Москве в семье одного из ближайших сподвижников Петра I — А. И. Румянцева».
В отличие от первого выпуска БСЭ, второе издание содержало не только сведения об основных сражениях Румянцева, но и отдельные статьи, посвящённые его победам у Рябой Могилы, Ларге и Кагуле. И даже деятельность его в качестве украинского генерал-губернатора преподносилась не так однозначно, как раньше:
«…провёл на Украине перепись населения с целью изучения экономики страны и увеличения налоговых сборов… Проводя на Украине политику царизма…ликвидировал остатки автономного устройства, провёл деление на губернии (1782), установил в 1783 г. подушную подать, что фактически означало закрепощение крестьянства, распространил на Украину действие Жалованной грамоты дворянству. В это же время… реорганизовал оборону юж. границ государства от набегов крымских татар, улучшил расквартирование войск, их обучение и снабжение».
Более поздние советские издания уже без всяких оговорок уделяли Румянцеву центральное место в военно-политической истории России.
«Пётр I, П. Румянцев, А. Суворов… отдавали предпочтение активной маневренной стратегии… Сражение, а не бесплодное маневрирование на коммуникациях противника, решительный штурм крепостей, а не длительную осаду на измор они считали наиболее эффективными способами достижения победы», — говорилось в «Истории военного искусства», выпущенной Военным издательством Минобороны СССР в 1986 г. под редакцией Жилина.
Так Великая Отечественная война обусловила сильную трансформацию исторического сознания в СССР. Испарилась пена «пролетарского интернационализма», вновь засияла идеология патриотизма, которая уже неоднократно приходила на помощь Российскому государству, вместе с такими историческими героями, как Пётр Румянцев.