А вся страна изо дня в день видела «сны, одинаковы, как шинели». Младшие школьники спрашивали родителей: «Мама, папа, если Брежнев умер, то сразу война начнется?»
Не начнется война, потому что давно уже началась. На тот момент практически по всей «одной шестой» точно знали, что такое «черный тюльпан» и «груз-200». Много лет спустя генерал Вареников будет сокрушаться: мол, хоронили бы погибших на месте, никто бы не возмущался тем, какой ценой выполняется «интернациональный долг».
А ведь этот самый «груз-200» приходил далеко не только из Афганистана, но и оттуда, где не стреляли и до границы тысячи километров. Дедовщина уносила жизни и здоровье призывников, свирепствуя, пожалуй, больше, чем все душманы и «агенты международного империализма» вместе взятые.
«Мы жили тогда на планете другой», — пелось в песне Вертинского на стихи Георгия Иванова. Авторы ее умерли до Брежнева. А мы уже тридцать семь лет продолжаем жить без него в построенных при нём декорациях. Кому-то это время кажется «золотым веком», а кому-то — «эпохой застоя».
Сейчас многим хочется вернуться в то время, когда были деньги на сберкнижках и не хватало товаров в магазинах. Тем не менее, в это серое время с черными пятнами на вылинявшем кумаче зарплату платили два раза в месяц, заводы работали, как часы, а самолеты в харьковском аэропорту приземлялись каждые пятнадцать минут, если не чаще. Таллин тогда не был заграницей, Москва являлась столицей, а в Донецк ездили посмотреть на розовые клумбы в центре города.
Брежневский социализм называли в учебниках «развитой», причем почему-то с ударением на последнюю гласную. Были развиты производство, армия и спорт. И сильно недоразвито чувство собственного достоинства было. Теперь в своем падении первые сравнялись со стоящим на месте вторым…
При «дорогом Леониде Ильиче» «средний класс» составлял большинство населения. Конечно, были в Советском Союзе и те, кто отваривался в «спецраспределителях», и те, кто не сводил концы с концами — многодетные семьи, неквалифицированная рабочая сила, «лимитчики» и т. п. А уж совсем опустившихся искусно умели убрать «с глаз долой, из сердца вон», но, чтобы стать бичом или бомжом, надо было сильно постараться.
Но почему же так сладко вспоминают многие наши сограждане времена «бровеносного генсека»? Именно из-за советского среднего класса.
Практически каждый советский человек тогда мог быть уверен, что он получит вполне терпимую зарплату (наверняка), отдельную квартиру (когда-нибудь) с дешевой квартплатой, машину и дачу (если поднакопит деньжат). Он знал, что его дети пойдут в теплый детсад и вполне приличную школу, а затем поступят куда захотят (если сдадут экзамены и анкета не подведет). Он не сомневался, что выйдет на пенсию и никогда не будет голодать.
Средний советский класс жил, конечно, скромней, чем на «загнивающем Западе», но все же гораздо лучше, чем его родители в избенке довоенной деревни или в бараке на пролетарской окраине.
Формирование советского человека периода «развитого социализма» никак не шло «нога в ногу» с воспитанием стандартов потребления. Некачественные услуги считались делом нормальным, и до сих пор даже имеющие деньги наши сограждане не могут от них отвыкнуть. Они, например, до сих пор могут ездить в плацкартных вагонах и отдыхать в «курятниках» с туалетом во дворе и без горячей воды. И считают, что за это стоит платить.
А секса не было. И туалетной бумаги почти не было в СССР. Хотя об этом, возможно, Леонид Ильич даже не догадывался. Зато водки было — хоть залейся! Сначала по 3.62, а потом и по 5.30. И колбаса по 2.20 была. По крайней мере, в Харькове. Те, кто ездил в командировки в Волгоград, например, или в Челябинск, не видели там никакой. Бензин по 8 копеек за литр тоже имел место быть, как и авиабилет из Харькова в Москву за 18 рублей.
Катастрофы и стихийные бедствия случались тогда не реже, чем сегодня. Но затянутым в костюмы и улыбки дикторам программы «Время» говорить об этом было не положено. Разве что в местной прессе парой строк… Только в международных новостях присутствовали пожары, аварии, безработица и терроризм. В Советском же Союзе были покой и Брежнев. Маршал с пятью звездами Героя на пиджаке.
На фоне старения верхов в брежневскую эпоху более молодые представители нижестоящих звеньев бюрократической структуры, лишённые возможностей карьерного продвижения, желали перемен.
По мнению некоторых учёных, это во многом послужило толчком к началу перестройки. А другие уверены, что сытое и в целом пристойное житьё-бытьё было невообразимо скучным и однообразным и попросту надоело людям. Кто из них прав?
Думаю, и те, и другие. По крайней мере, в отличие от многих современных желающих написать о том времени, я был там и до шестнадцати лет не видел ничего другого вокруг и никого, кроме Брежнева и его Политбюро, наверху.
И, тем не менее, за это время многое менялось. И не только этажность новостроек и длина юбок, но и сам генсек.
Леониду Ильичу современники не простили превращения из полного сил здоровяка в старую развалину. В начале своего правления он критически оценивал себя, когда объяснял своим спичрайтерам: «Ну, кто поверит, что Леня Брежнев когда-нибудь читал Маркса?» А что было в конце? Читателем классиков он, конечно, не стал, но Ленинскую премию по литературе отхватил за книги, которые под его именем писали другие.
В СССР ко второй половине 60-х годов организованная, направленная стимуляция активности общества сменилась имитацией.
Общественные организации, когда-то созданные для того, чтобы занять граждан, превратились в места деления дефицитных материальных благ и социальных статусов. Профсоюзы уже давно никого не защищали, но распределяли санаторные путевки. Вступление в творческие союзы стало столь же сложным, как и загранпоездка. Взносы в так называемые «добровольные общества» платило все учащееся и работающее население, а комсомол превратился в питомник для номенклатуры и школу лишенных смысла ритуалов (ярчайший пример — так называемый «ленинский зачет», кто помнит его). Всякая организация была монополистом в своей сфере.
Так люди отвыкали от борьбы за самого себя, хотя партия и правительство не сильно им препятствовали в этом.
И пропаганда была такой же скучной, однообразной и непонятно на кого направленной.
Раннесоветские призывы были адресными. Каждый знал, что слова «Ты записался добровольцем?» «Ты подписался на заем?» и «Не трусь — надень трусы!» относятся именно к нему. Если не к нему лично, то к сыну, отцу, соседу — в общем, адресат лозунгов живой, и ты можешь увидеть его или в зеркало, или не выходя из дома.
А вот висевшие почти на каждой стене позднее лозунги «Слава КПСС!», «Идеи Ленина живут и побеждают» или «Вперед к победе коммунизма» — непонятно к кому. Но задать сакраментальный вопрос «А нафига козе баян?» могли немногие. Да и зачем задавать, если к этому оформлению все давно привыкли и что-то другое видели только «выездные», пенсионеры со стажем и сам Брежнев в детстве и во время зарубежных визитов.
Были в то время и довольные, и недовольные.
Как гласил тогдашний афоризм, «Довольными интересуется ОБХСС, а недовольными — КГБ». Первым завидовали, вторых побаивались. Но как хотелось многим иметь такой же прикид, как у фарцовщика или цеховика, и вести такие же откровенные разговоры, как диссиденты, но только так, чтобы при этом было можно так же комфортно и безбедно существовать, и чтобы за это ничего не было.
И апологеты того уклада, и его ниспровергатели, собираясь на кухнях, не могли ответить на три вопроса:
— Почему нельзя открыть частную парикмахерскую или кабачок на 13 стульев?
— Почему за свои кровно заработанные деньги так хлопотно добиться поездки за рубеж?
— Зачем надо обижать верующих?
А еще людей бесили и поездки на картошку с отрывом от работы, и разнарядки на демонстрации, и вечные очереди, и много чего еще. Ни партия и правительство, ни пропагандисты тоже не могли внятно ответить, почему это непреложно для советских людей, а венгры, югославы и поляки обходятся без таких ограничений и обязаловки.
Власть предержащие и их обслуживающие или уклонялись, или впадали в истерику. Слово «почему» в этих вопросах плавно превращалось в «нахрена».
Что вспоминают те, кто жил при нем?
Кто — переезд на новую квартиру и паспорта колхозникам, кто — спектакли Любимова и Эфроса, фильмы Данелии и Гайдая, а кто — трусики с резинками, которые районо и райсанстанция заставляли наших мам подшивать нам для детсада. Все помнят жизнь, где сегодня было похоже на вчера, а завтра — на сегодня.
В общем, как писал А. Твардовский,
«Мы знаем те и эти годы
И равно им принадлежим…»
И выросло уже не одно поколение, которое не читало «Малую землю», не знает значения слова «сиськи-масиськи», не понимает смысла бесчисленных анекдотов про «бровеносца в потемках» и удивляется, когда родители называют пятизвездочный коньяк «Лёнчиком». Но и выросшие уже без него инстинктивно или со слов старших знают, что никогда ни до, ни после Брежнева не жилось в стране так спокойно.