В 1578 году король Стефан Баторий отдал распоряжение об организации во Львове широкого найма казаков на службу, поскольку ввиду войны, которую тогда вела Речь Посполитая, он испытывал острую нехватку в умелых воинах.
Задумка была стара как мир — мобилизовать наиболее отпетых сорвиголов и отправить на фронт, убив одним выстрелом двух зайцев — повышение боеспособности армии и устранение из страны вооруженных смутьянов. Однако этим решением король сам создал возможности для быстрого роста и организационного оформления казачества. Семена были посеяны и дали всходы сразу после окончания войны и долгожданного «дембеля» для казачков.
Современник писал: «войско наше было распущено, и много из него людей, не привыкших к труду и не любивших его, а привыкших жить добычей с неприятельского края, подалось к казакам. С тех пор, укрепившись в силе, начали все чаще нападать на примиренные с Польшей края, грабить и жечь».
Сильнее всех, по старой доброй традиции, от казаков доставалось туркам — уже в 1583 году те разграбили и разрушили до основания крепость Тягин (ныне — Бендеры), оплот османов в Приднестровье. Но, как показали дальнейшие события, это были только цветочки. После смерти Стефана Батория казачья вольница активизировалась с новой силой — в 1587-1589 годах состоялись походы на Очаков, только-только отстроенный Тягин, Аккерман и т.д.
Казаки попытались даже «поиграть в престолы» и посадить в Молдавии нового господаря. И пусть с последним не вышло, даже того, что было сделано, хватило для того, чтобы вывести османского султана из себя. Владыка Блистательной Порты не стал долго разбираться в тонкостях взаимоотношений вольных казаков с польским королем, рассудив, что раз те являются его, короля, подданными, то ему и отвечать за их действия. В том же 1589 году в качестве ответной меры он отправил крымского хана в набег на украинские земли, а сам стал готовиться к полномасштабной кампании против Речи Посполитой, которую запланировал на следующий год.
В польском обществе поднялся переполох — крымцы пронеслись, подобно урагану, и в августе 1589 года подвергли Галицию и Подолье жестокому разорению. Узнав о походе татар, запорожцы совершили рейд к Днестру. Там, неподалеку от города Сорок на реке Каменке, они перехватили крымское войско и под покровом ночи внезапно атаковали татарский лагерь.
Татары, пусть и превосходившие казаков численно, были ошарашены этим неожиданным нападением и не смогли дать достойного отпора. Казаки освободили полонян, которых гнали в Крым, чтобы затем продать на невольничьих рынках, а когда к месту схватки подступил сам хан с той частью войска, которую он сумел собрать в суматохе ночного боя, запорожцы заняли круговую оборону. Они смогли отразить две атаки неприятеля, и хан, под которым была ранена лошадь, решил более не искушать судьбу и отвел своих воинов.
Таким образом, казаки сами справились с напастью, которую навлекли на Речь Посполитую, однако король был совсем не в восторге от подобных фокусов.
Примерно тогда же низовое «товарищество» — сами запорожцы называли себя «рыцарями» и «товарищами» — направило официальное письмо к коронному гетману и канцлеру Речи Посполитой Яну Замойскому со словами: «Как служили славному и святой памяти покойному королю Стефану правдиво, и услуги наши были значительными, так и сейчас мы хотим служить верно королю Его Милости». Канцлер, прекрасно понимавший, что лучше лишний раз перестраховаться на случай нового появления крымцев, отправил к казакам реестрового старшину Оришовского, устами которого попросил запорожцев задержаться в Подолье. Казаки согласились, однако захотели оформить договор официально.
Требование это было вполне справедливым — вопрос об упорядочении положения казаков назрел уже давно, и его более нельзя было игнорировать, особенно в условиях тяжелой внешнеполитической обстановки. На весеннем сейме 1590 года были выработаны два проекта: первый предусматривал в случае войны с Турцией возможность найма на службу до двадцати тысяч казаков при общей численности войска до ста тысяч человек; второй, более долгосрочный, устанавливал целый комплекс мер, направленных на приведение казачества к порядку: набор казацкого реестра, назначение над казаками старшины из числа шляхты, строгий учет реестровых, изгнание нереестровых из Сечи и расквартирование там реестровых, смертная казнь за любые попытки самочинных походов против сопредельных государств, запрет поставлять нереестровым оружие, порох и т.д.
На основании принятых на сейме решений король Сигизмунд III издал два универсала. Согласно первому, от 25 апреля 1590 года, казаки, находившиеся под началом «старшины молодцов запорожских» Войтеха Чановицкого, должны были поступить под командование брацлавского воеводы князя Януша Збаражского и получить у него деньги и сукно.
Однако вскоре Замойский сумел заключить с турками перемирие, откупившись от них богатыми подарками, потребность в наборе двадцати тысяч реестровых казаков отпала сама собой. Как следствие, 25 июля 1590 года был издан новый королевский универсал, который был направлен на реализацию второго плана «умиротворения» казаков. Вместо двадцати тысяч в реестр надлежало зачислить тысячу «слуг умелых и к бою годных». Поручителем, то есть командиром, к ним назначался реестровый старшина Ян Оришовский, числившийся в казацком реестре с 1578 года. Отряд реестровых казаков должен был нести строевую службу и следить за тем, чтобы «своевольные люди» не совершали набеги на территории соседних государств, а для лучшего соблюдения законности в Кременце должны были построить деревянную крепость.
В итоге, однако, набрали три тысячи — одну тысячу конных непосредственно в реестр с жалованием в пятнадцать злотых в квартал, и две тысячи пеших во временный наем, с жалованием в пять злотых в квартал. Этот корпус стоял в Подолье до конца войны с турками, после чего поляки распустили казачков по домам, предварительно забыв заплатить тем за службу. Это, естественно, вызвало волну негодования.
Среди недовольных был и полковник Войска Запорожского Криштоф Косинский. Мало того что ему не выплатили положенное жалование, так и поместье полковника за время его отсутствия самым бессовестным образом захватил белоцерковский староста Януш Острожский. Косинский попробовал было жаловаться, но король, к его возмущению, подтвердил право на владение за старостой-разбойником, поскольку за того вступился его приятель и подельник, магнат Александр Вишневецкий — он якобы купил поместье у Косинского, а затем подарил оное своему закадычному другу Острожскому. Надлежащих документов у рейдеров, естественно, не нашлось, однако Косинский был лишь мелким шляхтичем, а Острожский и Вишневецкий — представителями богатых и влиятельных фамилий, поэтому король поверил им.
Понимая, что не может решить проблему по закону, Косинский стал главным заводилой казацких волнений, ведь, в конце концов, его точно так же обманули! Впрочем, в отличие от полковника, которым двигала сугубо личная обида, для казаков неуплата жалования стала лишь поводом для выступления, реальные же причины недовольства были существенно глубже и назревали уже давно. Для сечевиков подобное отношение к ним со стороны короны и сейма было сигналом того, что в их услугах не нуждаются, и такое положение дел было угрозой для самого их существования в качестве служилого сословия.
Характерно, что примерно в то же время в Речи Посполитой вспыхнул солдатский бунт — жолнерам и шляхте также не выплатили жалование, из-за чего они, ведомые своими ротмистрами, подняли в Галиции настоящий мятеж. В итоге король все же распорядился погасить задолженность перед армией, однако процесс выдачи денег затянулся на целый год, на протяжении которого солдатня продолжала творить бесчинства.
Дурной пример заразителен, и казаки, видя, что власти еле-еле способны рассчитаться даже с армией, которая и сама бунтует, тоже решили перейти от угроз к действию. Начались грабежи. Но этим дело не ограничилось. Чувствуя себя свободными от всех обязательств, данных короне, казаки вознамерились устроить набег на «неприятеля Святого Креста», то есть на турок. Еще несколько тысяч во главе с уже известным нам Криштофом Косинским собирались походом в Молдавию, где, как и несколькими годами ранее, хотели провозгласить господарем своего ставленника.
Естественно, все это крайне обеспокоило Сигизмунда, поскольку в перспективе грозило новой войной, тогда как он еще не расплатился за прошлую. По распоряжению монарха старшина Николай Язловецкий все же смог отговорить запорожцев от молдавской авантюры, однако сечевики, не желая остаться совсем с носом, отыгрались на турецких купцах, которых они буквально ободрали до липки. В ответ на их действия крымский хан арестовал польского посла и посадил его в холодную, однако до серьезного конфликта все-таки не дошло.
Любопытный момент — путь в Молдавию казакам перекрыли войска магната Константина Острожского, который приходился отцом тому самому Янушу Острожскому, что отнял поместье у Косинского. Казалось, сама судьба давала мятежному полковнику знак, указывая, на кого ему следует обрушить свой гнев. Войско нереестровых казаков численностью около 5000 человек под началом полковника ураганом пронеслось по землям магнатов Острожских — были захвачены Белая Церковь (старостой которой и был обидчик Косинского Януш Острожский), Чуднов, Белогородка, Переяслав.
Подступив к Белой Церкви, Косинский приказал ее жителям принести ему присягу как казацкому гетману. Пятеро белоцерковцев, которые, судя по всему, были шляхтичами, присягать отказались, после чего новоявленный гетман попросту поставил их к стенке и расстрелял. Приведя, таким образом, к присяге большую часть населения Белой Церкви, Косинский отправил отряды в окрестные городки, чтобы и тамошние жители сделали то же самое. Попутно казаки требовали у местных жителей денег на содержание своего войска.
Когда же по Украине поползли слухи о том, что мятежный полковник собирается идти ни много ни мало на Киев, власти попытались еще раз договориться с казаками, отправив к ним Яна Оришовского, который был весьма уважаемым на Сечи человеком. Однако казачки, окрыленные первыми успехами, и слышать ничего не хотели о королевских подачках — переговоры практически сразу зашли в тупик, и Оришовского «мало не застрелили, аж едва с Белой Церкви убежал».
Восстание распространялось со скоростью лесного пожара, и уже вскоре казаки подступили к Киевскому и Волынскому воеводствам.
Сигизмунд III, у которого не было денег, был связан по рукам бунтом жолнеров на Галичине, поэтому мог лишь приказывать магнатам Киевщины держать оборону. 16 января 1592 года король издал универсал, где говорилось, что в Волынском, Киевском и Брацлавском воеводствах «своевольные люди творят большой вред, делают вылазки в соседние государства, тянут за собой подданных и нарушают общественный покой». Далее король говорил, что на Киевщину им будет направлена специальная комиссия, которая должна будет расследовать причины такого безобразия и выявить всех виновных, для чего местным чиновникам предписывалось собирать и предоставлять сведения о таких людях.
Комиссия действительно выехала — уже в марте она была в Фастове, принадлежавшем киевскому епископу Иосифу Верещину, который, вероятно, от большой скромности переименовал его в Новый Верещин. Епископ имел тесные связи с казачеством и вообще был весьма неординарным человеком — проявлял нетипичную для своего статуса воинственность и очень не любил крымских татар. Именно он взял на себя роль посредника в переговорах между сечевиками и польской стороной. Косинский же, узнав о прибытии комиссии и сношении ее с казаками, спешно покинул Белую Церковь и укрепился в Триполье, которое сделал своей новой резиденцией.
10 марта 1592 года королевские комиссары отправили в Триполье послание «господам молодцам запорожским», в котором требовали выдать им Косинского. Дескать, это он казачков взбаламутил и во всем повинен, и если сдадут сечевики вожака, король проявит к ним милость. А не сдадут — последуют суровые расправы. Казаки, однако, ответили на предложение отказом. Комиссары сунулись было к замку, однако довольно быстро поняли, что находятся в меньшинстве и никак повлиять на решение вопроса силовым путем не смогут. Поэтому на основании предшествовавших событий они декретом от 14 марта объявили казаков и их гетмана вне закона. Данный декрет был отправлен на рассмотрение сейма, но пока паны думали, комиссарам удалось возобновить переговоры с казачеством и добиться некоторых уступок — в частности, сечевики соглашались впредь соблюдать законность и вести себя смирно, а также лишить гетманства Косинского, не выдавая его полякам. На этом стороны и разошлись.
Судя по отсутствию сведений о каких-либо инцидентах, казаки на какое-то время притихли, поляки же, судя по всему, не располагали реальными возможностями раздавить мятеж раз и навсегда. Константин Острожский осенью того же 1592 года с горечью отмечал, что запорожцы сделались полными хозяевами на Киевщине: «казаки низовые… на город и на замок киевский наступали и пушки, которые получше, порох и всю стрельбу криком взяли и до этого времени не вернули».
Но почему сам пан Константин, один из богатейших магнатов, вел себя так пассивно в то время, как казаки хозяйничали в его имениях на Киевщине?
Дело в том, что эти территории ввиду слабой своей заселенности практически не приносили ему дохода. Более того, Острожский прежде был вынужден прибегать к откровенно незаконным методам — посулами различных свобод переманивать к себе крестьян окрестной шляхты. Кроме того, князь был известен своими тесными контактами с казаками и не спешил окончательно портить с ними отношения — в конце концов, личный конфликт у него был только с Косинским, остальные сечевики к нему персональной неприязни не испытывали. Поэтому Острожский обращался к королю и сейму, надеясь получить помощь и решить щекотливый вопрос чужими руками.
И действительно, осенний сейм 1592 года не мог пройти мимо казацкого вопроса.
В частности, предлагалось конфисковать имения мятежников, а также запретить шляхте и местным чиновникам поддерживать казаков, поставляя им оружие, снаряжение и продовольствие. Кроме того, предлагалось выдворить сечевиков на Запорожье, запретив им вообще выходить оттуда на волости. Ну и, само собой, предлагалось передать командование над сечевиками коронному гетману, а также создать новую комиссию для расследования казацких злодеяний.
Ни одно из указанных предложений сеймом принято не было — центральная власть словно самоустранялась от участия в конфликте, оставляя за собой роль наблюдателя. Такое поведение вполне объяснимо — казаки, охранявшие границу Речи Посполитой, были нужны короне, перманентно испытывавшей нехватку боеспособных войск. Кроме того, коронные гетманы Станислав Жолкевский и Ян Замойский были давними противниками Острожских, и ослабление конкурирующей фамилии было им, без сомнения, на руку.
Единственное, что по-настоящему беспокоило центральную власть, — это то, что на захваченных землях казаки пытались вводить собственную юрисдикцию. Об этом сообщали Острожский и волынские шляхтичи: «казаки к присяге на послушание себе заставляют, приводя… в послушание себе». Таким образом, король и сейчас усматривал в восстании Косинского политический аспект.
Сложно сказать, питал ли сам мятежный полковник, а ныне казачий гетман какие-то политические амбиции, или действовал скорее интуитивно, стремясь расширить подконтрольную территорию и максимально насолить своим врагам Острожским. Однако это стремление казаков обособить свои права, а также их претензии на равноправие с посполитым дворянством стали отныне стержневой осью большинства польско-казацких конфронтаций.
В дальнейшем конфликт будет только разрастаться, начнется процесс эскалации, и последующие столкновения станут более кровавыми. Не сумевшие договориться в уходящем 1592 году, в дальнейшем стороны будут иметь все меньше точек соприкосновения для нахождения компромисса. Так события 1591-1592 годов стали «спусковым крючком» в длинной череде польско-казацких войн.