https://ukraina.ru/20230908/1049250856.html
Андрей Киор: Через 5 лет в Мариуполе будет 2–2,5 миллиона жителей
Андрей Киор: Через 5 лет в Мариуполе будет 2–2,5 миллиона жителей - 08.09.2023 Украина.ру
Андрей Киор: Через 5 лет в Мариуполе будет 2–2,5 миллиона жителей
"То, что здесь сделала Россия в Мариуполе за полтора года — это нереально", — считает один из ведущих мариупольских журналистов Андрей Киор
2023-09-08T04:39
2023-09-08T04:39
2023-09-08T17:09
интервью
мариуполь
сво
ринат ахметов
азовсталь
туризм
днр
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/09/07/1049240799_103:32:845:449_1920x0_80_0_0_d45c211762c1befc8aad4fc6f87f15c0.jpg
— Андрей, прошло полтора года, как Мариуполь перестал быть Украиной и там завершились боевые действия. Есть ли у мариупольцев поствоенный синдром? Если он есть, то в чем он проявляется? Как они себя психологически и морально чувствуют?— Люди разные вокруг нас, кто-то ближе к сердцу воспринимает все происходящее, кто-то меньше, но тем не менее, наверное, все-таки, исходя из того круга общения, который есть вокруг меня, могу сказать, что мариупольцы выстояли духом. Да, это было очень сложно: мы шли буквально по грани между жизнью и смертью, но мы все понимали адекватно, что любой шаг может стать последним. Были ситуации, когда мы не знали, доживем мы до следующего дня или нет, и такие ситуации были неоднократно.Но тем не менее приходил следующий день, наступал рассвет, мы понимали, что еще один день пережили, и каждый следующий день — это был путь в неизвестность, путь огромной продолжительности.Время тянулось очень медленно, но все-таки, когда это всё закончилось, я увидел в людях не просто надежду или просветление — я увидел в них силу, с которой они прошли этот путь, и то, что это внутренняя сила в них, наверное, есть в каждом человеке.Видимо, это какая-то внутренняя сила, вера в то, что все-таки добро на нашей стороне, что справедливость на нашей стороне. Возможно, это и был ключевой момент.Если бы на нашем месте были сторонники Украины или если бы мы были за Россию, а вокруг нас побеждали украинские войска, наверное, этой силы бы в нас не было.Возможно, в этом случае был бы поствоенный синдром, было бы тяжелое психологическое состояние, мы бы все долго отходили. Но этого не было, потому что мы с приходом российских войск все вздохнули свободно. Мы ведь этого в буквальном смысле слова ждали не один, не два года.Да, мы молчали, мы жили при Украине и понимали, что сказать там слово против тех порядков, которые были вокруг нас — это равносильно подписанию смертного приговора.Нас загоняли постепенно в ситуацию, когда нельзя говорить на родном языке, нельзя носить георгиевские ленточки и вспоминать про День Победы. Это абсурдно, но нас к этому привели.Когда все закончилось, поэтому и не было трагических психологических последствий, просто мы как будто заново родились. Поэтому все, что было дальше, для нас было гораздо легче.— Выстояли морально те, кто надеялся на Россию, но ведь были и те, кто были равнодушны к тому, кто будет в Мариуполе — Россия или Украина. Сколько таких?— Наверное, кто бы что ни говорил, может, во мне личная самоуверенность говорит, а может быть, это подтверждение того факта, что 92% жителей Мариуполя выбирали в банкоматах «Приватбанка» (это проверенная статистика) русский язык в качестве языка обслуживания. И это при всей тотальной украинизации, которая тогда была.По большому счету, подавляющая часть общества была все-таки в душе русской. И говорить о том, что кто-то с антипатией относился тут к России — это не так. Потому что есть категории людей, которые всегда ругают все, что вокруг них. Не все живут с позитивом в голове.Есть люди, которые, как бы ни было хорошо, ворчуны, которым всегда надо найти какой-то минус и за него уцепиться. Но это не значит, что они не патриоты. Я думаю, что спустя эти полтора года, о которых мы говорим, люди укрепились в вере и не просто в вере, а в той реальности, что ты сегодня наконец-то можешь быть именно тем, кто в тебе заложен.Если ты ворчун — ты можешь ворчать. Тебя не съедят здесь, тебя не посадят в кутузку, тебе не скажут: «А чего ты тут на русских ворчишь, а ну-ка давай мы тебе сейчас по морде дадим».Этого нет, и это огромная разница между тем, как было раньше и как есть сейчас. Я говорил, что люди были вынуждены молчать, потому что можно было угодить в Мариупольский аэропорт, где людей пытали за какое-то, не дай бог, высказывание не в ту сторону.Людей убивали, люди исчезали, вот так это было. Сейчас этого нет, люди это понимают, и они могут себе позволить критиковать нынешнюю власть, высказывать недовольство, но, поверьте, они это делают не потому, что они не любят то, что критикуют. Просто они стали теми, кем они всегда и были, они стали самими собой: кто-то ворчуном, кто-то на позитиве, кто-то флегматиком, кто-то сангвиником, — и это тоже показатель. Это тоже показатель того слова, которое, к сожалению, сделали за последние годы негативным, — слова «демократия».Мы подразумеваем под демократией теперь манипуляцию и обман народов со стороны США, а ведь по факту демократия — это когда люди могут говорить то, что они думают, ворчать, критиковать, быть недовольными происходящими процессами, в том числе и в Мариуполе. Они имеют на это право, потому что процессы действительно идут не так быстро, как нам бы хотелось.Но на то есть объективные причины: никто нас не учил, как восстанавливать город из пепла. Такому в институте не учат. И все те люди, которые сейчас в Мариуполе находятся, какими бы они не были специалистами, по факту изобретают, извините, велосипед с нуля.Извините за неподходящее выражение «изобретать велосипед», но по факту они думают над тем, как заново создать город.— Действительно, это не институтская дисциплина…— Конечно. Они могут быть специалистами в сфере восстановления электрических коммуникаций, в сфере водопровода, в сфере жилищного строительства, чего угодно. Они учили это в своих высших учебных заведениях, получали красные дипломы из расчета, что это все делается на какой-то в меру идеальной территории, а не на руинах.Поэтому эти все люди здесь герои, и то, что эти процессы идут не так, как их учили в институтах, — это абсолютно естественно, но они идут, что важно. Город за эти полтора года, все это видят, изменился.И даже самому отъявленному ворчуну все тяжелее сегодня найти повод для того, чтобы проявить свое нутро.Поэтому эти полтора года дали людям понять, что они свободные. А это очень много значит. Как бы там ни воспринимали их ворчание наши оппоненты, но это и есть настоящая свобода, настоящая демократия. Когда-то мир это поймет.— Что за полтора года Россия смогла здесь сделать? Как изменилась жизнь мариупольцев?— С первого дня, когда сюда зашла Россия, причем я бы так сказал, с первого дня, когда зашла сюда российская армия, люди почувствовали спокойствие.Я проиллюстрирую этот тезис на своем собственном примере. Вот на нашей улице Артема с двух сторон стреляли. За домами стояла русская армия, а с нашей стороны — украинская.Боевые действия длились достаточно долго, и пока на нашей стороне находилась ВСУ — мы все были в напряжении. Мы все понимали, что в любой момент что-то может в наш дом прилететь.Армия наших «защитников», украинская армия, которая должна была нас якобы защищать, все делала для того, чтобы нас уничтожить.Артиллерийские установки и «Грады» подъезжали под наш дом, стреляли от нашего подъезда, понимая, что здесь находится куча людей, что здесь дети. ВСУ стреляли и сразу же уезжали.Не надо быть стратегом, чтобы понять, зачем это делать. Если ты приезжаешь под подъезд с людьми, оттуда стреляешь и уезжаешь, ты просто боишься ответного огня, но ты при этом почему-то стрелял не с пустыря, который рядом, или не с территории заброшенного завода, который с другой стороны, а именно от нашего жилого подъезда.Чего добивался украинский солдат? Чтобы ответный удар прилетел именно в то место, где находятся мирные люди. И мы это понимали. Может, кто-то сейчас делает вид, что этого не понимает, но это либо идиоты, либо проплаченные люди, я их за людей вообще не считаю. Мы через это прошли — я, мои дети, мои соседи прошли и весь город через это прошел. Все это видели.Дальше российская армия отодвигает украинскую на сто метров вниз от нашего дома. Это долгий процесс, все через нашу голову летит.С того момента, как их отодвинули на сто метров, и наш дом уже оказался на территории российской армии, что делали русские? Они тоже стреляли из разных артиллерийских орудий…— Как они это делали?— Они устанавливали свои артиллерийские установки, танки, «Грады» и прочее на территории того же пустыря, того же заброшенного завода, который с другой стороны находился, но ни в коем случае не возле нашего дома.И с этого момента мы спали спокойно. Война отошла от нас всего на сто метров, мало что изменилось, но мы начали спать спокойно, потому что мы увидели тактику русских солдат. Вся украинская ответка прилетала туда — ничего уже в наш дом не прилетало.Как это ни парадоксально, война ушла на сто метров, а для нас наступил мир. Мы уже знали с этого момента, что мы уже под защитой России, и мы уже тогда чувствовали себя спокойно. Что уж говорить о том, что было дальше. Те же солдаты делились с нами своими пайками.Когда боевые действия локализовалось на «Азовстали», мы уже стали получать гуманитарную помощь: сначала спонтанную, одна какая-то непонятная машина приезжала, другая, нам раздавали гуманитарку, а потом начали приезжать большие фуры.После завершения боевых действий Россия начала оказывать содействие в восстановлении городской инфраструктуры. Мы видели, с каким усилием давалось восстановление каждого метра электропроводов и водоснабжения, это все у нас появлялось со временем — вода, электричество, интернет, газ.Это все такие вещи, которые нам с вами сегодня кажутся элементарными, а на тот момент мы жили в каменном веке. То, что у нас это все, поверьте, очень быстро появилось, это чудо. Глядя на то, как смотрелся тогда город, мы думали, что год мы будем жить без электричества и прочих удобств.Но прошло в каких-то случаях месяц, два, три, и в том доме появлялось электричество, и в том — и это очень быстро все делалось.Поэтому то, что сегодня мы видим — результаты восстановления за полтора года — это трудно обозначить какими-то словами. Это можно обозначить одним словом: «невероятно», «нереально». То, что здесь сделала Россия за полтора года — это нереально.— Чуть меньше мариупольцев покинули город. Что это за люди? Почему они уехали? Как их можно структурировать?— Я боюсь, что их нельзя структурировать, потому что люди уезжали из Мариуполя по абсолютно разным причинам и по абсолютно разным причинам люди не уезжали.Было страшно, было опасно, люди могли погибнуть в любой момент. Не всем так повезло, как мне с моей семьей. Конечно, тут кто-то, наверное, покрутит пальцем у виска, и скажет: «Ну нихрена себе везение — оказаться в эпицентре военных действий с семьей и детьми, никуда не убежать, принять на свою голову столько ударов».У нас дом был так иссечен взрывами, не знаю, сколько прилетов было — тридцать, сорок, пятьдесят, это из крупных калибров. А то, что там стрелковое оружие сделало с этим домом — это просто решето.Но в чем нам повезло — у нас в доме было настоящее бомбоубежище на случай ядерной войны...— А есть ли такие мариупольцы, которые уехали по идеологическим соображениям? Например, они считают себя украинцами, а не русскими?— Да, конечно, такие были. Но все-таки, поверьте мне как человеку, который здесь прожил много лет и знает хорошо и жителей этого города, и свой круг общения, и не свой круг общения. Все-таки таких, которые именно по идеологическим соображениям уехали, было меньшинство. Причем кто-то из них уехал сразу, как только услышал о предстоящей возможной ситуации, кому-то удалось во время всех этих военных движений как-то выскользнуть, кто-то уехал, когда все это закончилось и уже можно было спокойно через Россию или еще как-то уехать отсюда.Такие были, но в общей массе это единицы. А большая часть людей выехала просто, спасаясь от обстрелов. Было какое-то окошко, люди поверили в то, что они проскочат. Они были немного безбашенными.Не подумали о том, что это лотерея. Даже если ты сидишь в подвале, то подвал тебя хоть как-то защищает, а ты выходишь на открытую местность, садишься в тоненькую консервную банку, которую любой осколок прошьет вместе с тобой.Хорошо, если ты сам, а если ты с семьей, с детьми, как в моем случае. Я не мог рисковать. При всем при том, что мысли были куда-нибудь убегать подальше от всего этого, но я трезво оценивал ситуацию и понимал, что в железобетонном бункере, который сделан на случай ядерной войны и в котором двойная бетонная обшивка и огромные толстые стены, и бронированные двери, что это более безопасно, что там больше шансов у нас выжить, чем прыгая между взрывами и выстрелами.Так вот те люди, которые все-таки убежали — многие не думали, в какую сторону бежать — бежали в единственно тогда возможную сторону. Если был единственно возможный путь в сторону Украины — они бежали туда.Если единственно возможным был путь как-то попасть в Европу, то они бежали в Европу. Никто не думал особо, куда бежать.Если ты попадал на территорию Украины, то тебе, чтобы выжить, надо было играть в украинскую националистическую игру: надо было прыгать вместе со всеми, кричать идиотские бандеровские лозунги и делать вид, что ты на самом деле в нужном месте находишься.Поверьте, я знаю точно, что те мариупольцы, которые сейчас находятся там, на территории Украины, из них 70–80% просто вынуждены в эту идиотскую игру играть.Они бы с удовольствием сейчас находились здесь, в своем родном городе, восстанавливали жилье, но у них просто физически нет возможности сюда приехать: для мужчин Украина сегодня — это закрытое гетто, из которого нереально законодательно вырваться. А многие жены не бросят своих мужей. Все это преступление против народа.А те, кто в Европе, они сейчас живут в информационном вакууме, у них лапши на ушах гораздо больше, чем обычно.Они видят ложную картину того, что Украина якобы вот-вот победит, что «контрнаступ» куда-то движется. Поэтому у них может быть вполне естественный страх — вот мы сейчас вернемся в Мариуполь, а тут снова война. Так что нет, мы лучше подождем. И вот они сидят на чужбине и ждут.У каждого свои причины отъезда, но чтобы все мариупольцы тотально уехали по идеологическим соображениям — такого нет. Только небольшой процент людей уехал из-за сочувствия украинскому национализму и Украине.— Некоторые мариупольцы грустят, они хотели бы восстановления «Азовстали», видят Мариуполь промышленным городом, другие — курортной зоной. Вы лично видите каким Мариуполь?— Я часто слышу ложное суждение, мол, «Азовсталь» перед СВО был градообразующим предприятием Мариуполя, хотя это уже лет десять как не соответствовало истине.Когда-то, в лучшие времена, возможно, 15 лет назад, на металлургических предприятиях — «Азовстали» и комбинате им. Ильича — работало больше ста тысяч человек. Вот тогда и был период в истории Мариуполя, когда эти предприятия были градообразующими.Потом господин Ахметов прибрал к рукам эти два завода, начались маленькие незаметные сокращения, или, как это называли, оптимизации. В результате в последние годы на этих двух металлургических предприятиях работало 11–12, пусть даже 15 тысяч человек. Полумиллионный город, ну какие они градообразующие?А где же остальные люди? Почему же город не умер, как многие прогнозировали: вот металлургия ляжет — и Мариуполя не будет.Ну так он жил последние годы без металлургии практически. 11 тысяч человек из пятисот работают на заводах, а что же остальные делали — деревья грызли? Нет, вроде кора в парках на месте.Люди находили себе бизнес, люди развивали ту же курортную отрасль, как бы там не говорили, что два завода уничтожили море. Люди открывали предприятия малого и среднего бизнеса. В Мариуполе производились многие товары, которые шли на экспорт в Европу, и мы даже не знали об этом.Например, многие знают про яхты, которые делали в Мариуполе, современные катера, которые пользовались огромным спросом за рубежом, потому что они современные, легкие, быстроходные.Было производство надувных резиновых лодок. Они тоже по всему миру расходились.Каждый находил свою нишу, и таких малых предприятий было огромное множество.Я к чему клоню? Сейчас Мариуполь продолжит свой путь развития самых разных предприятий малого и среднего бизнеса. Будет развиваться и туристический бизнес, о чем уже было и на государственном уровне заявлено.Причем даже если бы государство этой темой не заинтересовалось, то мариупольцы сами бы по себе эту тему развивали. Тем более есть хороший повод — завод «Азовсталь» уйдет с экономической карты города, а он был все-таки достаточно мощным загрязнителем акватории Азовского моря и воздуха.Комбинат им. Ильича, насколько я знаю, все-таки хоть как-то пытался свои выбросы очищать, они хоть как-то пытались устанавливать фильтры на свои трубы, системы пылеугольного вдувания, тратили на них огромное количество денег. Тратились десятки миллионов долларов на то, чтобы все-таки не загрязнять город.И комбинат им. Ильича, если будет восстановлен, будет экологически чистым производством и засорять реку Кальмиус, море и воздух уже не будет, — мы это все прекрасно понимаем.Я вижу Мариуполь абсолютно другим городом даже в плане населения. Мы сегодня видим, что инфраструктура нового Мариуполя закладывается под миллионы жителей. Это абсолютно серьезно звучит на всех совещаниях. Мы рассчитываем на миллион жителей, учитывая интерес жителей России к этому городу. Многие здесь хотят купить квартиры.Вспомните наш с вами разговор лет через пять. Мой прогноз абсолютно другой.В нем есть негативная нотка, которая связанная с тем, что в ДНР разрушено на сегодня очень много городов.Их так быстро не восстановить, но их жители не все уедут куда-то далеко. Думаю, что огромное количество этих людей приедет в Мариуполь именно потому, что он активно восстанавливается.Здесь есть рабочие места, здесь можно найти себе жилье. Так вот мой прогноз: лет через пять в Мариуполе как минимум будет 2–2,5 миллиона жителейКому-то может это показаться фантастическим, но я думаю, глядя на происходящие процессы, и, к сожалению, на войну, которая еще пока продолжается в других населенных пунктах, это будет примерно так.
https://ukraina.ru/20230322/1044636778.html
https://ukraina.ru/20230907/1049246765.html
https://ukraina.ru/20230907/1049247648.html
https://ukraina.ru/20230120/1042728661.html
мариуполь
днр
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2023
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/09/07/1049240799_146:0:781:476_1920x0_80_0_0_897f44b6627404a9afa2d18412866143.jpgУкраина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
интервью, мариуполь, сво, ринат ахметов, азовсталь, туризм, днр
— Андрей, прошло полтора года, как Мариуполь перестал быть Украиной и там завершились боевые действия. Есть ли у мариупольцев поствоенный синдром? Если он есть, то в чем он проявляется? Как они себя психологически и морально чувствуют?
— Люди разные вокруг нас, кто-то ближе к сердцу воспринимает все происходящее, кто-то меньше, но тем не менее, наверное, все-таки, исходя из того круга общения, который есть вокруг меня, могу сказать, что мариупольцы выстояли духом.
Да, это было очень сложно: мы шли буквально по грани между жизнью и смертью, но мы все понимали адекватно, что любой шаг может стать последним. Были ситуации, когда мы не знали, доживем мы до следующего дня или нет, и такие ситуации были неоднократно.
Но тем не менее приходил следующий день, наступал рассвет, мы понимали, что еще один день пережили, и каждый следующий день — это был путь в неизвестность, путь огромной продолжительности.
Время тянулось очень медленно, но все-таки, когда это всё закончилось, я увидел в людях не просто надежду или просветление — я увидел в них силу, с которой они прошли этот путь, и то, что это внутренняя сила в них, наверное, есть в каждом человеке.
Видимо, это какая-то внутренняя сила, вера в то, что все-таки добро на нашей стороне, что справедливость на нашей стороне. Возможно, это и был ключевой момент.
Если бы на нашем месте были сторонники Украины или если бы мы были за Россию, а вокруг нас побеждали украинские войска, наверное, этой силы бы в нас не было.
Возможно, в этом случае был бы поствоенный синдром, было бы тяжелое психологическое состояние, мы бы все долго отходили. Но этого не было, потому что мы с приходом российских войск все вздохнули свободно. Мы ведь этого в буквальном смысле слова ждали не один, не два года.
Да, мы молчали, мы жили при Украине и понимали, что сказать там слово против тех порядков, которые были вокруг нас — это равносильно подписанию смертного приговора.
Нас загоняли постепенно в ситуацию, когда нельзя говорить на родном языке, нельзя носить георгиевские ленточки и вспоминать про День Победы. Это абсурдно, но нас к этому привели.
Когда все закончилось, поэтому и не было трагических психологических последствий, просто мы как будто заново родились. Поэтому все, что было дальше, для нас было гораздо легче.
— Выстояли морально те, кто надеялся на Россию, но ведь были и те, кто были равнодушны к тому, кто будет в Мариуполе — Россия или Украина. Сколько таких?
— Наверное, кто бы что ни говорил, может, во мне личная самоуверенность говорит, а может быть, это подтверждение того факта, что 92% жителей Мариуполя выбирали в банкоматах «Приватбанка» (это проверенная статистика) русский язык в качестве языка обслуживания. И это при всей тотальной украинизации, которая тогда была.
По большому счету, подавляющая часть общества была все-таки в душе русской.
И говорить о том, что кто-то с антипатией относился тут к России — это не так. Потому что есть категории людей, которые всегда ругают все, что вокруг них. Не все живут с позитивом в голове.
Есть люди, которые, как бы ни было хорошо, ворчуны, которым всегда надо найти какой-то минус и за него уцепиться. Но это не значит, что они не патриоты. Я думаю, что спустя эти полтора года, о которых мы говорим, люди укрепились в вере и не просто в вере, а в той реальности, что ты сегодня наконец-то можешь быть именно тем, кто в тебе заложен.
Если ты ворчун — ты можешь ворчать. Тебя не съедят здесь, тебя не посадят в кутузку, тебе не скажут: «А чего ты тут на русских ворчишь, а ну-ка давай мы тебе сейчас по морде дадим».
Этого нет, и это огромная разница между тем, как было раньше и как есть сейчас. Я говорил, что люди были вынуждены молчать, потому что можно было угодить в Мариупольский аэропорт, где людей пытали за какое-то, не дай бог, высказывание не в ту сторону.
Людей убивали, люди исчезали, вот так это было. Сейчас этого нет, люди это понимают, и они могут себе позволить критиковать нынешнюю власть, высказывать недовольство, но, поверьте, они это делают не потому, что они не любят то, что критикуют.
Просто они стали теми, кем они всегда и были, они стали самими собой: кто-то ворчуном, кто-то на позитиве, кто-то флегматиком, кто-то сангвиником, — и это тоже показатель. Это тоже показатель того слова, которое, к сожалению, сделали за последние годы негативным, — слова «демократия».
Мы подразумеваем под демократией теперь манипуляцию и обман народов со стороны США, а ведь по факту демократия — это когда люди могут говорить то, что они думают, ворчать, критиковать, быть недовольными происходящими процессами, в том числе и в Мариуполе. Они имеют на это право, потому что процессы действительно идут не так быстро, как нам бы хотелось.
Но на то есть объективные причины: никто нас не учил, как восстанавливать город из пепла. Такому в институте не учат. И все те люди, которые сейчас в Мариуполе находятся, какими бы они не были специалистами, по факту изобретают, извините, велосипед с нуля.
Извините за неподходящее выражение «изобретать велосипед», но по факту они думают над тем, как заново создать город.
— Действительно, это не институтская дисциплина…
— Конечно. Они могут быть специалистами в сфере восстановления электрических коммуникаций, в сфере водопровода, в сфере жилищного строительства, чего угодно. Они учили это в своих высших учебных заведениях, получали красные дипломы из расчета, что это все делается на какой-то в меру идеальной территории, а не на руинах.
Поэтому эти все люди здесь герои, и то, что эти процессы идут не так, как их учили в институтах, — это абсолютно естественно, но они идут, что важно. Город за эти полтора года, все это видят, изменился.
И даже самому отъявленному ворчуну все тяжелее сегодня найти повод для того, чтобы проявить свое нутро.
Поэтому эти полтора года дали людям понять, что они свободные. А это очень много значит. Как бы там ни воспринимали их ворчание наши оппоненты, но это и есть настоящая свобода, настоящая демократия. Когда-то мир это поймет.
— Что за полтора года Россия смогла здесь сделать? Как изменилась жизнь мариупольцев?
— С первого дня, когда сюда зашла Россия, причем я бы так сказал, с первого дня, когда зашла сюда российская армия, люди почувствовали спокойствие.
Я проиллюстрирую этот тезис на своем собственном примере. Вот на нашей улице Артема с двух сторон стреляли. За домами стояла русская армия, а с нашей стороны — украинская.
Боевые действия длились достаточно долго, и пока на нашей стороне находилась ВСУ — мы все были в напряжении. Мы все понимали, что в любой момент что-то может в наш дом прилететь.
Армия наших «защитников», украинская армия, которая должна была нас якобы защищать, все делала для того, чтобы нас уничтожить.
Артиллерийские установки и «Грады» подъезжали под наш дом, стреляли от нашего подъезда, понимая, что здесь находится куча людей, что здесь дети. ВСУ стреляли и сразу же уезжали.
Не надо быть стратегом, чтобы понять, зачем это делать. Если ты приезжаешь под подъезд с людьми, оттуда стреляешь и уезжаешь, ты просто боишься ответного огня, но ты при этом почему-то стрелял не с пустыря, который рядом, или не с территории заброшенного завода, который с другой стороны, а именно от нашего жилого подъезда.
Чего добивался украинский солдат? Чтобы ответный удар прилетел именно в то место, где находятся мирные люди. И мы это понимали. Может, кто-то сейчас делает вид, что этого не понимает, но это либо идиоты, либо проплаченные люди, я их за людей вообще не считаю. Мы через это прошли — я, мои дети, мои соседи прошли и весь город через это прошел. Все это видели.
Дальше российская армия отодвигает украинскую на сто метров вниз от нашего дома. Это долгий процесс, все через нашу голову летит.
С того момента, как их отодвинули на сто метров, и наш дом уже оказался на территории российской армии, что делали русские? Они тоже стреляли из разных артиллерийских орудий…
— Они устанавливали свои артиллерийские установки, танки, «Грады» и прочее на территории того же пустыря, того же заброшенного завода, который с другой стороны находился, но ни в коем случае не возле нашего дома.
И с этого момента мы спали спокойно. Война отошла от нас всего на сто метров, мало что изменилось, но мы начали спать спокойно, потому что мы увидели тактику русских солдат. Вся украинская ответка прилетала туда — ничего уже в наш дом не прилетало.
Как это ни парадоксально, война ушла на сто метров, а для нас наступил мир. Мы уже знали с этого момента, что мы уже под защитой России, и мы уже тогда чувствовали себя спокойно. Что уж говорить о том, что было дальше. Те же солдаты делились с нами своими пайками.
Когда боевые действия локализовалось на «Азовстали», мы уже стали получать гуманитарную помощь: сначала спонтанную, одна какая-то непонятная машина приезжала, другая, нам раздавали гуманитарку, а потом начали приезжать большие фуры.
После завершения боевых действий Россия начала оказывать содействие в восстановлении городской инфраструктуры. Мы видели, с каким усилием давалось восстановление каждого метра электропроводов и водоснабжения, это все у нас появлялось со временем — вода, электричество, интернет, газ.
Это все такие вещи, которые нам с вами сегодня кажутся элементарными, а на тот момент мы жили в каменном веке. То, что у нас это все, поверьте, очень быстро появилось, это чудо. Глядя на то, как смотрелся тогда город, мы думали, что год мы будем жить без электричества и прочих удобств.
Но прошло в каких-то случаях месяц, два, три, и в том доме появлялось электричество, и в том — и это очень быстро все делалось.
Поэтому то, что сегодня мы видим — результаты восстановления за полтора года — это трудно обозначить какими-то словами. Это можно обозначить одним словом: «невероятно», «нереально». То, что здесь сделала Россия за полтора года — это нереально.
— Чуть меньше мариупольцев покинули город. Что это за люди? Почему они уехали? Как их можно структурировать?
— Я боюсь, что их нельзя структурировать, потому что люди уезжали из Мариуполя по абсолютно разным причинам и по абсолютно разным причинам люди не уезжали.
Было страшно, было опасно, люди могли погибнуть в любой момент. Не всем так повезло, как мне с моей семьей. Конечно, тут кто-то, наверное, покрутит пальцем у виска, и скажет: «Ну нихрена себе везение — оказаться в эпицентре военных действий с семьей и детьми, никуда не убежать, принять на свою голову столько ударов».
У нас дом был так иссечен взрывами, не знаю, сколько прилетов было — тридцать, сорок, пятьдесят, это из крупных калибров. А то, что там стрелковое оружие сделало с этим домом — это просто решето.
Но в чем нам повезло — у нас в доме было настоящее бомбоубежище на случай ядерной войны...
— А есть ли такие мариупольцы, которые уехали по идеологическим соображениям? Например, они считают себя украинцами, а не русскими?
— Да, конечно, такие были. Но все-таки, поверьте мне как человеку, который здесь прожил много лет и знает хорошо и жителей этого города, и свой круг общения, и не свой круг общения. Все-таки таких, которые именно по идеологическим соображениям уехали, было меньшинство. Причем кто-то из них уехал сразу, как только услышал о предстоящей возможной ситуации, кому-то удалось во время всех этих военных движений как-то выскользнуть, кто-то уехал, когда все это закончилось и уже можно было спокойно через Россию или еще как-то уехать отсюда.
Такие были, но в общей массе это единицы. А большая часть людей выехала просто, спасаясь от обстрелов. Было какое-то окошко, люди поверили в то, что они проскочат. Они были немного безбашенными.
Не подумали о том, что это лотерея. Даже если ты сидишь в подвале, то подвал тебя хоть как-то защищает, а ты выходишь на открытую местность, садишься в тоненькую консервную банку, которую любой осколок прошьет вместе с тобой.
Хорошо, если ты сам, а если ты с семьей, с детьми, как в моем случае. Я не мог рисковать. При всем при том, что мысли были куда-нибудь убегать подальше от всего этого, но я трезво оценивал ситуацию и понимал, что в железобетонном бункере, который сделан на случай ядерной войны и в котором двойная бетонная обшивка и огромные толстые стены, и бронированные двери, что это более безопасно, что там больше шансов у нас выжить, чем прыгая между взрывами и выстрелами.
Так вот те люди, которые все-таки убежали — многие не думали, в какую сторону бежать — бежали в единственно тогда возможную сторону. Если был единственно возможный путь в сторону Украины — они бежали туда.
Если единственно возможным был путь как-то попасть в Европу, то они бежали в Европу. Никто не думал особо, куда бежать.
Если ты попадал на территорию Украины, то тебе, чтобы выжить, надо было играть в украинскую националистическую игру: надо было прыгать вместе со всеми, кричать идиотские бандеровские лозунги и делать вид, что ты на самом деле в нужном месте находишься.
Поверьте, я знаю точно, что те мариупольцы, которые сейчас находятся там, на территории Украины, из них 70–80% просто вынуждены в эту идиотскую игру играть.
Они бы с удовольствием сейчас находились здесь, в своем родном городе, восстанавливали жилье, но у них просто физически нет возможности сюда приехать: для мужчин Украина сегодня — это закрытое гетто, из которого нереально законодательно вырваться. А многие жены не бросят своих мужей.
Все это преступление против народа.
А те, кто в Европе, они сейчас живут в информационном вакууме, у них лапши на ушах гораздо больше, чем обычно.
Они видят ложную картину того, что Украина якобы вот-вот победит, что «контрнаступ» куда-то движется. Поэтому у них может быть вполне естественный страх — вот мы сейчас вернемся в Мариуполь, а тут снова война. Так что нет, мы лучше подождем. И вот они сидят на чужбине и ждут.
У каждого свои причины отъезда, но чтобы все мариупольцы тотально уехали по идеологическим соображениям — такого нет. Только небольшой процент людей уехал из-за сочувствия украинскому национализму и Украине.
— Некоторые мариупольцы грустят, они хотели бы восстановления «Азовстали», видят Мариуполь промышленным городом, другие — курортной зоной. Вы лично видите каким Мариуполь?
— Я часто слышу ложное суждение, мол, «Азовсталь» перед СВО был градообразующим предприятием Мариуполя, хотя это уже лет десять как не соответствовало истине.
Когда-то, в лучшие времена, возможно, 15 лет назад, на металлургических предприятиях — «Азовстали» и комбинате им. Ильича — работало больше ста тысяч человек. Вот тогда и был период в истории Мариуполя, когда эти предприятия были градообразующими.
Потом господин Ахметов прибрал к рукам эти два завода, начались маленькие незаметные сокращения, или, как это называли, оптимизации. В результате в последние годы на этих двух металлургических предприятиях работало 11–12, пусть даже 15 тысяч человек. Полумиллионный город, ну какие они градообразующие?
А где же остальные люди? Почему же город не умер, как многие прогнозировали: вот металлургия ляжет — и Мариуполя не будет.
Ну так он жил последние годы без металлургии практически. 11 тысяч человек из пятисот работают на заводах, а что же остальные делали — деревья грызли? Нет, вроде кора в парках на месте.
Люди находили себе бизнес, люди развивали ту же курортную отрасль, как бы там не говорили, что два завода уничтожили море. Люди открывали предприятия малого и среднего бизнеса. В Мариуполе производились многие товары, которые шли на экспорт в Европу, и мы даже не знали об этом.
Например, многие знают про яхты, которые делали в Мариуполе, современные катера, которые пользовались огромным спросом за рубежом, потому что они современные, легкие, быстроходные.
Было производство надувных резиновых лодок. Они тоже по всему миру расходились.
Каждый находил свою нишу, и таких малых предприятий было огромное множество.
Я к чему клоню? Сейчас Мариуполь продолжит свой путь развития самых разных предприятий малого и среднего бизнеса. Будет развиваться и туристический бизнес, о чем уже было и на государственном уровне заявлено.
Причем даже если бы государство этой темой не заинтересовалось, то мариупольцы сами бы по себе эту тему развивали. Тем более есть хороший повод — завод «Азовсталь» уйдет с экономической карты города, а он был все-таки достаточно мощным загрязнителем акватории Азовского моря и воздуха.
Комбинат им. Ильича, насколько я знаю, все-таки хоть как-то пытался свои выбросы очищать, они хоть как-то пытались устанавливать фильтры на свои трубы, системы пылеугольного вдувания, тратили на них огромное количество денег. Тратились десятки миллионов долларов на то, чтобы все-таки не загрязнять город.
И комбинат им. Ильича, если будет восстановлен, будет экологически чистым производством и засорять реку Кальмиус, море и воздух уже не будет, — мы это все прекрасно понимаем.
Я вижу Мариуполь абсолютно другим городом даже в плане населения. Мы сегодня видим, что инфраструктура нового Мариуполя закладывается под миллионы жителей. Это абсолютно серьезно звучит на всех совещаниях. Мы рассчитываем на миллион жителей, учитывая интерес жителей России к этому городу. Многие здесь хотят купить квартиры.
Вспомните наш с вами разговор лет через пять. Мой прогноз абсолютно другой.
В нем есть негативная нотка, которая связанная с тем, что в ДНР разрушено на сегодня очень много городов.
Их так быстро не восстановить, но их жители не все уедут куда-то далеко. Думаю, что огромное количество этих людей приедет в Мариуполь именно потому, что он активно восстанавливается.
Здесь есть рабочие места, здесь можно найти себе жилье. Так вот мой прогноз: лет через пять в Мариуполе как минимум будет 2–2,5 миллиона жителей
Кому-то может это показаться фантастическим, но я думаю, глядя на происходящие процессы, и, к сожалению, на войну, которая еще пока продолжается в других населенных пунктах, это будет примерно так.