- Александр, ты человек военный, объясни, пожалуйста, следующую ситуацию. Мы, наше интернет-издание, уже в течение нескольких недель делаем интервью с людьми, которые непосредственно проживают или в Донецке, или в Горловке, или в Луганске, и постоянно обсуждаем тему, возможно ли, или невозможно украинское наступление в Донбассе? Одни говорят, что оно невозможно, приводят аргументы, другие говорят, что возможно, и вот-вот оно будет, они только расходятся в том, когда начнется. Одни говорят — до 2 мая, до Пасхи, другие говорят — после 2 мая. А вот если мы этот вопрос зададим Александру Ходаковскому, как он ответит на этот вопрос? Будет украинское наступление или не будет, ожидать его или нет?
— Мой уровень компетентности несколько выше, наверное, чем у рядового обывателя, который скорее всего отсылается к своим внутренним, интуитивным ощущениям, а не к аналитике, не к развединформации.
Так вот, я скажу так, что чем выше уровень компетенции, тем менее категоричные и определенные ответы можно давать. То есть я не скажу не только о каких-то обозримых сроках, но я даже не буду утверждать о самом факте возобновления войны в таком полномасштабном режиме. Потому что я могу узнать только о симптомах, о признаках, и эти признаки в целом заставляют меня думать, что война очень вероятна. Она очень возможна, и сейчас, как я в последнее время регулярно об этом говорю, мы подошли к черте, за которой все наши предположения, все наши прогнозы могут стать реальностью.
- Какие признаки заставляют говорить о том, что наступление реально, что оно возможно?
— К сожалению, анализ приходится производить не в сфере военной компетенции, а больше в сфере политики, больше в сфере общественных отношений. Потому что если, например, мы говорим о политике, куда мы относим и экономику в том числе, то мы говорим о таких вещах, как, например, «Северный поток-2», который должен или не должен быть достроен, в зависимости от позиции. Мы говорим об усилении влияния или присутствия НАТО или стран, которые больше относятся к категории приверженцев войны.
Есть же более умеренные страны Европы — Франция, Германия. А есть Англия, есть Америка. Их предпочтения несколько отличаются от предпочтений той же Германии и Франции. Потому что Германия, например, является прямым бенефициаром «Северного потока-2», и, естественно, распределение будет происходить через нее, и доходы, дивиденды она будет зарабатывать. У нее свои есть соображения на этот счет.
Есть страны, которые не желают усиления условного союза, экономического союза России и Германии. Здесь мы берем за основу те рассуждения, которые лежат примерно в этой плоскости, я просто сделал наброски такие. И политический аспект на сегодня говорит о том, что мы подошли близко к какому-то радикальному решению этой проблемы.
Что касается общественного отношения, то мы говорим прежде всего о том, как накачивается украинское общественное сознание вот такими посылами милитаристскими, военными, реваншистскими.
Посмотрите на риторику Донбасса на сегодняшний день. Если сравнить ее с риторикой 2014 года, когда мы говорили о неизбежном наступлении, о походах на Киев любыми маршрутами, любыми способами, то сейчас таких заявлений на уровне сколько-нибудь значимых медийных персон вы не услышите. И в общественной среде такие настроения не превалируют.
Мы можем робко говорить о том, что хотелось бы, конечно же, все-таки реализовать те задачи, которые мы перед собой поставили в 2014 году, мы робко говорим о Новороссии, мы робко говорим о выходе на границе Донецкой и Луганской областей. Но это не звучит напористо, это не звучит сколько-нибудь утвердительно и убедительно.
В то же время риторика лидеров общественного мнения в Украине носит достаточно реваншистский характер. Они хотят реабилитироваться за поражение 2014 года. Они хотят под прикрытием восстановления территориальной целостности просто восстановить свой внутренний статус. Они хотят, скажем так, смыть с себя позор. И именно об этом говорит украинская риторика текущего момента.
И то, что власть поддерживает и культивирует эту риторику, говорит о том, что на сегодняшний день совпали два вектора. Вектор власти и вектор той части украинского общества, которая относит себя, наверное, к так называемой «партии войны». И это тоже для нас достаточно симптоматично, и на основе этого мы делаем вывод о том, что война, которая уже проросла в сознании украинского общества, возможна.
Пока общество не раскачано, пока общество не готово к войне морально, сознательно, начинать войну бесперспективно для власти, потому что война всегда несет разрушения и потери. И общество должно нести солидарную ответственность вместе с властью, тогда только власть может быть прощена, даже за поражение. Тогда общество понимает, что все мы этого хотели, но наши желания не реализовались. Если власть навязывает обществу этот сценарий, в таком случае только власть и отвечает. А сегодняшнее украинское общество, наверное, во многом уже готово к войне.
А что касается сугубо военных приготовлений, то мы все их видим, и они не особо-то скрываются со стороны Украины. Мы видим перемещение колонн техники, мы видим невозврат по местам дислокации тех крупных соединений, которые находились, например, в режиме ротации, в режиме боевого соприкосновения, и должны были убыть по месту постоянной дислокации, но не убыли, а встали в какой-либо степени готовности на вероятных маршрутах выдвижения в потенциальные очаги боевого соприкосновения. В целом примерно это вот так, без деталей.
- Александр, те люди, которые скептически относятся к возможному украинскому наступлению, приводят следующие аргументы. Вот, говорят, напротив Горловки стоит шесть украинских бригад, но они всегда там стояли, а для нас признаком украинского наступления должно было бы стать формирование таких вот ударных групп, батальонно-тактических групп, которые должны пойти на прорыв. И говорят: мы не замечаем, что, например, против Горловки формируют какие-то ударные батальонно-тактические группы. Для тебя это является таким же аргументом, или, может быть, информация неполная, и такие группы формируются?
— Дело в том, что нельзя недооценивать противника, и недооценивать эту точку зрения тоже нельзя. На самом деле даже облет линии боевого соприкосновения показывает, что вроде как в самой непосредственной близости противник не формирует такие ударные группы, клинья — нет такого плотного скопления превосходящих сил противника, техники. Но тут давайте от общего к частному идти. На мой взгляд, какая основная приоритетная задача Украины в случае развязывания полномасштабной войны? Как мне кажется, основная ее задача — это выйти к границам ЛНР-ДНР и России и установить там государственный флаг Украины. Для того чтобы сделать это, не нужно проходить сквозняком в Горловку, и не нужно напротив Горловки формировать БТГРы и готовиться к взятию Горловки.
Достаточно пройти мимо Горловки, пройти по оперативному простору, выйти к границе. Мимо Горловки, мимо донецкой Макеевки, мимо, например, Старобешево и Новоазовска. Не углубляясь в бои в условиях города. А воспользоваться тем, что в наших тыловых районах у нас нет сколько-нибудь значимых воинских формирований, которые способны воспрепятствовать противнику в продвижении к границе. И просто используя (принцип. — Ред.) «путь чист», выйти к границе, поставить там государственные флаги и сказать, что все, территория Украины целостная и мы имеем дело с суверенным государством.
А то, что там есть какие-то отдельные очаги сопротивления в Горловке, Донецке, еще где-нибудь, это не имеет значения, одни-двое суток — и мы с ним разделаемся. Может быть, это будет трое суток, или, может, это будет двенадцать часов — не суть важно. Я считаю, что главная задача Украины — обозначить свое присутствие государственной символикой и (обеспечить. — Ред.) присутствие регулярной украинской армии и каких-нибудь условных властей украинских.
Поэтому, конечно, отталкиваться от того, что напротив Горловки или напротив каких-то горячих участков линии фронта вдоль Донецка, например, не формируются какие-то силы, не стоит. Не нужно на это особо делать акцент. Потому что противник будет бить там, где ему легче всего прорвать оборону. А это те участки, которые как раз между Горловкой и Донецком, протяженностью не менее двадцати километров, где линия нашего фронта не эшелонирована, он пройдет, как он проходил в 2014 году, и двинется в направлении границы. Для того чтобы основными своими силами решать главную политическую задачу и поставить уже Россию в достаточно сложное положение, если вдруг она захочет поддержать нас физически.
- Александр, в наших интервью с некоторыми военными экспертами по Донбассу, они говорили так: украинская армия может высадить морской десант, например, на юге, чтобы захватить Новоазовск и Седово, потому что там буквально тридцать два километра до границы с Россией. Это может быть или нет? Южный участок фронта — это опасное направление или неопасное?
— Береговая линия, Азовское море — это собственно и есть линия фронта и граница, там нет тридцати двух километров, там может быть дистанция от Мариуполя до Новоазовска, и то там, скорее всего, меньше дистанция. Если противник окажется на берегу Азовского моря в районе Седово или Новоазовска, то можно считать, что он уже стоит ногами на границе. Потому что там есть, конечно, экономические воды, есть территориальные воды, но о водах сейчас речь не идет. Речь идет о береге, собственно говоря, о береговой линии. То есть как раз южное направление является одним из приоритетных, потому что мы делаем акцент на Донецке, на Горловке, на этом направлении. Но на самом деле одно из наиболее вероятных направлений — это как раз-таки южное направление.
Но это не отменяет того, что основная задача Украины политическая — это установить контроль над границей и обозначить свое присутствие там государственной символикой. Пойдут ли они южным путем, или пойдут с наших направлений, с более западных, мне кажется, что это уже вопрос не такой принципиальный. А то, что они могут двигаться в разных направлениях, решая ту же самую задачу, и не исключая, например, движения со стороны Луганских территорий в направлении Донецка, то есть в обратном направлении, это вполне вероятно. То есть пытаться прорваться на нескольких направлениях, чтобы в конце концов сойтись на государственной границе, — это вполне разумно с их стороны. Где пойдет, где мы прогнемся, там, собственно, они продвигаться и будут.
Если они будут идти со стороны Мариуполя, то там, пусть на несколько десятков километров, короче дистанция, чем, например, если идти со стороны Авдеевки или со стороны Горловки. Но, с другой стороны, при современных технических средствах проскочить лишние десятки километров, не встречая сопротивления, может быть, будет даже быстрее, чем, преодолевая сопротивление, на южном направлении, где мы их ждем и где мы готовимся их встречать.
Тут уже как карта ляжет, извините за сленговое выражение, но действовать не в одном направлении, а сразу с нескольких направлений, это было бы, наверное, тактически грамотнее.
- Александр, и в Киеве, и в Москве, Берлине, Вашингтоне прекрасно понимают, что есть опыт 2014 года, что да, возможно, что ты прорвешься, да, возможно, ты пройдешь мимо Донецка и мимо Горловки и попытаешься, и даже, может быть, выйдешь к украинской границе. Но, вне всякого сомнения, такой прорыв будет сигналом для российских вооруженных сил так же выйти к границе и встретить украинскую армию. И мы прекрасно понимаем, что в прямом боестолкновении российская армия разгромит украинскую армию. И это же понимают в Киеве. В таком случае это же может быть для нас аргументом, что на самом деле украинского наступления быть не может, потому что известно, чем оно закончится. Разве не так?
— Мы рассуждаем в линейной плоскости. Мы говорим, что Украина должна решить свои задачи по восстановлению территориальной целостности и прочее, то есть решить свои реваншистские задачи для поднятия своего морально-психологического статуса. Для того чтобы внутренний радикальный элемент, которого сейчас очень много на Украине, был удовлетворен.
Но мы ведь упускаем из вида то, что Украина, во-первых, не субъектная, она ведь решает не свои задачи. Вот эти ближние тактические задачи — восстановить территорию — для Украины это ее частная задача. Но те, кто направляет Украину, те, кто ее поощряет в этом, кто помогает ей усиливаться в военном смысле, снабжает не состоящими на вооружении и на производстве Украины какими-то военными средствами, в виде «Джавелинов», в виде «Байрактаров»…
Снабжая, например, необходимым и дефицитным боеприпасом, который остался после Советского Союза и Варшавского договора на территории нынешних стран НАТО — Сербия. Даже не только нынешних стран НАТО, но на территории всех стран, которые входили в Варшавский договор. Чехия, Болгария — там запасы советского вооружения, которым вооружена Украина, и боеприпасов к этим типам вооружения очень значительны, существенны. Тем более что они переходят на стандарты НАТО, например, та же Болгария, и не утилизировали боеприпасы советского образца, и сейчас спокойно передают это все Украине за какие-то совсем незначительные деньги.
То есть все те, кто хочет, чтобы Украина сейчас развязала войну, они ведь не преследуют цель помочь Украине восстановить свою территориальную целостность, они преследуют цель втянуть Россию в долгосрочный конфликт с непредсказуемыми последствиями. И даже если Украина проиграет, то Запад выиграет.
И если Запад втянет Россию в этот конфликт на территории Украины и обрушит на Россию потом последствия различные, значит, в таком случае Запад использовал Украину в своих интересах, для того чтобы таскать жареные каштаны из огня, и абсолютно не заботясь о том, какие последствия будут для Украины. Даже если Украина перестанет в целом существовать, если Украина развалится на несколько кусков, если Украина как суверенное государство просто прекратит свое существование, Запад от этого только выиграет. Украина проиграет, а Запад выиграет. Бенефициаром является именно Запад, и то, что Украина проиграет эту войну и прямое столкновение с Россией, Запад абсолютно не волнует. Потому что своей цели он достигнет, свои задачи он реализует.
Только так нужно рассматривать. Потому что, если мы выходим за рамки линейной логики, тогда все становится понятно, зачем нужен Западу даже проигрыш Украины. Для Запада это победа, и даже больше, наверное, победа, чем (была бы. — Ред.) победа Украины.
- Александр, кстати о «Байрактарах»… Осенью Азербайджан в Карабахе одержал победу над армянскими вооруженными силами в том числе с помощью, как говорят военные эксперты, турецких беспилотников — «Байрактаров». Известно, что на вооружении украинской армии находятся двадцать шесть или двадцать семь «Байрактаров». Скажи, насколько эти беспилотники страшны для Народной милиции Донецкой Народной Республики и Луганской Народной Республики. С ними можно справляться, или это достаточно серьезное оружие, которое может переломить ситуацию на фронте?
— Нельзя недооценивать это современное средство, потому что оно не только выполняет разведывательные функции, но выполняет и ударные функции. Оно снабжено достаточно серьезными огневыми возможностями для того, чтобы наносить удары и по скоплениям противника, и наносить удары точечно, например, управляемыми дистанционно зарядами.
Чем это чревато? Во-первых, что касательно самолетов — конечно, не все мы посбивали, даже из тех, которые кружили над нами и атаковали нас. В то же время мы располагаем средствами поражения воздушных целей, классическими, традиционными — это комплексы ПЗРК носимые, которые мы можем применить. Но они эффективно действуют в отношении самолетов, которые оставляют очень серьезный тепловой след. Приборы наведения, которые встроены в ракету, в состоянии этот след улавливать и следовать за самолетом. Чего не происходит уже с современными беспилотными средствами, потому что они в силу малогабаритности оставляют меньший тепловой след, и наши ракеты, те, которые у нас на руках находятся, с меньшей эффективностью будут в отношении них работать.
Плюс другой горизонт высоты. Если самолет современный, для того чтобы произвести атаку, к примеру, бомбардировщик Су-27, который находится на вооружении Украины, спускается до бреющего полета, меняет геометрию крыла, и он на беззвуке спускается, а потом уже, отработав, включает форсаж и уходит на высокие горизонты, то такие системы, как «Байрактары», они способны работать с большой высоты вне поля зрения, вне видимости нашей, если мы используем, например, какие-то оптические приборы или просто даже собственными глазами наблюдаем. То есть он может из заоблачной высоты произвести атаку и использовать для этого какие-то управляемые средства. В этом опасность, и опасность в том, что они могут приблизиться на дистанцию атаки незамеченными и нанести точечные удары по каким-то важным узловым нашим объектам. Они могут уничтожать и штабы, например, недостаточно укрытые. Они могут работать по нашим РЛС…
Нецелесообразно их задействовать для уничтожения живой силы, потому что все-таки он на себе не несет безграничного, сопоставимого с самолетом, запаса боеприпасов, например. Но нанести точечные удары и создать серьезные помехи он способен. Разрушить связь или даже создать хаос и панику среди населения. Если, например, население в момент начала боевых действий будет пытаться эвакуироваться и где-то будет происходить скопление гражданского населения, то такой аппарат может спокойно нанести удар по скоплению гражданского населения, для того чтобы вызвать нужные последствия.
Ведь одна из реакций, которые противник планирует и ожидает от войны, — это естественно, сеяние паники, сеяние хаоса. Потому что если все начинают двигаться хаотично, то создаются заторы, нет возможности управлять процессом. Соответственно, подвоз боеприпасов и подвоз личного состава к зоне боевых действий усложняется из-за того, что дороги будут запружены гражданским транспортом. А если там еще и создастся хаотичная ситуация, когда будут последствия в виде убитых, раненых, развороченного транспорта, то это все значительно усложнит нашу коммуникацию внутри территорий.
Конечно, это средство, которое способно создать очень много проблем. Естественно, при его помощи нельзя коренным образом изменить ход военных действий, но можно очень сильно усложнить нам нашу военную работу по обороне республики.
- Понятно. Чтобы завершить военную тему, я хотел бы задать тебе следующий вопрос. В принципе все наши собеседники, сходятся в мысли оптимистичной, что всегда будет русское контрнаступление. И вот если бы у Александра Ходаковского попросили совета, где после этого контрнаступления должна остановиться Народная милиция Донецко-Луганской Народной Республики вместе с союзной российской армией? Где это? Границы бывшей Донецкой и Луганской областей, это Днепр, это Новороссия, это река Збруч, или западные границы Украины?
— Ну, наверное, мое мнение не покажется слишком компетентным, я не все горизонты могу отслеживать и не всю информацию могу анализировать. Но я бы ограничил продвижение рекой Днепр.
- Почему?
— По двум соображениям. Во-первых, водная преграда позволит нам создать, скажем так, между нами и оставшимися Вооруженными силами Украины какое-то препятствие, или оно уже, собственно говоря, создано, и мы будем его использовать. Все-таки сейчас мы имеем порядка четырехсот километров линии соприкосновения с противником, линии боевого соприкосновения, и имеем какой-то расход сил и средств на это количество километров. Если мы выходим на границы Донецкой и Луганской областей, то это количество километров увеличится практически вдвое. Соответственно, расход сил и средств тоже должен увеличиться как минимум вдвое. А если мы считаем на сегодняшний день нашу концентрацию на линии боевого соприкосновения недостаточной для того, чтобы назвать это полноценным фронтом, то и концентрации на следующем рубеже тоже будет недостаточно.
Соответственно… нам личный состав нужно увеличить вдвое-втрое, например, по сравнению с существующим. А если мы выходим на границу реки Днепр, то в таком случае у нас линия боевого соприкосновения увеличится примерно до полутора тысяч километров. Сколько нужно задействовать сил и средств для того, чтобы удерживать эту линию, можно себе предположить. Если между нами и противником будет река, то это будет сделать легче.
Если мы, конечно, имеем намерение выйти куда-нибудь и освободить Киев, матерь городов русских, — конечно, мои рассуждения тогда просто блекнут перед этой такой феноменальной эпохальной задачей.
Но я подозреваю, что тут могут вступить в силу и другого рода соображения. Мы ведь все-таки заходим не на территорию, которая будет нас ждать с хлебом-солью. За семь лет обработки общественного сознания там все-таки произошли существенные — обратимые, но трудно обратимые — последствия. И нам нужно дать ситуации развиваться поэтапно. Для начала нам нужно оставить какое-то пространство для того, чтобы те, кто нас абсолютно не приемлет, и Россию не приемлет, могли куда-то отступить, зажать их на ограниченной территории и позволить им вариться в собственном соку при ущемленной экономике, при уже последующем отсутствии интереса к судьбе Украины, она ведь свою роль сыграет, и кормить ее дальше, собственно говоря, никто уже не будет. И можно потом дальнейшие шаги предпринимать уже, через время, политическим способом, как мне кажется.
Потому что, если мы сейчас охватим всю Украину, то эту же территорию нужно будет контролировать, а внутри этой территории окажется далеко не дружественное нам народонаселение. Часть населения будет лояльна, часть будет приветствовать наше появление, это безусловно. Но большое количество населения с обработанными мозгами будет встречать как минимум настороженно, а как максимум — враждебно. То есть, соответственно, нужно будет проводить комплекс мер, которые направлены на выявление, обнаружение и локализацию каких-то оказавшихся в нашем тылу недружественных сил.
То есть эта работа требует очень серьезного подхода. Готовы ли мы к этому? (…) Может быть, нам стоит ограничиться юго-восточными областями, которые первоначально входили в нашу гипотетическую Новороссию, потому что процент лояльного населения в этих областях значительно выше, и перевернуть ситуацию с нелояльной на лояльную будет гораздо легче, чем в центральных и западных областях Украины.
Если бы я располагал ресурсом и сам планировал эту стратегическую операцию, я бы, конечно, этот фактор отношения к нам населения учитывал. Потому что устраивать геноцид там точно никто не собирается. Ломать через хребет сопротивление людей и заставлять их любить нас насильно тоже никто не собирается. Россия — это не фашистская Германия, которая должна зайти и всех несогласных загнать в концлагеря, и, собственно говоря, делать с ними то, что делали немцы, фашисты, в период Великой отечественной, или Второй мировой войны.
То есть Россия не будет так поступать, Россия будет учитывать все факторы. Я думаю, что этот фактор тоже будет учитываться. Поэтому, конечно, в моем скудном понимании выход на границы юго-восточных областей и использование естественной преграды в виде Днепра — ну, конечно, наверное, это логично, наверное, это разумно, но это мой такой местечковый уровень рассуждений, не более того.
Может быть, у больших стратегов в России точка зрения другая, и взгляд, фокусировка и ракурс тоже совсем другие. Но ты просил поделиться моим личным мнением, я поделился.
- И последний вопрос. Некоторые эксперты считают, что Байден пытается оттянуть время, чтобы дать возможность Украине внести изменения в Конституцию страны, и чтобы Конституция разрешала размещение иностранных военных баз на ее территории. Для чего это нужно? Это нужно для того, чтобы на территории Донбасса, подконтрольной Украине, американцы имели возможность разместить несколько своих баз? Потому что, если это пойдет, нужно будет вступить в боестолкновение с американскими войсками, а это угроза Третьей мировой войны. Скажи, пожалуйста, ты с такой гипотезой согласен?
— Не согласен. Логика в его рассуждениях очевидная, она присутствует. Но, опять же, это логика линейная, и она противоречит тому тезису, который я высказал, что Запад хочет втянуть Россию в тяжелый, долговременный, трудный для нее по всем последствиям конфликт. И если Украина с американцами договорится о размещении военных баз, то Россия зеркально признает нашу территорию и разместит здесь свои военные базы. Это будет неизбежный шаг, который я могу прогнозировать с очень высокой долей вероятности. Но тогда мы будем иметь просто замороженный на веки вечные конфликт. Потому что две ядерные державы не вступят, даже здесь, на территории Украины, в противоборство прямое, имея угрозу, например, применения ядерного вооружения. То есть получается, что Запад, если следовать моей логике, тогда свои задачи втянуть Россию не решит.
Хотя может решить через то, что Россия вынуждена будет просто ввести свои военные контингенты на территорию в виде военных баз, нести все равно большую нагрузку, чем Россия несет сейчас, — это от нее не потребуют. Сейчас Россия оказывает нам всемерную помощь, и экономически нагружается, поддерживая наши республики. Ну и, собственно говоря, если все остановится на уровне нынешних границ республик, то по сути увеличения нагрузки не произойдет. А действия России в глазах той же Германии будут оправданы во многом действиями тех же американцев и украинцев. Дескать, у России не было другого выхода. И вводить жесткие санкции в отношении России тогда будет сложнее, чем если бы Россия, например, вступила в войну с Украиной и пошла бы дальше катить украинские войска куда-нибудь за Днепр. Если, например, у американцев не стоит задача втянуть Россию в эту сложную для себя операцию, сложную, потому что потом же с Украиной надо что-то будет делать, а это не эти лояльные республики…
А если Россия зайдет на территорию Украины, то, соответственно, должна будет нести ответственность, в том числе и с точки зрения экономики, поддержания этих территорий. Потому что любое государственное образование, которое возникнет, а оно же ведь возникнет на отвоеванных Россией территориях, будет, естественно, так же, как и мы, не признано, и никто не будет оказывать ему помощь. А это не 3,5 миллиона населения, которое имеем сейчас в виде ЛДНР, а это уже будет численность населения больше десяти миллионов. Соответственно, в совокупности мы и потенциальная та часть Украины будем составлять миллионов пятнадцать, а их нужно кормить за счет бюджета России. А в этот момент по России (ударят. — Ред.) санкциями. Отключат платежные системы, отключат «Свифт», ударят иным способом. Соответственно, экономика России будет терпеть и так нагрузку серьезную, которая будет гораздо более серьезна, чем сейчас, и при этом на Россию свалится пятнадцать миллионов дополнительных иждивенцев… То есть это такой удар будет по России, который будет для Америки, наверное, желателен сейчас.
Поэтому я думаю, что если исходить из этого принципа желательности, то американцам лучше дать спровоцировать Украину на какие-то агрессивные действия, вызвать ответную реакцию России и повесить на нее эту гирю мощнейшую, которую России потом придется тянуть на себе. Если же американские базы будут размещены на территории Украины, а Россия отреагирует зеркально, тогда, наверное, это будет просто такая облегченная для России версия. И, может быть, об этом и шел разговор между Путиным и Байденом в каком-нибудь закрытом режиме. Может быть, те подошли к черте, когда сработало здравомыслие, и все решили — давайте не будем нагнетать обстановку. Я не знаю этого.
Мы все привыкли считать, что Запад хочет сейчас нанести максимальный удар по России. А мне кажется, что таким образом, сделать максимальный удар будет сложно. Тогда просто ситуация опять же, повторюсь, заморозится на неопределенный срок и, может быть, даже на десятилетие.
Выгодно ли это Западу? Мне сложно судить. Я рассуждаю другими категориями. Возможно, я не прав, и, может быть, хорошо бы, если б я был неправ. Потому что справится ли Россия с подарком в виде такой раскромсанной Украины, это тоже вопрос. Хотя, если мерить историческими мерками, конечно, восстановление единого русского народа, наверное, это важная задача. Тем более что мы видим сейчас шаги по сближению с Белоруссией, какие-то интеграционные процессы.
