«Иногородние» среди казаков
В Волчанском уезде на хуторе Романове (Ромашово) (совр. пос. Бакшеевка Новоалександровского сельсовета. — Авт.) жили крестьяне Пацакул, Марадуда, Тренёвы, Жегловы и Брехунченко. Дед будущего драматурга Кирилл был крепостным Веры Фёдоровны Скалон, а до неё — графов Гендриковых. Судя по тому, что его сыновья Филипп и Андрей крепостными не названы ни в одном исследовании, Кирилл Тренёв выкупился из зависимости.
Когда Константину было пять лет, отец и дядя с семьями переехали в пределы Области Войска Донского. И там они получили статус «иногородних крестьян», отличающий их от окрестных казаков.
Согласно указу Александра II «О дозволении лицам невойскового сословия приобретать недвижимую собственность в казачьих землях» 1868 года, жители других губерний получили право покупать там дома и строения, но земля оставалась в казачьем владении. Таким образом, «иногородние» могли стать батраками, арендаторами или заняться ремеслом.
Тренёвы же переехали в 1881 году, когда продажа казачьих земель была уже разрешена. Там они основали хутор Мокрая Журавка.
«От вокзала едем узенькими, кривыми улицами грязного торгового поселка. Мимо мелких лавчонок выезжаем на базарную площадь с громадными лужами, в которые смотрятся пятиглавая церковь и пятиэтажная немецкая мельница…» — так описывал позднее это место сам Константин Тренёв.
Краевед Любовь Иванова, изучая историю Хутора Тренёвка Миллеровского района Ростовской области, выяснила, что семьи братьев Тренёвых на новом месте особо не общались. Филипп жил замкнуто, а Андрей был по натуре вожаком и пользовался авторитетом среди крестьян. В хуторе Мокрая Журавка (ныне Тренёвка) насчитывалось сорок дворов. Андрей Тренёв добился строительства церкви и школы при ней. Однако население хуторов Кринички, Сухой и Мокрой балок не выполнило обещания собрать подрядчику 1000 рублей (собрано было всего 200 с лишним). Отец будущего драматурга залез в долги и в том же 1890 году, когда открылась церковь, продал принадлежавшую ему в Тренёвке землю.
Согласно данным Государственного архива Ростовской области, «поселение Тренёвское возникло в 1890 г. на земле, купленной Леонтьевским товариществом (пришлыми поселенцами преимущественно Екатеринославской губернии) у землевладельца Тренёва».
При переезде из Тренёвки Андрей Кириллович подвергся грабежу трёх местных братьев Бутенко и в холодное время года полуодетый тайком бежал из собственноручно построенного дома, самого высокого и заметного на хуторе. На тот момент основная часть семьи Тренёвых проживала в станице Мальчевской (13 км от Тренёвки на север), где старшие сёстры будущего драматурга работали учительницами и жили в своём просторном доме, заблаговременно купленном отцом. Близ станции Миллерово у Андрея Кирилловича была своя кузница, в Тарасовском районе арендована земля, и так он сумел устоять против обрушившегося на него несчастья.
Старик Тренёв всё же вернулся в Тренёвку уже после революции и окончательного установления советской власти, чтобы построить профессиональную школу-семилетку, где деревенские ребятишки могли бы в зимнее время обучаться полезным для села профессиям. В Ростове все вопросы с планом, деньгами, земельным участком были им решены. По воспоминаниям писателя, отец возвращался в декабре 1920 г. на открытой площадке вагона, сильно простудился, получил двустороннее воспаление лёгких и скоропостижно умер.
Таким образом, Константин Тренёв происходит из семьи не простого крестьянина, а, по сути, мелкого предпринимателя, переживавшего и взлёты, и падения.
Юношеские годы писатель провел в станице Каменской (ныне — город Каменск-Шахтинский Ростовской области). С 1890 по 1893 год он там учился в Донецком окружном училище, где и началось его знакомство с театром. Тогда в станице действовали летний театр в городском саду и Зимний клуб.
Позже писатель вспоминал: «Медленно, случайно приобщался я к культуре. Случайно на 16-м году я прочел «Ревизора», «Горе от ума». Это было большое, неожиданное счастье. Тогда же я впервые попал на театральное представление в клубе Каменской станицы».
По окончании училища он отправился на родину отца — в Харьковскую губернию учиться в сельскохозяйственную школу. Там на станции Лозовенька (ныне — Дергачёвский район, ближний пригород Харькова) находилось с 1851 года лучшее в России земледельческое училище, которым руководил Александр Колесов. Позднее Тренёв отметится и в родном Волчанском уезде, но до этого он окончил Донскую духовную семинарию в Новочеркасске (1896-1899), а потом — духовную академию в Петербурге. В 1901-1903 годах он учился в Петербургском археологическом институте. Наконец, уже будучи известным писателем, в 1921 году, Тренёв прослушал курс на агрономическом факультете в Таврическом университете в Симферополе.
Таким образом, знания его были разнообразными, что очень полезно для человека пишущего.
Будучи семинаристом, Тренёв в 1898 году опубликовал свой первый рассказ в новочеркасской газете «Донская речь». Будут и другие публикации.
«С описания вот этих самых мест, с описания Тихого Дона и его людей я начал свой литературный путь. Я глубоко и на всю жизнь люблю свою родину — Дон, где провёл детство, и юность, и зрелые годы. На земле нет для меня более дорогого, близкого и любимого места, чем Тихий Дон и его широкие блестящие поля», — признавался Тренёв.
Учитель, кадет, поповский зять
В 1903-1905 годах, работая учителем, Тренёв возглавил «Донскую речь». В статьях и фельетонах там он резко критиковал администрацию и духовенство, часто выступал с театральными рецензиями. После закрытия в декабре 1905 года «Донской речи» до 1906 года редактировал газету «Донская жизнь». Подписывался редактор своей подлинной фамилией «Тренев» и псевдонимами, например «К. Харьковский».
В 1906 году он был отстранен от редактирования, а затем, уже в 1907-м, выслан за пределы Области Войска Донского.
В государственном архиве Ростовской области хранится дело по обвинению судом К. А. Тренева за изобличение предводителя дворянства Леонова, который в сговоре с атаманом Донецкого округа Макеевым занялся обработкой выборщиков при выборках Леонова в Государственную думу.
Работая в новочеркасских газетах, Тренёв часто бывал в командировках в окружной станице Константиновской, где однажды и встретил свою будущую жену — дочь настоятеля Николаевского храма Ларису Ивановну Сокольскую. Эх, знал бы он, что впоследствии это может сильно подпортить анкету, пожалуй, даже еще больше, чем буржуазность отца…
Тогда же и определилась его партийность. Как только политическая деятельность стала легальной, Константин Андреевич примкнул к конституционным демократам и даже попал в областной комитет этой партии.
Первоначально председателем партии кадетов в Ростове и Нахичевани стал И. Г. Коган — директор Ростовского отделения Азовско-Донского банка, а затем — будущий член I Государственной думы врач из казаков А. П. Хартахай. Такая замена произошла после того, как при обыске у Когана была найдена конспиративная переписка Донского комитета РСДРП, и власти потребовали, чтобы он прекратил всякую общественно-политическую деятельность.
В Новочеркасске партия формировалась вокруг Тренёва и других земских учителей. Возглавлял же ее присяжный поверенный Петровский — одновременно донской казак, помещик Харьковской губернии и будущий депутат Второй Думы.
После разгона Второй Думы Тренёва высылают из Новочеркасска в Волчанск, уездный город Харьковской губернии, в 12 верстах от которого родился этот писатель и педагог. Но там он не в тюрьме, не в бедности, а на государственной службе.
Если открыть «Харьковский календарь» за 1908 или 1909 год, то мы обнаруживаем, что в волчанской учительской семинарии служил наставник К. А. Тренёв в чине 8-го класса (коллежского ассессора), что равнялось капитану в пехоте, ротмистру в кавалерии или современному майору. Там же родился и первенец Тренёва — Виталий, впоследствии архитектор и писатель.
В Крыму. «Профессор кислых щей»
С 1909 года Тренев живет в Симферополе, где преподает русский язык, литературу и педагогику сначала в женской гимназии Станишевской, а с 1912 года — в мужской гимназии Волошенко и реальном училище. Но там он уже преподаёт не в государственных, а в частных учебных заведениях, ведь, того и гляди, до статского советника может дослужиться, а неблагонадёжный в таком чине — это уж слишком. А учительство даёт знания и детей, и их родителей, и школьного фольклора.
«Педагог-то ведь я опальный, в свое время по какой-то непонятной причине удержавшийся и теперь только терпимый. Невзирая на мои некоторые в этой области положительные качества, держат меня в черном теле: дальше частной женской гимназии не пускают. Свежая иллюстрация: просился я недавно в городскую гимназию, так мне отказали, а взяли кого-то не то из банка, не то из акциза…» — пишет он Максиму Горькому.
Знакомство Тренёва с будущим пролетарским классиком состоялось в 1912 году, а переписка и встречи продолжатся вплоть до смерти «буревестника». Его собственная литературная деятельность в Крыму пошла в гору.
В местной газете «Южные ведомости» он публикует десятки фельетонов, пишет статьи о литературе и искусстве. Первая пьеса Тренёва «От чего порвались струны» опубликована в 1910 году. Спустя два года на местном материале появляется его повесть «Владыка» с описанием состоявшейся в феврале 1911 года в симферопольском соборе литургии с посмертным преданием анафеме Льва Толстого. Потом был рассказ «Любовь Бориса Николаевича» о Коктебеле, Максимилиане Волошине и двухтомник, изданный в Москве, позволивший приобрести домик на бульваре Крым-Гирея (ныне улица называется именем его зятя Петра Павленко).
А дальше была революция и смена властей на полуострове. В одно из своих пришествий большевики назначают его начальником городского наробраза. Назначение это проходило примерно так, как описал сам автор в пьесе «Любовь Яровая», выведя себя как профессора Горностаева.
Грозной. А тебе чего?
Горностаев. Вы? Да, да! Дело в том, что люди с винтовками запечатали мою библиотеку.
Горностаева. А комиссар Вихорь, сухорукий, что поселился в нашей квартире, забрал к себе всю обстановку, всё заплевал, непристойно бранится, зарезал трёх кур и куриной кровью везде написал: «Режь недорезанных буржуев».
Грозной. Хо-хо-хо! Молодчага Вихорь! Придумал же! Ну и голова! Из курей революцию!
Горностаева. Я кур берегла…
Горностаев. Дело не в курах… Пусть он их ест, но без глупых символов.
Грозной. Да ты кто такой?
Горностаев. Я профессор Горностаев.
Грозной. Профессор кислых щей? Ха-ха-ха!.. Так что тебе нужно? Книжки твои мы в читальню заберём.
Горностаев. Вот этого не следует делать.
Грозной. Но, но, но… это ты нам не указуй. У тебя небось тысячи книг на одного. А народу, может, на тысячу человек одна книжка. Это порядок?
Горностаева. Но ведь ему работать нужно!
Грозной. А что он работает?
Горностаева. Пишет.
Грозной. Работа! Мы ещё поглядим, что ты там пишешь, может, контрреволюцию агитируешь.
«Народ в муках творит нечто новое и небывало прекрасное», — писал он Горькому в 1921 году. Это уже после того, как смены властей прекратились, эмиграция и террор закончились.
В 20-е годы Константин Андреевич создавал Крымский отдел народного образования, работал в Крымиздате, преподавал историю литературы на рабфаке, который стал основой Крымского университета. Там, в Симферополе, и были написаны пьесы сделавшие его одним из главных советских драматургов.
Фаина Раневская вспоминала: «Мне повезло, я знала дорогого моему сердцу добрейшего Константина Андреевича Тренева. Горжусь тем, что он относился ко мне дружески. В те далекие двадцатые годы он принес первую свою пьесу артистке Павле Леонтьевне Вульф, игравшей в местном театре в Симферополе. Артистке талантливейшей.
Константин Андреевич смущался и всячески убеждал актрису в том, что пьеса его слабая и недостойная ее таланта. Такое необычное поведение автора меня пленило и очень позабавило. Он еще долго продолжал неодобрительно отзываться о своей пьесе, назвав ее «Грешница». Дальнейшей судьбы пьесы — не помню».
Актриса Павла Вульф в своих воспоминаниях приводит ещё один интересный факт: «В Крыму мне довелось увидеть Константина Андреевича и в качестве… актёра. В одном сборном спектакле-концерте писатели Тренёв и Дерман изображали сцену Счастливцева и Несчастливцева в пьесе А. Островского «Лес». Маленький Дерман и громадный Тренёв представляли комический контраст и одним видом своим вызывали шумный восторг зрительного зала.
Играл Константин Андреевич правдиво и добросовестно, очень старался и волновался ужасно. После окончания сцены я зашла к нему за кулисы. Константин Андреевич виновато посмотрел на меня. Держась за сердце, обливаясь потом, он сказал: «Ну и страшная ваша профессия, анафемская».
Первой из увидевших сцену была «Пугачевщина», которая заинтересовала В. И. Немировича-Данченко, и он поставил ее в 1925 году во МХАТе. Постановка успеха не имела, однако укрепила сценический опыт автора, до этого времени не знавшего законов сцены и не считавшего себя профессиональным драматургом. А в следующем году был триумф.
«Любовь Яровая» и её главный зритель
В 1926 году была завершена героическая драма Тренёва «Любовь Яровая», удостоенная в 1941 году Сталинской премии. Действие происходило в неизвестном провинциальном городе, где на протяжении одного-двух дней власть завоевывали то красные, то белые.
Знаменитая реплика оттуда: «Пустите, пустите Дуньку в Европу!» — надолго стала крылатой фразой.
«…задумана и написана в Крыму, под Симферополем… тишина, крымская степь, грядами уходящая к Чатырдагу, здесь только недавно стихла Гражданская война, и следы её были ещё свежи… Персонажи… взяты, конечно, из жизни, но они не портретны. Только для некоторых из них прототипом служили живые люди. Таковы Дунька, Елисатов и в очень маленькой степени Чир, Горностаевы, Швандя и Любовь Яровая…» — рассказывал о ней сам автор.
Именно эта драма и спасла Малый театр от разгрома. Главные роли в ней исполняли такие великие артисты, как Вера Пашенная, Пров Садовский и первая красавица тогдашней Москвы Елена Гоголева.
Постановка была одобрена критикой и названа «блестящей победой молодой драматургии и старого актерского мастерства на революционном участке нашего творческого фронта» (Правда. 1927. 15 янв. С.3). Анри Барбюс, посетивший московский спектакль в 1927 году, сравнивал настроение, царившее в зале, с «могучим дыханием свободы».
Пьеса до самого конца советских времён ставилась практически во всех театрах СССР.
Однако это не спасло Тренёва от пристального внимания «органов». Как когда-то в 1906 году царская полиция, так и в 1931 году ОГПУ устроило у него в доме обыск. По поводу этого безобразия Тренёв написал Сталину 19 марта 1931года:
«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!
Я, драматург К. Тренев, обращаюсь к Вам в тяжелый момент своей жизни.
По состоянию здоровья своего и семьи я уже свыше двадцати лет живу в Крыму, в г. Симферополе, лишь по временам выезжая, в связи с постановкой моих пьес, в Москву. В данное время я в течение нескольких месяцев работаю над постановкой в Малом театре моей новой пьесы на тему колхозного строительства.
К несчастью, в высшей степени напряженная и ответственная моя работа нарушена тяжелым сообщением моей семьи из Крыма: по неизвестным мне причинам в доме у меня произведен обыск. При обыске абсолютно ничего не взято, но предложено мне по приезде в Симферополь явиться в Г.П.У.
Прежде чем просить Вас, Иосиф Виссарионович, о чем бы то ни было, я считаю нужным дать Вам честное слово советского гражданина и писателя, что политическая совесть моя чиста. С первых же дней советской власти в Крыму и до сей минуты я все силы и литературные способности отдал на честное служение ей…
Я уже не молод, здоровье мое серьезно подорвано. В данный момент после исключительно напряженной работы, связанной с пьесой, я, по заявлению врачей, нуждаюсь в немедленном, чуть ли не в постельном лечении и моральном покое, хотя ударная работа над пьесой требует и моего участия…
В настоящее же время я позволяю обратиться к Вам с просьбой облегчить мою жизнь и работу, оградив меня и семью мою от незаслуженных тревог и волнений».
После этого драматурга оставили в покое, и он переехал в Москву. Там Тренёв занимался организацией Литфонда и оказывал помощь нуждающимся писателям. С Крымом он не расстался — у него была дача в Ялте.
«Недаром до исчезновения Литфонда в годы перестройки портрет Тренева висел в нем на почетном месте. Неслучайно и то, что главная улица писательского Переделкина носит имя Тренева. Его усилия и положение орденоносца помогли писателям, которых очень портил в 30-е годы квартирный вопрос. К Треневу приходили молодые и маститые драматурги с просьбами передать театрам их пьесы. Он очень внимательно относился к творчеству новых авторов и многим помог», — писала его внучка Елизавета Тренёва.
«Любовь Яровую» поставили в 1936 году и во МХАТе. Актёрскому коллективу хотелось снять ее из репертуара и остановить репетиции, но Владимир Немирович-Данченко так ответил своим подчинённым:
«Спешу ответить. Также совершенно официально. "Любовь Яровая".
А вы в совещании считались с тем, что это было дважды выраженное желание Иосифа Виссарионовича? "Не пользуется поддержкой в труппе", — пишете Вы о пьесе. […] "Любовь Яровую" И. В. смотрел 28 раз!
Вряд ли на вашем совещании были высказаны соображения против "Любови Яровой", каких не было много раз в наших прошлых совещаниях. Мало того, сам И. В. в упор задал мне вопрос, когда узнал, что репетиции "Врагов" затягиваются: "Не нравится актерам? Да?" И, однако, он не прибавил: если не нравится, так не ставьте.
Во всяком случае, я считаю неприличным снять постановку "Любови Яровой" без того, чтобы И. В., получив обоснованное объяснение, сам отказался от высказанного желания. А так как это желание высказывалось мне как директору, то я и вовсе не могу допустить, чтобы в театре так просто от него отмахнулись.
Если же все эти соображения вами в совещании в расчет приняты, и Конст. Серг. (Станиславский. — Ред.) берет на себя, — я возражать не буду» (архив Вл. И. Немировича-Данченко, № 1140).
Последние годы жизни немолодого уже литератора пришлись на годы Великой Отечественной войны.
В 1941 году семья Тренёвых отправилась в эвакуацию в Чистополь. «Тренев был в числе активных членов «совета эвакуированных», который занимался неотложными нуждами писательской колонии, заполонившей купеческий Чистополь. Надо было организовать столовую для одиноких литераторов, создать детский сад, разместить людей в домах чистопольцев», — вспоминала Елизавета Тренёва.
Его подпись стоит и под направлением Марины Цветаевой в Елабугу. «А в 41-м году, осенью, Марина Ивановна повесилась в Елабуге, куда ее направили в эвакуацию, так сказать, второго ранга, потому что первого ранга оставляли в Чистополе, где жизнь была легче, а туда отправляли тех, на ком висело какое-нибудь, так сказать… тяжесть какая-нибудь перед советской властью. Старик Тренёв был тем палачом, который сказал, что «мы вас здесь не оставим», — рассказывал уже в 70-е годы сатирик Виктор Ардов.
Вернувшись из эвакуации, Тренев продолжил активную жизнь, сразу после освобождения от оккупантов поехал в Ялту. Там он беседует с многочисленными знакомыми о жизни в оккупации, о подпольщиках, задумывает новую пьесу. Но замысел не был осуществлен.
Возвращаясь из Крыма, писатель простудился, несколько месяцев болел и 19 мая 1945 года умер.
