Культура в «бескультурном» Сталино
Ни черта у него с этой затеей, конечно, не вышло. Да и не могло выйти. И если на соляных рудниках под Бахмутом, где обнаружились залежи этнических украинцев, тогдашнюю макулатуру на мове еще с грехом пополам удавалось навязать работягам, то в центральном Донбассе, в Юзовке украинизаторам кричали из зала: «Да говорите же по-русски, ничего ж не понятно!»
Надо понимать, что в те времена трамвай был знаменем большой культуры, видного города. Но если в Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Ленинграде тогда трамвай был обычным делом, то в Сталино он стал символом решительных и больших перемен, индустриального рывка.
В конце пятидесятых, в шестидесятых советские художники часто изображали на картинах летящий в небе самолет обычно с инверсионным следом от него. Примерно то же самое в двадцатых-тридцатых происходило с трамваем. Но Александру Полторацкому, уроженцу «аж» губернского, но к тому времени все еще безтрамвайного Чернигова, надо полагать, было дико видеть, что в донецкой степи, где и дороги-то до конца недоделаны, уже бегает трамвай. Правда, ехидничает Полторацкий, трамвай является для отцов города и приметой культуры, и предметом отчаяния. Дескать, едет трамвай по Первой линии, она же улица Артема, а в домах гаснет свет, ибо «все электрическое одеяло» на себя тянет трамвай.
Виновата, дескать, слабая электростанция. Александр Полторацкий прожил долгую жизнь, скончался в 1971 году, много лет был редактором замечательного киевского журнала «Всэсвит» — «Вселенная» (аналог «Иностранки», только лучше), но с вопросами электроснабжения дал маху. Потому как это трамвай останавливался, потому что ему не хватало электроэнергии, ведь заводы и шахты, новые дома росли опережающими темпами, и энергии иногда не хватало и домам, и трамваю одновременно. А еще в трамваях есть такое устройство, как мотор-генератор. При помощи оного сталинские трамвайщики совершали, ернически говоря, обряд рекуперации, то есть на спусках и наклонных плоскостях отдавали (рекуперировали) электроэнергию в контактную сеть.
Обманутые ожидания писателя Романова
Впрочем, это технические детали, которые не могут затушевать главного — вчерашняя Юзовка сделала гигантский рывок вперед, к культуре, проведя трамвайные линии. И то, как она это делала, вызывало озадаченность не только харьковских футуристов-украинизаторов.
В 1935 году Романов написал в очерке: «Еду в Сталино. Бывшая слобода Юзовка. Я ожидал найти здесь прежний провинциальный трамвай с одним вагончиком, куда садятся человека три, и он, ныряя и кланяясь, по неровным рельсам, как по ухабам, невесело бежит вперед. Останавливается на разъездах и при унылом молчании пассажиров ждет встречного. Но меня встречает обычный московский трамвай в два вагона, где найти место довольно трудно. Трудно найти в Сталино признаки бывшей слободы. Асфальт, трамваи, автомобили и на перекрестке милиционер, регулирующий движение».
Донбасс как Мекка когнитивного диссонанса
Тут, товарищи, вот в чем дело. Все приезжавшие в Сталино ждали Юзовки, грязи и бескультурья. Не станем приукрашивать — действительно, все это было в наличии. И до середины пятидесятых — в количестве преизрядном. Но трамвай, как мы уже говорили, воплощал в себе не просто транспортное средство, но философию культурной, упорядоченной, разложенной по полочкам жизни. Но при все том гости шахтерской столицы попадали в яму когнитивного диссонанса. Дабы понятней разъяснить, приведем еще одно свидетельство.
Известный педагог Александра Катаева-Венгер в 30-х, в детские свои годы, с родителями жила в Сталино. Она вспоминала: «Главный город Донбасса назывался тогда Сталино, и это тоже вызывало восторг и как бы усиливало ощущение причастности. Жители города — во всяком случае те девчонки и мальчишки, с которыми мне приходилось сталкиваться, — гордились этим. Полагаю, что гордились и взрослые. Потому что любовь к Сталину была в те годы неистовой, фанатичной, прямо-таки кликушеской».
Eстественным дополнением к этому восторгу прилагаются новые дома из шлакоблока и ровнехонький асфальт. Но! Тут же вам глиняные реки и невероятное количество сажи, копоти, угольной пыли. Напомню, только в Сталино с Макеевкой в то время насчитывалось до 660 терриконов.
Вот тут-то на неподготовленных харьковцев, москвичей, киевлян нагло и вылетал донецкий трамвай. Как по мне, лучше всего визуально передано это в финале фильма «Раба любви». И находились люди, которым нравилось ездить в сталинском трамвае, которые любили степь, туман, ветерок и бескомпромиссную жесткость трамвайных скамеек. И, как писал родившийся на Берестовско-Богодуховском руднике поэт Дмитрий Кедрин: «Профиль юности бессмертной промелькнет в окне трамвая».
Но соль этих поездок оставляла след и в прозе.
Ехали в трамвае Северов и Бабель
В середине тридцатых в родной город вернулся с Дальнего Востока бывший моряк, начинающий писатель Петр Северов. И надо было такому случиться, что летом 1935 года он свел здесь знакомство с Исааком Бабелем, который приезжал собирать материал для своего донбасского романа «Коля Топуз» (увы, замысел реализовать не удалось). Северов и Бабель катались на трамвае по городу, ездили на нем, например, на «Новосмоляниновский рудник».
В позднейшей повести Северов описал это так.
«Мы стояли на трамвайной остановке, когда, громыхая и сыпля искрами, подкатил вагон с надписью на маршрутной доске «Смолянка — город».
— Может, вместо кино проехаться на Смолянку?— с усмешкой спросил Бабель. — Жаль, далековато…
И вдруг встрепенулся:
— А что, если вот так, сели и поехали?..
Он легко вскочил на площадку, я за ним, вагон тотчас тронулся, и к нашему удовольствию почти все места в нем были свободны. Присаживаясь к окошку, он сказал:
— Путешествие особенно интересно, если оно неожиданно.
— А на Смолянку мы сегодня не собирались.
Он тихо засмеялся.
— Я и веду об этом разговор: нет, не собирались! Вот и прекрасно! Ну, ей-богу же, здорово, а?!
На стрелках и поворотах вагон швыряло и мотало, будто баркас в шторм, и Бабель несколько раз привставал и оглядывался на вагоновожатого то растерянно, то одобрительно приговаривая:
— Ас!.. Ну, право, это ас! Кажется, он уже сошел с рельсов и шпарит прямо по степи!»
«Сыпля заливистыми звонами и празднично сверкая огнями, к нам быстро мчался вагон трамвая. В огромном развороте степного лунного пейзажа он казался живым и веселым, этот быстро бегущий мирок электрических огоньков».
Штука от рождения практическая, он был романтичным, этот сталинский трамвай — электрический символ рождения того уникального явления, что нам известно под коротким и звучным именем Донецк.
