Вечер во МХАТе
Бояков ходил по залу и давал рекомендации осветителям. Таким, как в то мгновение я Захара никогда не видела. Чуть позже он скажет зрителям, что книга про ад и некоторых была написана обнажённым человеком. Во время спектакля (сложно именно эту презентацию не назвать спектаклем) Прилепин несколько раз довольно неестественно вытягивал шею. Человек в чёрном, длинная шея, на которой скорбно раскачивается обритая голова русского писателя. Зачем он это делал? Показывал свою человеческую уязвимость. Уязвимость человека, который живёт на земле, а не где-то там, как и один из главных героев новой книги Прилепина, — Александр Захарченко.
Ещё через какое-то время я присмотрюсь к голове Захара и решу, что книгу писал не просто обнажённый человек, а человек вовсе без кожи. Написал, выложился, раскрылся, но не до конца, тему до дна ещё не выбрал, впрочем, об этом чуть позже. Очень точно недавно о Захаре сказала военный корреспондент Настя Михайловская: «Захар хороший для своих и очень плохой для врагов». Кто такие эти свои? Если говорить языком Сергея Шаргунова, то свои — это почти все, кому сочувствует автор.
Точка зрения
Странное словосочетание «Точка зрения», но именно оно наиболее точно подходящая характеристика для книги. Роман-фантасмагория «Некоторые не попадут в ад» — это текст Захара о Захарах, взгляд писателя, направленный на себя и одновременно на защитника Александра. Взгляд, который больше говорит о самом Прилепине, чем о Захарченко. Прилепин скорбит и скорбью своей совершает попытку воскресить Захарченко. Возможно, через время будут написаны другие книги про Захарченко, кто-то напишет про героя, кто-то про жертву, кто-то и вовсе проклянёт, но навсегда именно этот текст останется первым.
Некоторые донбассовцы не любят Прилепина, он пришлый и не всегда понятный. Особенно Прилепина не любят писатели, его крупный череп заслонил писателей Донбасса от взора Захарченко. Союз писателей, находящийся в нескольких метрах от бывшей ОГА, долгое время был невидимкой для Главы Республики (не просто долгое время, а так и остался теперь уже навсегда), несмотря на то, что председатель писательской организации Фёдор Березин воевал и был на виду.
В «Некоторые не попадут в ад» почти нет самого Донецка, которого я, как поэт, привыкла видеть лирическим героем. И даже редкие географические привязки не заставят меня думать иначе. Ресторан «Пушкин» — это, конечно, Донецк, но Донецк — это не ресторан «Пушкин» и не гостиница-казарма «Прага». Но книга Прилепина не про Донецк, не про пространство, она про другое: подспудное, неявленное, незримое.
Слово голо
Многие люди, с которыми я обсуждала книгу, жаловались на то, что они какое-то время не могли привыкнуть к манере повествования автора. «Слишком легко, слишком иронично, слишком то, слишком сё…» Речь Прилепина и правда легка, а порою и заливиста, как смех первого Главы Донецкой Народной Республики. Книга читается быстро — всего пять часов непрерывного чтения. Язык книги свидетельствует в пользу Прилепина, которого только ленивый не обвинил в пиаре и хайпе. Язык книги — это самобытная тонкая ткань, знаете, из тех тканей, что созданы не прикрывать наготу, а подчёркивать. Вышивка на этой ткани — украинизмы, просторечье, словечки из военного бытования.
Вопросы
В следующем своём материале, посвящённом роману-фантасмагории, спокойном и выверенном, я непременно полно расскажу о том, какое впечатление книга произвела на донбасских филологов, расскажу и о собственных чувствах. Чувства эти с огромным трудом можно поместить в заметку, тут впору собственную книгу писать под названием «Мой ответ Захару Прилепину». Не оставляет после себя книга ровных душ, нет! Книга — тот же Захар. Для кого-то отвратительная и фальшивая, для кого-то правильная и честная. Как её анализировать? Как разбирать? Где найти хотя бы малое расстояние, с которого можно увидеть большое и значительное, отсеяв ненужное?
Книга Прилепина — это своебычный дневник, фиксация момента и мнения, зрение, ставшее словом. И слово это звучало со сцены МХАТа. Чтецы: трое актёров, Эдуард Бояков и сам Захар. Бояков и актёры сидят в одну линию, каждый у своего экрана. На экране: лики города и порою лик воина Александра. Захар занимает место в левом краю, отстранённый, тянущий шею, скорбящий.
Слова выбраны правильно. Из всего того, что содержит печатный вариант, устной речью стала малость. От смешной истории про лошадь в Москве до последней новости про смертельно раненого Захарченко. В этой формуле смерти понарошку есть лаз, из которого дует хрупкий сквозняк надежды, что воин Александр не убит, а всего-то смертельно ранен. Впрочем, герои не умирают.
Главная боль Прилепина, звучащая «каждые двадцать пять страниц», заключается в том, что ему непонятно почему мы стали забывать героев. Всё происходит слишком стремительно. «Раньше были: князь Игорь, Ермак, Ковпак, Стенька Разин, — говорит Захар, — вот это всё мы запоминали, мы пели об этом песни, мы знаем их имена. И вдруг сегодня герои от нас уходят. Захарченко, Гиви, Моторола. Меня поражали эти люди. Мне казалось, они состоят из каких-то невозможных химических соединений. И они исчезают, и могут не вернуться. Через 10 лет никто и не вспомнит. Роман — это слабая попытка ускользающими пальцами хоть как-то зафиксировать эту ситуацию, что было такое время, была такая война, в которой огромное количество людей, считающих себя русскими, готовы были за это положить свою жизнь».
Как Прилепин фиксировал своё отношение и время, я тоже попытаюсь зафиксировать вечер 19 мая 2019 года во МХАТе. Не сам спектакль, а то, что было после. Вопросы: спонтанные и приготовленные заранее. Ответы: порою резкие, порою усталые, порою филигранно точные. Всё, что Прилепин хотел действительно сформулировать, он запечатал меж двух оранжево-чёрных картонок, именуемых твёрдой обложкой. Всё остальное — это надстройка, объяснение необъяснимого.
— Из книги следует, что Захарченко был не слишком самостоятелен. Можете ли Вы определить степень самостоятельности главы ДНР?
— В процентах, конечно, не отвечу. При разных обстоятельствах была разная степень самостоятельности. Чтобы выяснять степень самостоятельности Захарченко нужно понимать, например, степень самостоятельности Порошенко, степень самостоятельности лидеров европейских государств и т.д. Надо понимать, что мир в целом не очень самостоятелен. Если бы можно было поймать Александра Владимировича за руку и сказать, что он не смог организовать наступление на Украину… Совершенно очевидно, что мы его к этому побуждали. И я его к этому побуждал, но было понятно, что это была бы чистая авантюра, которая ничем хорошим бы не закончилась. Хотя… Чёрт его знает, чем она могла бы закончиться. Мы говорили-говорили. Говорили и снова говорили об этом. Год. Два. Какие-то вещи придумывались, но, конечно, без экономической помощи одного соседнего государства это было невозможно. Но и самостоятельность той стороны тоже под вопросом. Они тоже не могли организовать полноценное наступление на Донбасс. Они могли убивать, обстреливать, уничтожать, унижать, убить Гиви, Моторолу. Жесточайшая мстительность той стороны продиктована, прежде всего, невозможностью всерьёз так или иначе отомстить теперь уже за многолетнее унижение, что они не могут ничего сделать. В моём понимании степень независимости Захарченко была выше, чем степень независимости Порошенко во многих ситуациях. Полной независимости, конечно, не было, но и возможности для этого не было. Не может Республика, в которой живёт два с половиной миллиона человек воевать со страной, у которой около 35 миллионов человек. Это просто физически невозможно, конечно, это Спарта, но не до такой же степени. Экономически, конечно, она не могла потянуть такое противостояние.
— Планируете ли писать продолжение на донбасскую тему?
— Продолжение будет. Если у меня останутся силы. Я придумал уже целую книгу повестей и рассказов. В романе слишком много софитов направлено мною самим на меня самого в силу моего личного участия в происходящем. Это небывалая история, совершенно фантастическая, я сейчас в неё уже не очень-то могу поверить. Я должен был сам себе сказать, ни в чём себе не соврать, попытаться быть максимально искренним. Это голая книга, она написана голым человеком, который весь на виду. На земле Донбасса было такое аномальное количество подвигов, героических поступков, что и о них мне тоже хочется рассказать. Мои бойцы и не мои бойцы, и Моторола… Я обязательно про это хотел бы написать.
— Зачем Вам вот такая презентация книги: через театр, через читку, с экранами и софитами?
— Просто есть и такой вариант представления текста. Я вот вообще, например, не понимаю, для чего нужны аудиокниги. Ни одну из своих аудиокниг я не слушал дольше одной минуты. Меня сразу выворачивает от всего. Интонации не те, голоса не те, не так читают. Я вообще писал про другое и другую книгу. Я сразу выключаю и выбрасываю диск в окно из машины. Но многие слушают аудиокниги и им так нравится. Экранизации моих книжек мне тоже кажутся чудовищными. Люди вообще не понимают, что они снимают, актёры не понимают, что они играют. Всё не так… На самом деле, может быть, я просто привередлив, есть же чужие хорошие отзывы. Сегодня я с интересом сидел и смотрел, какой смысл, какую собственную моторику люди вкладывают в слова, которые я написал.
— Интересно было читать про Вашу личку. Не будет ли об этих ребятах отдельной книги, возможно, из того, что не вошло в роман? Там и украинцы были…
— Конечно, все они реально украинцы. Есть малоросский характер. Мы-то русские, мы понаехали из России, но они реально отличаются от нас. И Александр Владимирович Захарченко. Но он был огромный! Как парус, как песня. Он всё в себя вмещал, а в целом, конечно, они хохлы. Я напишу книжку «Ополченский романс», у меня там где-то пятнадцать-двадцать персонажей, которых я знаю, которых хочу описать. Они все на сто процентов местные ребята, они меня все поразили до глубины души. И украинцы, и казахи, и греки. Все местные. Очень много, потрясших меня типажей, историй и ситуаций. Я очень хотел бы за это взяться. Я благодарю Господа, что встречался с этими людьми!
— На каком основании Россия должна забирать эти земли, с учётом, что на них живут и украинцы?
— А это демократия! Когда большинство «за», мы не можем отрицать волю большинства, что тут непонятного? Они должны подчиниться воле большинства. Им предоставят все возможности учить украинский язык, петь на украинском языке. Они могут остаться или выехать, но я вам серьёзно говорю, если 85 процентов населения не желают находиться в составе той Украины, которая сейчас строится, они воспринимают себя русскими, почему мы должны пренебречь волей этого большинства? Исходя из каких обстоятельств мы должны это сделать, если есть демократия и есть право народа? Для моего бывшего приятеля Андрея Бабицкого всё совершенно иначе устроено, он говорит, что не земля священна, а мнение людей священно, если люди делают такой выбор, значит, земля не имеет никакого значения. Для меня земля священна, для него — люди. В любом случае, здесь и то, и другое совпадают. Конечно же, надо подчиниться этой воле. Там живут три миллиона человек, которые говорят: «Мы — русские». Что я должен сказать в ответ, чтобы сидели там, потому что кто-то когда-то в 1991 году абсолютно незаконно подписался под распадом Советского Союза? Это незаконный документ! Он юридически незаконный! Меня вообще никакие бумаги не волнуют, когда есть воля миллионов людей, а она есть!
— Какие враги страшней, которых Вы описываете в книге или те, которые живут в Москве, например, но считаю при этом Вас нерукопожатным?
— На сегодняшний момент вторые не убивают, не стреляют, просто они так существуют. Для меня это предмет постоянной рефлексии. Я не могу ни на секунду выйти из мучительного ощущения… Когда мой бывший приятель Дмитрий Быков пишет огромное стихотворение о том, что донецкие криволапые упыри зачем-то стремятся в Россию. Его просто мутит, что они встают в очередь в пять утра, чтобы получить российские паспорта. Его просто выворачивает от неприязни к этим людям. То есть они погибали, хоронили детей! А вот эти фотографии «Бессмертного полка», где идут женщины, держа фотографии своих детей, которые были убиты на этой войне. А Быков сидит и кривляется, говорит, зачем, мол, они прутся в Россию? Зачем вы нам нужны? Он здесь живёт, он ведёт «Прямую речь», он многим нравится, его книжки продаются. Мне часто говорят, что и я, и он — русские писатели. Я живу с этим. Что мне теперь делать, пойти его удавить? Нет. Я живу, мы мирно сосуществуем. Просто моя родня, мои близкие, мои погибшие, мои ненаглядные — они для него чужие, его тошнит от них, воротит. Я не знаю, кто страшней. Мне вторые отвратительней, конечно, так чисто эстетически. А первых я жалею, мне жалко их убивать, я не испытываю по этому поводу никакой гордости. Это мука, я не хотел бы, чтобы эти люди умерли. А вторые живут. Наверное, это Господь так решил. Для того, чтобы мы всё время были в тонусе, должны быть какие-то люди, которые бы нас взбадривали. И я вот взбадриваюсь…
— Как Вы считаете, в ближайшем будущем возможно фактическое присоединение Донбасса к России? Или это будут отношения, как с Абхазией, формально наши, а фактически нет?
— Я не знаю, но, наверное, наиболее вероятен абхазский вариант. Однажды, конечно, это как-то завершится. Я успокаиваю себя тем, что, конечно, это Россия. Сейчас это Россия! Там российское образование, российская экономика и т.д. Вот такой сложный экзамен, чтобы попасть в Россию. Мучительный! Через смерть, через убийства, через унижение, они его тащат на себе!
— Вы обижены на Донбасс?
Про «слона»
Прилепин задал очень высокий и очень личный писательский тон военным текстам о событиях на Донбассе. Когда Захар решится на продолжение, на написание «Ополченского романса» ему самому будет сложно себя обойти. Большой писатель — как слон в посудной лавке. И ему неудобно, и с ним неудобно. Нельзя требовать от писателя политически выверенного текста. Писатель никогда не видит всего, впрочем, может и видит, но очень по-своему. Невозможно требовать от писателя текста про политическую технологию, про политическую доктрину. Он описывает так, как видит, возможно, иногда он чересчур зорок и прозорлив, а порою его подводит зрение, ведь встреча его с войной и её героями происходит лицом к лицу.
Книги о войне, которая идёт, писать очень сложно. Точки нет! Мы не знаем конца этой истории, должно пройти время. Герои, появляющиеся в настоящем, по-настоящему героями становятся только в будущем. Героями людей делает последующая история. Роман-фантасмагорию «Некоторые не попадут в ад» невозможно принимать, как окончательную оценку событий на Донбассе, будут ещё другие оценки. И только безжалостное время рассудит всех: героев, авторов, и вас тоже, дорогие читатели.
