На фоне колышущегося красно-сине-черного флага Донецкой республики с белым двуглавым орлом стоит девушка в длинном национальном русском платье. Толстая коса падает ей на грудь. В руках у красавицы автомат Калашникова. Сначала она держит его на вытянутых вперед руках. На экране появляется текст «Читай по губам». Девушка, что-то нам говорит несколько секунд, но мы ничего не слышим. Художник хочет, чтобы зритель по губам прочитал ее небольшое послание. В конце она передергивает затвор.
Лично я, как не старался, не смог этого сделать.
Пришлось напроситься к Гинтовту в гости. Его мастерская, которая служит ему еще и местом проживания, находится недалеко от станции метро «Серпуховская».
В квартире-мастерской три комнаты. Самая большая — собственно мастерская. В ней почти на всю комнату низкий подиум. Обычно на нем располагаются модели Алексея. По стенам развешаны большие зеркала. На самом большом из них и висит флаг ДНР, который используется в видео-плакате. К стенам приставлены картины художника. В основном это золотой краской закрашенные полотна с большими красными кремлевскими звездами, или с красными космическими звездолетами, или с красными человеческими фигурами, одетыми с головы до ног в чешуйчатые одежды, и несущими красные флаги. Издали эти полотна напоминают гигантские русские иконы. Правда, им для того, чтобы стать иконами не хватает черного, синего и белого цветов.
Художник поясняет, что эти полотна из двух циклов «Сверхновая Москва» и « Евразийский Парад на Красной Площади».
Алексей евразиец. Давний соратник философа Александра Дугина. Он принимает участие в художественном оформлении журнала Изборского клуба, членами которого помимо Дугина являются и такие патриотические знаменитости, как Александр Проханов, Михаил Хазин, о.Тихон Шевкунов, Александр Фурсов, Михаил Леонтьев, Максим Шевченко, Сергей Глазьев, Леонид Ивашов.
Возраст Алексея, как я понял, приближается к 50 годам. Он высокого роста. Моложавый, но уже с сединой. Коротко (по бокам) подстрижен, но с челкой. Доброжелателен. Голос сильный. Говорит коротко и отрывисто. Мыслью по древу не растекается. Много говорить, как я понял, это его не стихия. Большой плазменный телевизор включен на новостных каналах. Алексей смотрит, что сейчас происходит в двух новороссийских республиках.
Гинтовт литовская фамилия. По одной из своих родовых линий его предки литовские дворяне. Роду 600 лет.
— Вот вы, Алексей, евразиец, дугинец. А я от многих левых слышал, что вот в вашем евразийском движении одни националисты, традиционалисты и чуть ли не фашисты. Но вы вот евразиец, а красный.
— Ну, как всякое масштабное интеллектуальное движение, евразийство имеет, конечно же, и правую, и левую составляющую. Наверное, я представляю собой ультралевый полюс. Левый национал-большевистский полюс.
Алексей садится на черный кожаный диван, над которым висит большое аутентичное советское знамя. Оно бархатное, красно- малинового цвета, подшито сверху и снизу желтой бахромой. Посередине знамени герб СССР. Над гербом традиционное — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»Рядом с диваном круглый стол. На нем стоит большой портрет Сталина во френче, кубок красного цвета советских времен с советской же символикой, какое-то трехтомное карманное издание — у книг красный переплет с красными звездами. Тут же лежит револьвер в кобуре,лимонка, тесак ручкой с ручкой из полупрозрачного красного пластика. (В комнате, кстати, есть еще три автомата Калашникова.)
Вторая комната с белыми стенами, темным деревянным полом и антикварной мебелью — кабинет художника. Тут он принимает своих посетителей. Она самая интересная. Везде идеальная чистота. Очутившись в кабинете, вы понимаете, что Алексей Гинтовт красный. Коммунист. Просто в ней столько разного рода коммунистических артефактов, что невозможно сделать другой вывод об идеологических пристрастиях хозяина квартиры-мастерской.
За вот этим вот столом со Сталиным, советскими артефактами и оружием Алексей обычно угощает своих гостей чаем, орешками и сладостями. Я, например, пил чай из красной чашки с портретом царя Алексея Михайловича.
Что-то в таком чаепитии есть сакрального. Вроде как всего лишь пьешь чай и ешь шоколад, а, на самом деле, поглощаешь вместе с ними что-то еще красное, революционное, эсесесеровское, иосифовиссарионовское… Я где-то читал, что человек может усваивать те или иные качества того, что (или кого) он употребил в пищу. Есть в этом что-то от первобытных времен. Таким образом, из-за этого стола можно встать вполне красным, даже не читая «Манифест коммунистической партии».
На противоположной стене от дивана висит гравюра с Наполеоном и наполеоновскими солдатами и две небольшие книжные полки. В одной из них собрание сочинений Сталина, но с бюстиком почему-то Ленина. А вот бюстик Иосифа Виссарионовича стоит на другой полке с собранием сочинений Льва Толстого. Еще что бросается в глаза, так это медный самовар, изрешеченный пулями, в «голову» которому вставлена красная звезда.
Красная звезда — это какой-то фетиш Алексея. Она повсюду в квартире. Даже в ванной комнате над рукомойником. Она вроде иконы или дополнительной лампы, излучающей какой-то иной свет.
Интересуюсь причиной такого пристрастия.
— Это знак космоса. Однажды появившись в 20-ом веке, как один из наиважнейших элементов новейшей символики победившей рабоче-крестьянской власти, она, красная звезда, была осенена невиданными победами 20-го века.
Зримый советский образ превратился ещё и в образ русский, шире — евразийский, континентальный, аграрно- космический, в символ великого сообщества народов, разделивших судьбу народа русского.
— И это всё?
— Нет, конечно же. Красная звезда — это еще и безупречная форма, знак приблизившегося Неба. Это звезда нового космоса, до которой русские дотянулись в 20-ом веке. И это форма невероятного, последнего совершенства, отсюда звездолеты, которые я представлял в одном из проектов. Для меня это — одна из величайших скульптурных форм 20-го века, я ставлю её на второе место после Мавзолея; на третьем — мухинская скульптура «Рабочий и колхозница», которая, кстати, в своей первооснове имеет античные статуи «Тираноборцев».
— Почему решили заняться темой Новороссии? Зачем это вам, московскому художнику?
— Я — евразиец, национал-большевик, и нет ничего удивительного в том, что я оказался в Новороссии, как до того оказался в Крыму, в Осетии в переломный момент ее судьбы, до того в Чечне… я оказался там, где и должен был оказаться.
— Чем, по-вашему, отличается ситуация в Новороссии от ситуации в Крыму, Чечне и Южной Осетии?
— Теперь нам доподлинно известно, что в предыдущих случаях мы, русские, победили, а сейчас никто не сможет предвидеть судьбу Новороссии, да и остальной России. Проект «Украина — не Россия» призван не покалечить, а убить ее.
— Поэтому вы и решили помочь ДНР и ЛНР?
— Я и до того принимал участие в информационной войне, наше Международное Евразийское движение активнейшим образом вело эту войну, я довольно давно был знаком с премьер-министром ДНР Александром Бородаем, и когда Андрей Фефелов, главный редактор «Дня» (сын писателя Александра Проханова — прим.авт.), предложил мне поехать в Донецк, я сразу же согласился.
— Какое впечатление Донецк, вообще ситуация там, произвели на вас?
— В конце мая сам по себе Донецк, город-миллионник, был почти неотличим от любого другого южнорусского города с одной стороны. С другой стороны, находясь на базе батальона «Восток» и на нескольких других малых базах, в здании Донецкой ОГА, я, конечно же, видел полюс сопротивления: предельно мобилизованные люди, отважившиеся на смерть.
— А как вы проникли через российскую границу?
— Ну, как и все — ночью, на грузовиках.
— А вы не с московским писателем Сергеем Шаргуновым, случайно вместе ехали?
— Да, мы были вместе. Нас, переходивших границу, предупредили о возможной засаде. Находится на неразведанной территории, конечно же, было тревожно, но именно в эту ночь ничего не случилось. К тому же, вместе с нами границу между Новороссией и остальной Россией пересекали Александр Бородай, один из лидеров запорожского сопротивления Владимир Рогов, Олег Царев…
— А вас как одели, в камуфляж?
— Нет, мы ехали в гражданском, все остальные были в камуфляже.
— А вообще было страшно? Какие ощущения вообще?
— Ну, никакой реальной опасности я не наблюдал, хотя, конечно, бойцы были настороже. Эти рвы Таруты, над которыми здесь так смеялись, на самом деле, являются серьёзным препятствием для большегрузных машин.
— Эти рвы засыпают в тех местах, где пересекают границу?
— Да. Но это отнимает время, привлекает внимание противника. Ни для кого не секрет, что на его стороне мощнейшая военно-космические группировка мира.
— Какое на вас впечатление произвел Бородай? Несколько слов о нем.
— В том положении, в котором он сейчас находится, есть ли смысл говорить о разногласиях? Он белый, а я красный. Но он настолько, как я понимаю, проделывает сверхчеловеческую, сверхъестественную работу, ежесекундно рискует жизнью. Это мы почувствовали, перемещаясь вместе с ним по дневному, и особенно по ночному Донецку. Поэтому… что я могу заявить… только своё огромное уважение по отношению к этому человеку.
— Он белый, вы красный, насколько я понимаю, это в смысле, что он за Русскую добровольческую армию, а вы за Донецко-Криворожскую республику во главе с Артемом и Климентом Ворошиловым, правильно, да?
— Скорее так. Я находился на митинге в Донецке, когда впервые случился парад батальона «Восток». Случился совершенно неожиданно для всех. Об этом говорили с утра, но мне это казалось невозможным — собрался огромный, митинг. Вся площадь была заполнена людьми. Там я обратил внимание на то, какое количество красных флагов… вообще, присутствие моего интуитивно родного красного цвета на площади.
Всё происходило под огромным, великолепным по исполнению памятником Ленина и меня посетила шальная мысль: вот если бы я сейчас — а мне предложено было выступить, но в тот момент я не определился с мыслями и чувствами — выступил и предложил здесь же собрать социалистическую, коммунистическую колонну… то я не думаю, что мне бы запретили это устроители митинга.
И дальше я бы уже имел дело с неким отрядом. Что же помешало мне мобилизовать людей?… Притом что европейские антифашисты, евразийцы и не только европейские, кто готов сражаться, переправляются туда, на землю Новороссии, но и многие уже там.
— Если бы от Бородая вам поступило бы предложение осуществить какие-нибудь арт-проекты в Донецке, вы бы взялись? Если да, то какими бы они были?
— Из словосочетания Новороссия естественным образом следует Новая Россия. Конечно, первое что приходит на ум
— шествия, марши, новая эстетика победившего народа, война и труд. Советский опыт здесь бесценен.
Но уместно ли сейчас говорить об этом, когда ежедневно гибнут десятки — если не сотни — наших людей. Это может показаться кощунством по отношению к реальным бойцам сопротивления и безжалостно истребляемым мирным гражданам.
Но будучи ещё и футуристом, я представлял два больших проекта: Сверхновая Москва и Евразийский Парад на Красной Площади. Конечно же, у меня есть представление желанного образ родины; отчасти они основываются на социологии, на социологии Нового мифа Большого пространства.
— А штурм Донецкого аэропорта ведь был при вас? А как все было? Что вы помните?
— Мы не были участниками штурма, но мы ночью оказались на базе, на которой собрались уцелевшие и судя по всему, не раненные, или легко раненные бойцы «Востока».
— А почему столько много жертв было во время штурма? Вы с командиром «Востока» Ходаковским знакомы?
— Да, я был представлен. Опять же, в тот момент гражданскому человеку задавать вопросы военного и разведывательного характера совершенно неуместно. К тому же была велика вероятность того, что ракетно-бомбовый удар будет нанесен по основной базе батальона «Восток».
— Страшно было вам?
— Да, конечно. Но не предельно. Мобилизующе.
— А как боретесь со страхом на войне? Водкой?
— Нет, нельзя опьяняться на войне. Молитва.
— Молитвой, да? Вы просто молитесь и этим самым успокаиваете нервы, правильно я понимаю, да?
— Это не успокоение нервов. Просто другой модус бытия. И даже физическое воздействие. Многократно усиленный звук и детонация не так ощутимы.
— А обратно как переходили границу?
— Потом мы выбирались через Луганск, через Краснодон и, уходя все дальше и дальше полями и лугами, в конце концов, достигли реки и перешли ее вброд.
Когда мы прощались с Алексеем, я спросил у него, будет ли он дальше продолжать свой проект «Читай по губам».
— Мы будем снимать, и снимать, и снимать. Готовится цикл ПВО — «Противовоздушная оборона».
— И в чем идея этого проекта?
— Новые войны имеют вертикальный характер, театр военных действий нашего времени есть элемент сетицентрической войны, в которой информация и агитация являются полноценными участниками сетицентрического поля боя.
— А чем является для вас Новороссия? Каким вам видится ее будущее?
— Пришедшая к власти в 90-е годы олигархия был всегда невыносима для меня и для подавляющего большинства сограждан; на наших глазах открывается невероятная возможность претворения в жизнь того, что называется «народной республикой». Ясно, что никакому постылому олигархату в ней не место, и что либерал-нацисты, пришедшие к власти в Киеве, представляют собой предельный контраст по отношению к народной новороссийской мечте. И если бы такое случилось, если бы эта победа зримо состоялась, я уверен — и остальная Россия неминуемо преобразилась бы.
Александр Чаленко
