"Вишнёвый сад" на Донецком кряже

Много ли в школьной программе литературных произведений, действие которых разворачивается в Донбассе?

Практически каждый без труда назовёт "Молодую Гвардию" Фадеева: подвиг краснодонцев известен всему миру, и отрадно что несколько лет назад эта книга снова стала изучаться учениками.

Знатоки биографии Александра Куприна добавят к этому списку присутствующую в перечне для внеклассного чтения повесть "Молох", созданную по живым впечатлениям во время работы автора на металлургическом заводе в Енакиево.

И уж у очень немногих ассоциативный ряд продолжит реплика из бессмертного "Вишнёвого сада", никогда не покидавшего страниц школьных учебников: "Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья. Но где-нибудь очень далеко..."

Итак, наводка номер один: даже громкий звук редко когда слышен в радиусе более пяти километров. Следовательно мы можем представить себе примерное расстояние от имения до предприятий горнодобывающей промышленности, упоминаемых во множественном числе.

Следующая подсказка, а именно реплика Гаева сильно сужает ареал поиска: "Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас…"

То есть действие либо происходит в существовавшей тогда черте оседлости, либо рядом с ней: маловероятно чтобы простому музыканту дали возможность свободно поселиться за её пределами. В Российской Империи в черте оседлости находились всего лишь два региона с шахтной добычей полезных ископаемых – это Домбровский угольный бассейн в Царстве Польском и часть Донбасса к западу от реки Кальмиус. Также в Приазовье в состав черты оседлости входили такие эксклавы Екатеринославской губернии со значительной долей еврейского населения, как Ростов-на-Дону и Таганрог, переданные уже при жизни Чехова в состав Области Войска Донского.

Пейзаж в пьесе вполне себе донбасский:

"Поле... Видна дорога в усадьбу Гаева. В стороне, возвышаясь, темнеют тополи: там начинается вишнёвый сад. Вдали ряд телеграфных столбов, и далеко-далеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду".

В реплике Лопахина это расстояние уточняется: двадцать вёрст. Кроме того, Лопахин сообщает что в городе хватает зажиточных людей, способных арендовать тысячу десятин земли под дачи. Сама арендная плата – двадцать пять рублей за десятину в год – была вполне по карману инженеру или управленцу. Также учтём, что рабочие посёлки Донбасса в начале ХХ века по численности населения зачастую превышали многие уездные города: в той же не имевшей до 1917 года официального городского статуса Юзовке проживало 70 тысяч человек, и там имелись практически все атрибуты полноценной городской жизни. Просто в царское время не приветствовалось увеличение количества заштатных городов – таких, которые не являются административными центрами.

Ещё одна наводка: находящаяся в четверти часа езды от усадьбы железная дорога с активным пассажирским сообщением. Учитывая скорость лёгкого конного экипажа – это не более семи километров. Гаев рассказывает, как они съездили в город позавтракать, а Лопахин, ставший новым хозяином имения, вспоминает: "Торги кончились к четырём часам, мы к поезду опоздали, пришлось ждать до половины десятого…" Примечательно, что дальнее сообщение на железнодорожной линии тяготеет к Харькову – главному деловому центру того времени в междуречье Дона и Днепра.

Не менее интересны и телеграфные столбы, а также доставляемые героям в поместье депеши из Парижа: на связи не экономили только в промышленных районах поскольку доставка телеграмм адресату на дом в начале ХХ века стоила очень дорого даже в городах, а в сельской местности расценки на услугу были и вовсе разорительными. Достаточно вспомнить письмо, в котором Владимир Немирович-Данченко просил Чехова по вышеупомянутой причине не присылать ему телеграмм в имение Нескучное, ныне находящееся на линии фронта в окрестностях Великой Новосёлки в ДНР.

И, наконец, англичане нашли в имении помещика Симеонова-Пищика "какую-то белую глину", арендовали участок на четверть века и спасли его от разорения. Необходимые для металлургии огнеупорные сорта глины практически всегда имеют светлые оттенки, следовательно этими самыми британцами вполне могли оказаться представители заводе Новороссийского общества в Юзовке: инвестиции в иные промышленные центры на Юге России именно для жителей Туманного Альбиона были затруднительны по причине весьма натянутых отношений между странами.

Если учесть, что писатель всегда создаёт литературные произведения опираясь на свой жизненный опыт, то для углубления поиска нужно заняться изучением его биографии.

Самое крупное своё путешествие по Донбассу Чехов предпринял весной 1887 года. По пути из Москвы в Таганрог писатель во время длительной стоянки поезда побывал в Харцызске: соседний Иловайск станет главной узловой станцией района в начале ХХ века. На харцызском перроне он вспоминал услышанные в детстве истории о графе Иловайском, воевавшим в этих местах с соратниками Пугачёва атаманами Зуем и Харцызом.

После Таганрога Чехов посетил Ростов и Новочеркасск, а потом на узловой станции Зверево пересел на поезд, идущий в Дебальцево. Им он проследовал до станции Ивановка-Крестная, ныне – железнодорожный узел Штеровка в Антрацитовском районе ЛНР. Там его встретили давние друзья – Гавриил Кравцов и его сын Пётр, владельцы имения Рагозина Балка находящегося в одном из многочисленных для тех мест скальных ущелий Донецкого кряжа. Эту часть Донбасса Чехов назвал "Донской Швейцарией".

Дружба Кравцовых с Чеховым началась ещё когда будущий писатель учился в гимназии: юноша испытывал сильную материальную нужду, но имел хорошую успеваемость, поэтому Кравцов-старший нанял его в качестве репетитора для своего сына, готовящегося поступать в юнкерское училище. Зная о проблемах со здоровьем у Чехова, Кравцовы пригласили его к себе погостить: такого целебного климата, по их словам, не было ни в Крыму, ни на Кавказе.

Выезжая в Рагозину Балку, Чехов отправил из Новочеркасска письмо, в котором сообщает что уже "цветут вишни и жердели". Рагозина Балка примыкает к самому высокому участку Донецкого кряжа, чья высшая точка – Могила Мечетная – находится в паре остановок электричкой от станции Штеровка. В этих местах цветение деревьев наступает неделей позже, чем в Донецке и Луганске. Поэтому именно в Рагозиной Балке он и впитал те впечатления, которые окажутся в основе "Вишнёвого сада".

Правда жизнь Кравцовых совершенно непохожа на быт Гаева и Раневской в пьесе. Вот что об этом сообщает Чехов в письме, датированном по старому стилю 30 апреля 1887 года:

"Маленький домишко с соломенной крышей и сараи, сделанные из плоского камня. Три комнаты с глиняными полами, кривыми потолками и с окнами, отворяющимися снизу вверх… Стены увешаны ружьями, пистолетами, шашками и нагайками. Комоды, подоконники – всё завалено патронами, инструментами для починки ружей, жестянками с порохом и мешочками с дробью…

Удовольствия: охота на дудаков, костры, поездки в Ивановку, стрельба в цель, травля собак, приготовление пороховой мякоти для бенгальских огней, разговоры о политике, постройка из камня башен...

Главная отрасль хозяйства – это сплошное убийство, не перестающее в течение дня ни на минуту. Убивают воробцов, ласточек, шмелей, муравьёв, сорок, ворон, чтобы они не ели пчёл; чтобы пчёлы не портили цвета на плодовых деревьях, бьют пчёл, а чтобы деревья эти не истощали почвы, вырубают деревья. И таким образом получается круговорот, хотя и оригинальный, но основанный на последних данных науки..."

Тем не менее и там, и здесь показано "дворянское гнездо", чьи владельцы совершенно не созданы для реалий капиталистического общества. Пётр Кравцов пошёл по стопам отца, стал кадровым военным, дослужился до генеральского чина и погиб в 1919 году под Царицыном в бою с отрядом Будённого.

Поездка к Кравцовым нашла отражение не только в "Вишнёвом саде". В рассказе "В родном углу" безымянная железнодорожная станция очень напоминает Ивановку-Крестную, дорога и усадьба — окрестности Рагозиной Балки, и даже нравы их обитателей чем-то похожи. А действие повести "Степь" тоже разворачивается где-то в тех самых местах на водоразделе Донецкого кряжа.

Дальнейший путь Чехова по Донбассу пролегал в нынешний Святогорск через Дебальцево, Бахмут, Часов Яр, Краматорск и Славянск. Чехов не был религиозным человеком, но с уважением относился к православию. Будущая Святогорская лавра, а тогда – пустынь, уже являвшаяся очень авторитетным религиозным центром Юга России, тоже дала писателю немало яркого творческого материала. Вполне возможно, что именно эту пустынь в "Вишнёвом саде" упоминает Варя, мечтавшая отправиться в паломничество по святым местам. А увиденный Чеховым из окна вагона Бахмут очень похож на тот самый "большой город на горизонте", да и бахмутские окрестности богаты запасами огнеупорного сырья.

Весна 2013 года. Станция Штеровка, та самая Ивановка-Крестная. Электричка на Красный Луч здесь меняет направление, а потому стоит долго. Есть возможность прогуляться по тому самому перрону, на который столетием с четвертью ранее прибыл Чехов.

В Красном Луче пересаживаюсь на автобус, следующий в соседний город Антрацит. Едем по разбитой тяжёлыми грузовиками дороге, рядом с которой то и дело возвышаются "копанки" – нелегальные кустарные шахты, на существование которых тогда украинская власть закрывала глаза.

Не доезжая Боково-Платово, вотчины легендарного рода Платовых, выхожу на остановке, которая в народе называется "Чёрная сотня": это название тоже хранит память донской старины. Раньше в Антрацитовском районе до хутора Садовый ходил автобус, но в постсоветские годы его отменили, поэтому несколько километров иду пешком.

Перелески из кустарника и чахлых деревьев: скала настолько подходит близко к поверхности, пустить корни им некуда. И то самое "очаровывающее однообразие" любимой Чеховым степи.

Выгоревшие до красноты терриконы. Красный цвет породы означает что этим отвалам не одно десятилетие: "молодые" терриконы имеют тёмно-серый цвет по причине наличия невыгоревших остатков угля. Возможно некоторые из них помнят Чехова: в окрестностях Рагозиной Балки имелись угольные копи и именно оттуда в имение мог донестись звук сорвавшейся бадьи.

Хутор Садовый, бывшая Рагозина Балка. Цветущие вишни в садах напоминают о великом писателе. Неприметный переулок между домами, короткая грунтовая дорога, каменная лестница, давно не знавшая ремонта. Сквозь кладку просачивается вода, по ступенькам бегут ручьи. Тёмный прямоугольник с торчащими из стены стальными прутьями: здесь была мемориальная доска, за которую вандалы в пункте приёма металлолома выручили сумму, которой от силы хватило бы на бутылку водки.

Так в тот момент выглядела Чеховская криница и всё это напоминало пришедший в запустение тот самый вишнёвый сад из пьесы. Ниже родника – пруд в скальной теснине с затопленными водой деревьями и вызывающий ассоциации с Колдовским озером из "Чайки". Впрочем, живописный водоём был создан уже в середине ХХ века.

В советское время в Красном Луче и Антраците было развито поисковое движение, поэтому любителей ходить в походы среди местной молодёжи имелось в достатке. Да и живописность Примиусья тоже способствует такому виду досуга. В 1980 году во время одного из таких походов на хуторе Садовый молодые люди от местных услышали о роднике, именуемом Чеховской криницей. А один из жителей хутора – Василий Адаменко – вспоминал что его родители, работавшие у Кравцовых в имении, общались с приехавшим туда писателем и рассказывали, что тот любил уединяться у источника. А так как приближалось восьмидесятилетие со дня смерти Чехова, то Ворошиловградский облисполком принял решение благоустроить родник и увековечить память писателя.