Никто не хотел защищать. Почему распался СССР

К середине 80-х уже было понятно, что Советский Союз вступил в затяжной тяжёлый кризис. Его подкосил своего рода "идеальный шторм", когда страну настигли тяжелые проблемы сразу со всех сторон.

Реформы последнего генерального секретаря Михаила Горбачёва выглядели попытками потушить пожар на нефтебазе ведрами с водой.

Плавные экономические изменения, постепенный перевод хозяйства на общемировые рельсы — могли сработать в более спокойный период. Теперь же они казались недостаточными для радикалов, а "старая гвардия", хранившая советские представления об организации общества и экономики, все равно принимала в штыки даже робкие шаги в сторону разрешения частной инициативы в экономике.

Гласность и многопартийность также оказались палками о двух концах.

С одной стороны, предполагалось, что эти меры помогут оздоровить внутреннюю политику. Задумки изначально были здравыми: обратная связь с "землёй", казалось бы, могла бы обеспечить лучшее качество управления, а возможность вводить новые лица во власть — оздоровить элиту. Однако на практике в конце 80-х годов джинн уже успел улететь слишком далеко из бутылки, и реформы только открыли путь разнообразным "народным фронтам" к легальной политике.

Войдя во власть в собственных республиках, националистическая оппозиция первым делом начинала борьбу за выход из состава государства, которое её же туда и пустило. При этом в Москве чем дальше, тем быстрее теряли контроль над ситуацией в республиках. Фактически на излёте существования СССР в Москве просто не владели ситуацией в проблемных районах вроде Грузии или Карабаха.

Объявленная Горбачевым "Перестройка" быстро становилась неуправляемой.

Как бороться с "парадом суверенитетов" советский генсек и его окружение попросту не представляли, и сильно недооценивали мощь нарождающихся национализмов. Тем более, что во внешнем мире уже начал разрушаться советский военно-политический блок. В конце 80-х просоветские политические режимы валились в Восточной Европе один за другим — буквально в 1989-90 годах оппозиция пришла к власти и в Румынии, и в Польше, и в Чехословакии.

Из-за спины Горбачёва в это время действовал председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин.

В России националистическая риторика имела меньше успеха, и её толком никто не педалировал. Однако запрос на демократизацию в самом широком понимании и на жизнь по западным стандартам имелся колоссальный. Борис Ельцин, стремительно набиравший очки политик, быстро стал олицетворением этого стремления.

Ельцин активно интриговал, стараясь ослабить союзные структуры и вывести на передний план российские.

12 июня 1990 года съезд народных депутатов РСФСР объявил о суверенитете России. По сути, РСФСР стала не первой, но и далеко не последней республикой, объявившей о самостоятельности. Белоруссия и Украина проделали этот маневр позже.

Между тем, сепаратистские движения вышли далеко за пределы деклараций.

Так, в 1990 году Горбачёву пришлось столкнуться с фактически состоявшимся восстанием в Литве. Армия, МВД и КГБ не предпринимали никаких мер, а генсек разрывался между желанием сохранить образ "хорошего парня" в глазах общества и одновременно — борьбой за единство страны. В Верховном Совете Литвы на выборах получили большинство националисты, жестко настроенные на отделение республики.

В январе 1991 года Москва попыталась применить силу, однако Горбачев оказался совершенно не готов к тому, что придется действительно лить кровь. В штурме Вильнюса принимали участие армейские подразделения и даже группа "Альфа", и формально они добились успеха. Однако при этом погибли люди, включая солдат, сотни людей получили ранения, а сам Горбачёв на следующий день только беспомощно оправдывался. Литва получила фактическую независимость.

Это было лишь одно звено в длинной цепи событий, объединённых общей логикой.

Горбачёв пытался спасти страну при помощи обновленного союзного договора, который сделал бы СССР этакой конфедерацией на началах равноправия республик — с широчайшей автономией, но общими вооружёнными силами, службой охраны границ и скоординированной внешней политикой.

Эта идея поначалу пользовалась популярностью. В марте 1991 года прошел референдум, на котором в девяти из пятнадцати республик большинство граждан проголосовало за сохранение СССР на новых началах. Исключение составили только Грузия, Армения, Молдавия и республики Прибалтики.

В сущности, Горбачев уже пытался как-то увязать продолжение бытия Советского Союза с реальностью и сохранить его хотя бы в каком-то виде. Однако целому ряду представителей советской номенклатуры проект обновления СССР казался предательством идеалов.

В первую очередь к возмущенным относились представители силового блока. В итоге руководители КГБ — Владимир Крючков, МВД — Борис Пуго, министр обороны Дмитрий Язов и ряд других государственных деятелей составили заговор "ГКЧП" — Государственного комитета по чрезвычайному положению.

Дальнейшие события широко известны. В августе 1991 года дача в Форосе с Горбачевым внутри была изолирована (в очень мягком режиме, фактически путчисты только отключили каналы связи и взяли под охрану дачу), а путчисты ввели чрезвычайное положение в стране. В Москву ввели войска.

Однако к тому моменту защищать социалистическое отечество толком никто не хотел.

Ельцин, успевший стать президентом РСФСР, возглавил массовые протесты. Военные, вплоть до спецназа КГБ, не стали принимать никаких решительных мер против протестующих и лично Ельцина, более того, воинские части переходили на его сторону.

Советский Союз умирал не в кровавой каше — его попросту никто не вышел защищать.

Зато размах демонстраций сторонников Ельцина, олицетворявшего курс на демократизацию страны, оценивался в колоссальные 400 тысяч участников. Ельцину вскоре хватит нескольких лет для того, чтобы как следует себя дискредитировать, но тогда, летом 1991 года, он был лидером мнений, настал его звездный час. Людей захватила эйфория — как казалось, от победы свободы.

Солдаты были, в сущности, солидарны с толпой. Никто не хотел применять силу, никто не хотел убивать и умирать. За время этого "противостояния" погибли лишь три манифестанта, и то в результате, в сущности, несчастного случая из-за полуслучайного столкновения. В результате 21 августа министр обороны и ключевой участник ГКЧП Дмитрий Язов скомандовал отход, а сам ГКЧП самораспустился.

Гигантская Советская армия, МВД, КГБ — никто не пожелал защищать государство, которому все присягали.

Фактически, в эти дни произошло два переворота.

Если ГКЧП провалился, то другой переворот оказался удачным. Ельцин на волне успеха перехватил власть и стремительно перетянул на свою сторону органы управления. Вернувшийся в Москву Горбачев оказался королем без королевства. Сторонники сохранения СССР потерпели фиаско, а в РСФСР всем заправлял Ельцин.

Дальнейшее стало, по сути, делом техники. В декабре 1991 года в Беловежской пуще раздел СССР по прежним республиканским границам был закреплен официально лидерами РСФСР, Белоруссии и Украины.

Конечно, в Беловежской пуще три безответственных политикана окончательно похоронили страну. Но нельзя не признать, что убили ее заметно раньше и куда более широким коллективом.

В декабре 1991 года уже закапывали труп, который и не выглядел живым, не то, что не являлся им. СССР к концу 80-х годов уперся в глухой тупик, и выйти из него можно было либо путем исключительно выверенных радикальных реформ — на что поздней советской элите недоставало компетентности, либо ценой развала, что и произошло в реальности.

Распад СССР — это слишком грандиозное событие, уровня краха Римской империи — чтобы его можно было объяснить просто и односложно — например, свести всё к личностям Горбачева и Ельцина.

Однако чаще всего делают именно это. Между тем, гипотетическому спасителю Союза пришлось бы сражаться сразу с множеством разнокалиберных проблем, начиная от крайне неблагоприятной внешней конъюнктуры и заканчивая всё быстрее погружающимся в хаос народным хозяйством.

Это не говоря о том, что многие республики сами по себе напоминали бурлящий котел и имели совершенно специфические проблемы, от межнационального конфликта в Карабахе, который не исчерпан до сих пор, до подступающих экологических катастроф в Средней Азии. Разбираться со всем этим пришлось бы в ситуации, когда социалистические идеи были как никогда малопопулярны во всех республиках и на всех уровнях, а лояльность и компетентность управленцев на всех уровнях находилась под большим вопросом.

И все же в 1991 году разрушилось нечто большее, чем государство, скрепленное социалистической идеологией.

Погибла страна, которую собирали в единое целое веками. Миллионам людей пришлось заплатить за этот крах свободой, бегством на другой конец некогда единой страны, имуществом, смыслом жизни и самой жизнью.

Безоглядное разрушение редко приносит в мир благополучие. Ни в Москве, ни в Душанбе, ни в Севастополе, ни в Сухуми, ни в Луганске, ни в Самаре уже через пять лет вряд ли можно было бы отыскать много людей, которые честно сказали бы, что видят перед собой тот самый мир, за который они боролись, выходя в 1991 году на улицы.

Но к тому моменту реальность была уже совершенно другой, чем в 1985 или даже 1988 году. Республики бывшего Советского Союза пошли каждая своим путем.