"…Живого никому его не отдавать". Василий Мирович — украинский след императора Иоанна Антоновича

Мирович до конца не верил в свою казнь и на эшафот поднялся легко и без страха. Все надеялся, что в последний момент примчится гонец от императрицы Екатерины II с указом, отменяющим экзекуцию и возвращающим ему богатства отца, сгнившего на каторге в сибирском Тобольске.

Но несчастный подпоручик не дождался. Она лишь чуть-чуть смилостивилась, и он не очень мучился — ему сначала отрубили голову, потом все остальное. Наблюдавший за казнью первый великий русский поэт эпохи Просвещения Гавриил Державин позже вспоминал, что любознательный народ, пришедший на "зрелище" и "ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились".

Люди, попятившись от ужаса, попадали в Кронверкский крепостной ров с водой. Но все равно и концы убийства были схоронены и в воду, и в землю. Никто и сегодня точно не знает, где могилы и Мировича, и императора, которого он пытался спасти.

Но иначе тогда, 260 лет назад, и быть не могло. Казненный слишком много знал. Но от еще большего груза он освобождал императрицу — теперь между нею и троном и страшными тенями за ним уже никто не стоял и ее власти не угрожал.

Страшная получилась история — одна императрица в срочном порядке избавлялась от двух других императоров. Законных, как тогда говорили, "природных", имевших право на власть по наследству от своих великих предков.

Мужа, императора Петра III, в 1762 году убил граф Алексей Орлов, брат ее любовника Григория Орлова. Через два года второго императора Иоанна VI Антоновича убили в камере Шлиссельбургской крепости его стражники фактически с ее подачи, когда подпоручик Мирович, как уже было сказано, попытался его освободить. У них была ее инструкция, пункт 4 которой недвусмысленно гласил: "Ежели, паче чаяния, случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя бы офицер… и захотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать… Буде же оная сильна будет рука, что спастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать".

Императора и убили. Как сообщал позже современник, охранники — прапорщик и сержант Ингерманландского пехотного полка Данила Власьев и Лука Чекин — кинулись в камеру и "напали с обнаженными шпагами на несчастного принца, который к этому времени проснулся от шума и вскочил с постели. Он защищался от их ударов и, хотя был ранен в руку, но сломал одному из них шпагу; тогда, не имея никакого оружия и почти совершенно нагой, он продолжал сильно сопротивляться, пока наконец они его не одолели и не изранили во многих местах. Тут наконец он был окончательно умерщвлен одним из офицеров, который проколол его насквозь сзади".

Когда в камеру ворвался Мирович с верными ему солдатами, на полу его ждал уже заколотый тюремщиками узник. Мирович подошел к телу, "поцеловал руку, велел положить на кровать и вынести на улицу". Он-то знал, кто перед ним.

А благодарность императрицы-узурпаторши уже не знала границ — ей от милости до казни все было можно. Однако тогда же родилась и конспирологическая, но очень логичная версия, что именно Екатерина II, полубезродная немецкая принцесса Ангальт-Цербстская, захватившая власть в Российской империи, организовала заговор-акцию Мировича. Для укрепления своих позиций.

Перво-наперво все обратили внимания на то, что в момент заговора Мировича Екатерина покинула Санкт-Петербург и уехала в Ригу. А потом оттуда руководила расследованием, которое поручила Никите Панину, главному надзирателю за содержанием императора Иоанна, фактически главе МИД империи и одновременно наставнику-воспитателю ее сына — великого князя Павла, тоже будущего императора.

О графе Панине сама Екатерина писал своему любовнику и будущему королю Польши Станиславу Понятовскому: "Самый искусный, самый смышленый и самый ревностный человек при моем дворе".

Панин ее не подвел. Расследование длилось недолго — с момента убийства Иоанна 16 июля 1764 года до 15 сентября, прошло споро и закончилось вынесением Мировичу смертного приговора — за то, что ослушался воли императрицы и помышлял заговор против государыни.

Однако все удивлялись, что Мирович не боялся расследования и казни. Потому что, стараясь выведать сообщников, следователям и дознавателям тем не менее запретили пытать и его самого, и родных и близких, и даже родного брата, что тогда было обычным и привычным делом. Сама Екатерина вроде бы сказала в шутку: "Брат мой, а ум свой", — мол, брат за брата казни не подвержен. Вот и вел себя Мирович на плахе, будто получил какие-то заверения относительно своей безопасности — "вместо смерти живот".

И, наконец, непосредственных убийц несчастного императора Иоанна, его стражников, простых мелкопоместных и бедных, как церковные крысы, дворян повысили в званиях: поручик Власьев стал капитаном, а сержант Чекин — поручиком. И наградили, не исключено, еще и за то, что они убийством узника предотвратили более масштабный заговор — возведение на престол свергнутого, но венценосного главу империи.

В России тогда ширились слухи о том, что через год после убийства мужа Екатерины — Петра III, в 1763 году, гвардейцы (этот, по словам историка-драматурга Эдварда Радзинского, российский "парламент с ружьями") пытались привести власть в империи в соответствие с законами о престолонаследии — женить вдову Екатерину "на законном царе Иванушке". То есть на узнике — на императоре Иоанне VI, правнуке царя Ивана V, брата тоже царя, а потом императора Петра I.

История рассказывает нам, что Екатерина, опасаясь заговора и страстно желая оставаться императрицей, рассматривала и такой вариант. В том же 1762 году она лично посетила узника Иоанна и, недолго побывав в камере, объявила в собственном заключении: "Иван не был рожден, чтобы царствовать… Обиженный природою, лишенный способности мыслить, мог ли он взять скипетр…"

По ее словам, она приезжала, чтобы увидеть принца и, "узнав его душевные свойства, и жизнь ему по природным его качествам и воспитанию определить спокойную". Однако, оценив увиденное, она решила, что никакой помощи несчастному оказать невозможно и что для него лучше будет остаться в каземате. Ибо "с чувствительностью нашею увидели в нем, кроме весьма ему тягостного и другим почти невразумительного косноязычества, лишение разума и смысла человеческого". К тому же Иоанн страшно заикался и, чтобы говорить внятно, поддерживал подбородок рукой.

Но вот историк Сергей Соловьев напоминает, что это именно Екатерина приказала проверить, знает ли Иоанн о своем происхождении и каков он в умственном отношении. И ей показали донесения: за два года до ее визита один из охранников, некто капитан Овцын докладывал начальнику Канцелярии тайных розыскных дел графу Александру Шувалову о том, знает ли узник, кто он:

Знал узник Иоанн, кто он, знал. А ему не положено было знать. И офицеры охраны специально измывались над несчастным.

"Арестант здоров и, хотя в нем болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался, утверждает, что его портят шептаньем, дутьем, пусканием изо рта огня и дыма; кто, в постели лежа, повернется или ногу переложит, за то сердится, сказывает, шепчут и тем его портят; приходил раз к подпоручику, чтобы его бить, и мне говорил, чтобы его унять, и ежели не уйму, то он станет бить; когда я стану разубеждать, то и меня еретиком называет…" — писал в 1959 году начальник охраны.

А уже в 1761 году докладывали, добившись своего — смирения узника: "Не давали ему чаю и отобрали чулки, и он присмирел совершенно".

Но вывод о безумии Иоанна Антоновича делали не врачи, а охранники. Профессиональные же лекари даже того времени к нему допущены не были. Никогда! И убит он был, когда ему не было и 24 лет от роду. А в тюремной камере он провел почти 20 лет. И даже охранники разглядели его окончательно, лишь когда убивали. Потому что до этого инструкция гласила: "Когда же для убирания в казарме всякой нечистоты кто впущен будет, то тогда арестанту быть за ширмами, чтоб его видеть не могли…"

Страшная жизнь была у бывшего императора. Царствовал то оно всего ничего: с 19 октября 1740 года, когда он вступил на трон, и до 25 ноября 1741 года, когда Елизавета, дочь Петра I, совершила переворот, захватила трон и арестовала всю семью малолетнего императора.

Тогда и начался путь на свою Голгофу "русской Железной маски". Историк барон Модест Корф, автор книги об Иоанне Антоновиче, писал, что "до самого конца жизнь его представляла одну нескончаемую цепь мучений и страданий всякого рода".

Только первые четыре года его держали с родителями на свежем воздухе под Ригой, потом в Воронежской губернии, в Ораниенбурге. Затем его забрали у родителей повезли на Соловки, но из-за осенней распутицы добрались только до Холмогор. Там его поместили в бывшем доме местного архиерея. Как в одиночную камеру, где отныне он видел только слуг и охранников. Он был живым и веселым мальчиком, а его непрерывно держали в наглухо закрытой комнате без окон. Он не знал, что такое дневной свет. Раз в неделю под покровом ночной темноты его выводили в баню во дворе архиерейского дома, и он, вероятно, думал, что на дворе всегда стоит ночь.

Так прошли его детство и вся его юность. Императрица Елизавета запретила учить его грамоте, но он умел читать и писать. У него не было игрушек, он никогда не видел цветов, птиц, животных, деревьев. Из женщин он вообще видел лишь троих — свою мать, правительницу Анну Леопольдовну, и двух императриц — Елизавету и Екатерину.

Да что там женщин: в Холмогорах в другой части дома поселили его родителей. А также братьев и сестер, которые родились уже после него. Их он тоже никогда видел и не увидел.

В 16 лет его перевезли из Холмогор в Шлиссельбургскую крепость в отдельную, строго охраняемую казарму. И охране были даны строжайшие предписания не допускать посторонних к узнику. Чтобы окна не пропускали дневной свет, их густо замазали краской, а в камере постоянно горели свечи, и за узником непрерывно наблюдал дежурный офицер. Это была полная изоляция от мира.

Но как в глубине его сознания сохранилась память о раннем детстве и страшной, похожей на сон, истории его похищения и переименования, так и народ русский его помнил — называл Иванушкой. Но того, кто произносил это имя царя, ждали арест, пытки в Тайной канцелярии и ссылка в Сибирь.

Это было похоже на страшную игру взрослых в умолчание. К свергнутому малышу-императору применили как бы еще древнеримский закон об осуждении имени — с запретом произносить имя. Высочайшим указом императрицы Елизаветы было предписано уничтожить все портреты Иоанна VI, изъять из обращения все монеты с его изображением. Было велено из книг, посвященных императору-младенцу, вырвать титульные страницы, собрать все до последнего опубликованные при нем указы, протоколы и докладные записки с упоминанием его имени и хранить в Тайной канцелярии. Даже не знаменитом Романовском обелиске в Александровском саду близ Кремля в правящей династии пропущено имя и месяцы царствование Иоанна.

А когда все же нужно было упоминать этот "Иванов год",
то прибегали к дурацкой фразе: "В правление известной особы". Лишь столетие с лишним спустя, в 1888 году, были опубликованы два огромных тома бумаг царствования Иоанна. А четырьмя годами раньше чудесный художник Иван Творожников написал картину "Мирович перед телом Ивана VI".

Так в историю Российской империи невольно вернули украинский след в истории правящей династии: как выходец из Малороссии, которая тогда еще не называлась Украиной, попытался решить кровавый и циничный династический спор. Разумеется, себе на пользу.

Василий Мирович родился в 1739 году в Тобольске, где на каторге маялся его отец, сын богатого и знатного казацкого переяславского полковника Федора Мировича, который в 1709 году поддержал предателя и клятвопреступника гетмана Ивана Мазепу. И вместе с ним отложился от Петра I, перешел под знамена шведского короля Карла XII, а после поражения последнего не стал наблюдать, как Мазепу в Молдавии догрызают вши, а бежал в Польшу.

Отец подпоручика Яков Мирович тайно съездил к своему отцу в Польшу, но попал в поле зрения Тайной канцелярии России и оказался в Сибири. Его фамильные имения и родовые богатства были конфискованы, и потому сын Василий, хоть и не был лишен дворянства, но маялся в страшной и унизительной нищете, ушел в солдаты. Казалось бы, без всякого просвета, хотя его военная карьера потом все же двигалась по восходящей. Мирович даже был 10 месяцев флигель-адъютантом у генерал-аншефа графа Петра Панина, выдающегося полководца-героя Семилетней войны и победителя Емельяна Пугачева.

В 1763 году Мирович сам попросился перевести его в Шлиссельбург, узнав, что там томится свергнутый император. Его он вознамерился вернуть на трон. И самому подняться — в XVIII в России все участники успешных переворотов врывались в правящую элиту империи.

Есть также информация, что его мог подговорить на это гетман Войска Запорожского в Малороссии, умный и опытный царедворец, брат морганатического супруга императрицы Елизаветы Алексея, Кирилл Разумовский, который чутко улавливал и интересы новой императрицы Екатерины, перед которой тоже нужно было выслуживаться.

Когда Мирович обратился к нему с просьбой посодействовать в возвращении ему хоть части наследственных богатств и имений деда-предателя и назначении хоть какой-то пенсии нуждающимся сестрам, обычно щедрый гетман Кирилл денег не дал, а посоветовал взять свое удалью: "Ты молод, схвати судьбу за чуб". А Мирович по истории двух узурпаторш — Елизаветы и Екатерины, возведенных на трон штыками гвардейцев, не мог не знать о легкости госпереворотов. Нужно было только явить народу живого императора-страдальца, и люди могли легко присягнуть ему. Тем более что в народе росло недовольство "немкой, которая захватила трон в обход сына".

Вот тут и повод для конспирологии: гетман Кирилл и мог договориться с Екатериной, пустив энергию честолюбца Мировича в нужное русло, — спровоцировать убийство Иоанна Антоновича, который вольно или невольно угрожал трону императрицы. И каждый получал бы свое: гетман — свое гетманство, которое он хотел сделать наследственным, императрица избавлялась бы от соперника, ну а Мирович…

Мировичу не повезло больше всех: Иоанн Антонович был убит, гетман Кирилл лишился своего поста месяца через два — уже в ноябре 1764 года, Малороссия (Украина) навсегда лишилась гетманства, а вот участника госпереворота и незадачливого подпоручика просто убрали за ненадобностью. И только Екатерина осталась при своих: своим прагматичным умом она понимала и смогла доказать всем, что оказанная услуга таковой не является. Особенно в делах пикантных, к удержанию власти относящихся…

Тем более что видный властитель дум просвещенной Европы Жан-Жак Руссо послу убийства двух императоров в России написал: "…Император, которого заставляют умереть от колики, и принц, рожденный на престоле и погибающий в заточении, — вот зрелище, возмутительное само по себе, потому что оно оскорбляет человечество…"

После этого Екатерина все свои усилия бросила на упрочение власти и отмывание репутации в Европе, где она якшалась с европейскими просветителями и очень хотела быть среди них "своею". И хоть на какое-то время, но стала — пережила их всех. И Вольтера, и Руссо, и Монтескье, и Д’Аламбера, и Дидро…

… Уже в 2010 году в сентябре в Холмогорах у старой церкви на бывшем архиерейском подворье нашли удивительное захоронение — гроб с телом молодого человека, умершего от множества травм: тупая травма головы, перелом в основании черепа, колотые ранения… Видимо, он упорно боролся за жизнь, когда последовал последний удар — шпагой. В сердце, нанесен сзади. Но до сих пор ничего не доказано — странное умолчание продолжается до сих…