ППЦ, обосновывая свое решение относительно отца Максима, приняла во внимание его "истинное почитание и всенародный культ" на западе Украины и востоке Польши. Днем Памяти священномученика установили 6 сентября (24 августа по старому стилю), день его смерти в результате расстрела по решению австрийских властей (Галичина тогда была частью Австро-Венгрии).
История Максима Сандовича – это история победы русофобии в этом крае, но верности православию. Отец Максим был священником Русской православной церкви (РПЦ), это и стало его главным "преступлением".
В сознании рядового россиянина при словах "Галичина", "Западная Украина" возникает стойкая ассоциация с бандеровщиной. Отчасти это оправданно: пройдя через трагедию унии как основы украинского национализма, трагедию концлагерей Талергоф и Терезин, Галичина стала оплотом эталонной русофобии.
Но так было не всегда. Жизнь и смерть мученика Максима Сандовича свидетельствуют, что уния обратима, а лекарством против национализма может стать православие.
Максим Тимофеевич Сандович родился в униатской семье в селе Здыня на Лемковщине (Западная Галичина, ныне Малопольское воеводство Польши) и с детства начал интересоваться православием. После окончания гимназии поступил в униатский василианский монастырь. Но вскоре атмосфера и нравы в том монастыре разочаровали Максима.
Дело в том, что в то время даже униаты не мыслили себя украинцами, а назывались русинами, многие из которых тяготели к России. Однако под давлением австрийских властей униатские монастыри и семинарии уже превратились в центры пропаганды украинства. Для усиления эффекта и для подрыва влияния традиционно авторитетных в крае русофилов по инициативе властей был затруднен прием в духовные учебные заведения детей из русинских семей, и даже если им удавалось пробиться в семинарии, то они подвергались издевательствам.
Собственно, ничего удивительного: украинский национализм всегда ощущал и ощущает свою ущербность перед Западом и перед белыми господами заискивает, но ненавидит все русское. Не исключено, что юный Максим Сандович в монастыре подвергся травле за "русофилию".
Разочаровавшись в униатстве, он отправился в Почаевскую лавру, где, работая в типографии, стал одним из образцовых послушников и был замечен митрополитом Антонием (Храповицким). Владыка направил юношу в Житомирскую семинарию, которую Максим закончил с отличием и вскоре женился на дочери священника Пелагеи Грыгорюк. В сентябре 1911-го митрополитом Антонием был рукоположен в священники и отправлен служить в родные места.
К нему обратились жители села Граб с просьбой стать у них священником, поскольку австрийская власть опечатала православный храм, а местный униатский ксьондз записывал их в метрики как униатов. Не испугавшись трудностей молодой батюшка служил по домах прихожан за что был властями оштрафован и арестован на 8 суток.
Так и начался тернистый пусть отца Максима. Видя его смелость, слыша пламенную проповедь многие лемки отказывались от унии и переходили в православие. Конечно же, такая бурная миссионерская деятельность не осталась без внимания спецслужб. Тем более, что время было предвоенное, Австро-Венгрия готовилась к войне с Россией, и в обществе царила шпиономания. В полицию сыпались тысячи доносов на "москвофилов", из-за которых пострадали многие невинные люди, никогда не помышлявшие ни о каком бунте.
И как тут не вспомнить, что за 2.5 года СВО украинцы написали 4 миллиона доносов!
В марте 1912 года некий учитель Леось написал, что видел, как отец Максим будто бы шагами измерял длину моста через речку Черемош. Это стало поводом для ареста отца Максима и обвинений в госизмене и шпионаже в пользу Российской империи. Вместе с ним арестовали еще одного священника – отца Ивана Гудыму, и двух общественных деятелей – Семена Бендасюка и Василия Колдроя.
Священников запугивали и предлагали перейти в унию. С целью склонить отца Максима к предательству православия, к нему в камеру даже приходил Никита Романюк, личный эмиссар Андрея Шептицкого, предводителя и предстоятеля галичанских униатов.
Процесс длился два года, и против обвиняемых выступило…1000 свидетелей, в основном, католическое и униатское духовенство, полицаи, провокаторы, деятели украинофильского движения.
Но обвинение так ничего доказать и не смогло. Защитой руководил известный адвокат Марьян Глушкевич, который потребовал, чтобы суд допросил прихожан отца Максима и отца Ивана. Около ста человек заявили, что никогда не слышали от батюшек проповедей на политические темы и не видели, чтобы они получали какие-то деньги или подарки из-за границы.
Выступила в суде и жена отца Максима, которая пришла на заседание с двухлетним ребенком на руках:
"Мой муж готовил свои проповеди на основе Евангелия. На проповедях не говорил о ляхах (поляках – Авт.) или украинцах. Говорил, что главой церкви является Христос, а не римский папа. От детей школьного возраста я слышала, что учитель говорил им на уроках: "Если вы будете православными, то придет войско и вырежет вас". Слухи о том, что мужу платили из России, я слышала. Якобы мы получали каждый месяц 200 рублей. Рассказывал об этом ксьондз Киселевский. Но он лучше всех знал, что этого не было. Через руки ксендза Киселевского проходила вся наша почта. Он контролировал все".
Дело приобрело такой широкий резонанс, что на суд приехали пять депутатов Государственной думы России. Войдя в зал заседаний, русские депутаты обратились к подсудимым со словами: "Целуем ваши вериги" и поклонились им.
В итоге усилиями галицкой интеллигенции и под давлением России суд признал узников невиновными и 6 июня 1914 года отпустил их.
Но на свободе с семьей и верными прихожанами отец Максим пробыл недолго. Разразилась Первая мировая война, и австрийские власти обрушили лавину внесудебных репрессий против всех, кого подозревали в симпатиях к России. В каждой деревне Лемковщины были арестованные. 4 августа был схвачен и отец Максим и посажен в тюрьму города Горлицы. Вместе с ним арестовали жену Пелагею и его отца Тимофея.
6 сентября 1914 года по приказу ротмистра Йозефа Дитриха священника вывели во внутренний двор тюрьмы и расстреляли. Очевидец вспоминал: "…Вывели о. Максима из тюрьмы. Он шел с достоинством на мученическую смерть, одет был в рясу, только наперсный трехраменный крест с него сняли. Поставили его возле стены и уездный начальник Тадеуш Митшка прочел приговор, из которого я запомнил только одно, что казнь происходит не по приговору суда, а по приказу краковских военных властей.
После прочтения этого своеобразного приговора один из жандармов подошел к отцу Максиму, чтобы связать ему руки, но отец Максим просил не делать этого. Тогда жандарм завязал ему глаза платком и сделал мелом белый значок на груди. На расстоянии около 25 метров от отца Максима стал жандарм из тирольских стрелков. Команда: раз, два, три — раздался выстрел. Отец Максим задрожал и собрав последние силы, слабым голосом произнес: "Да живет русский народ и святое православие!" Голова склонилась на грудь, всем телом оперся он о стену и через мгновение упал на землю.
Из тюрьмы послышался неистовый, страшный крик и раздирающие сердце рыдания. Это жена о. Максима, Пелагея Ивановна, наблюдавшая из окна тюрьмы казнь мужа, упала без чувств, и стены тюрьмы огласились воплями несчастной женщины. Слышно было еще чье-то рыдание. Все обратили внимание также на рослую фигуру седобородого старца, в другом тюремном окне за решеткой. Это был отец казненного, Тимофей Лукич Сандович, находившийся тоже в тюрьме и бывший свидетелем мученической смерти своего сына. Между тем все чиновники, жандармы и некоторые лица из толпы подошли к упавшему. …Вдруг снова раздался выстрел. По приказу уездного начальника жандарм еще раз выстрелил из револьвера в лежавшего уже на земле отца Максима, приложив дуло вплотную к его голове".
После расстрела вдову и отца вскоре отправили в концлагерь Талергоф, где Пелагея родила сына. Чудом все трое выжили. Через три года Тимофей Сандович нашел тело сына в безымянной могиле и перезахоронил. А в 1994-м священномученик Максим Сандович, как уж было сказано выше, был причислен к лику святых.
В том же 1994 году на здании суда в Горлицах, в прошлом выступавшем в качестве тюрьмы, в которой и содержался священник Максим Сандович, была установлена мемориальная доска с надписью на лемковском языке, сообщающая о смерти священника в этом месте.
Смерть отца Максима послужила утверждению православия на землях Лемковщины. Сейчас, спустя более ста лет, жизнь православных общин там, как никогда, активна. Словно святой вдохнул новую жизнь в свой маленький грабский приход с заколоченной старенькой церквушкой, которая теперь стала символом несгибаемой веры и светлой любви к своему народу -- наследнику Галицкой Руси.