Я несколько лет искал его фото – безрезультатно. Но именно с его убийства в Санкт-Петербурге, тогда уже Петрограде, 27 февраля 1917 года (12 марта по новому стилю) началась Февральская, еще совсем недавно буржуазно-демократическая, а сегодня просто революция.
Как часть Великой Русской революции 1917 года, которая покончила с Российской империей, родила в России первую республику (14 сентября 1917 года), которая потом через море крови гражданской войны перетекла сначала в СССР, а сегодня, после 1991 года, в Российскую Федерацию.
Утром промозглого питерского понедельника в казарме учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, расквартированного в Петрограде, тогда кроваво взорвалась ситуация, о которой британский историк Бернард Пэрс позже написал: "Фронт был здоров, тыл же прогнил".
А сэру Пэрсу верить можно. Он -- командор ордена Британской империи, который поднялся на русской смуте и гражданской войне начала ХХ века.
После того, как в Первую мировую войну отработал корреспондентом The Daily Telegraph на русском фронте, Пэрс в 1919 году был даже представителем британского правительства при Александре Колчаке, верховном правителе, призванном и всем экипированным Западом, чтобы навести порядок в России и открыть все ее кладовые переда западными жадными и загребущими руками.
Пэрс отлично знал, чувствовал и, не исключено даже готовил тогдашнее главное русское противоречие: как сейчас сказали бы спецы, на внешнем контуре Российская империя была сильна как никогда, и ее армии готовы были вот-вот и сломать хребет германский и австро-венгерским войскам.
Но внутри империя была уже практически дотла изъедена предательством, гнилым либерализмом и социальным популизмом всевозможных "преобразователей общества", работавших на деньги спецслужб и штабов окружающих государств, которые хотели, чтобы из войн Россия вышла максимально ослабленной.
Помогла им победить, а потом пала под ноги дармовым и богатым, готовым к дерибану кушем.
Все они шуровали в России. И их подрывная работа падала на усталость населения от войны, на социально-экономические проблемы и неурядицы, на отсталую политическую систему закостенелой монархии, построенной на социальном неравенстве и классовых, национальных, религиозных и прочих предрассудках.
Больше всех старались германцы, жаждавшие, чтобы взорванная изнутри Россия вышла из войны. Но не отставали и британцы с французами, для которых уничтожить сильную Россию было голубой мечтой последние несколько столетий.
Вот в эти смертельные жернова и попал Иван Степанович Лашкевич, командир учебной команды Запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, штабс-капитан, который прошел на фронте всю Первую мировую войну и столицу империи направленный после ранения, чтобы готовить новых солдат и унтер-офицеров для новых побед.
Главный же парадокс ситуации заключается в том, что первым к революции присоединилась воинская часть, о которой такое и подумать нельзя было.
Образованный еще в 1806 году на базе батальона лей-гвардии Финляндского полка лейб-гвардии Волынский полк считался самым дисциплинированным и обучено-вышколенным подразделением не только в 3-й гвардейской пехотной дивизии, но и во всей императорской армии того времени.
История сохранила много сведений о том, как муштровали солдат-гвардейцев в Волынском полку. Муштру эту даже тогда назвали "каторжной". От солдат добивались образцового внешнего вида, идеальной строевой выучки и неуклонного соблюдения внутреннего порядка.
Главные учителя солдат -- унтер-офицеры и ефрейторы -- использовали и "приемы выучки и воспитания, не предусмотренные тогдашним уставом", дрессировали нардами вне очереди, физическими упражнениями и нагрузками, заставляли ходить гусиным шагом и т. д.
Даже, пардон, в уборную солдат мог отлучиться, уведомив старшего по званию и чину.
"Особая отчетливость -- решительно во всем: в отдании чести, маршировке, ружейных приемах, в каждом движении -- всегда и везде выделяла волынцев", -- писал в 1930-м офицер лейб-гвардии Финляндского полка в издававшемся в Белграде эмигрантском журнале "Вестник волынца".
Свою особенность волынцы сохраняли, даже несмотря на большие потери и смену нескольких рядовых и частично офицерских составов полка.
Позже ветераны вспоминали, что еще 15 июля 1916 года на марше в прифронтовой полосе было заметно, что проходят именно волынцы:
"Твердый, как на параде, шаг, идеальное равнение, особый отмах руки (назад до отказа. - Авт.), по которому Государь узнавал наших солдат даже тогда, когда они, будучи переведены в другой полк, носили уже иную форму. Тонкие черточки штыков, строго выравненных по рядам в горизонтальной и вертикальной плоскости, совершенно неподвижны...".
И пленные немцы узнавали волынцев по желтым тесьмам на обшлагах русских гимнастерок (3-я гвардейская пехотная дивизия) и темно-зеленых полосках на планках (4-й полк дивизии, лейб-гвардии Волынский): "А-а, знаком регимент (полк по-немецки -- Авт.)... Желязный регимент"...
И было всего за семь месяцев до бунта в Петрограде, где за несколько дней до него в феврале командир полка, генерал-майор барон Павел Клодт фон Юргенсбург гордился: "Дисциплина была видна во всем и проявлялась на каждом шагу".
Под стать полку был и штабс-капитан Лашкевич. Несмотря на указанную выше благовидную внешность, по сохранившимся оценкам современников 26-летний офицер был суровым и строгим командиром. Может быть, даже излишне строгим и жестким.
Ибо если офицеры в мемуарах отмечали, что Лашкевич был очень добрым и мягким человеком, талантливым офицером-строевиком, который просто выполнял приказы, повинуясь долгу и защищая самодержавие, то нижние чины и солдаты считали его свирепым и жестоким палачом, беспощадным не только к солдатам. Они дали ему прозвища "очкастая змея" или "злая ехидна".
И потом вспоминали, что за два дня до смерти Лашкевич командовал волынцами, которых погнали разгонять митинги демонстрации петроградцев на площадь Знаменской площади (сейчас площади Восстания), и приказал применить против демонстрантов оружие.
Женщин, в частности, разгоняли прикладами винтовок, а некоторые утверждают, что сам Лашкевич был пьян и даже лично стрелял по манифестантам, убив нескольких из них.
В тот роковой понедельник 27 февраля волынцы должны были из учебной части идти разгонять манифестантов. Потому что революция в Петрограде уже набирала обороты революция, и ее политические инициаторы всячески подстегивали протестные настроения, провоцируя избиения правоохранителей, организовывая стычки манифестантов между собой и с полицией или солдатами-армейцами, распространяя слухи о грядущем голоде и введении в столице хлебных карточек из-за нехватки хлеба.
© russiancouncil.ru
К концу февраля 1917-го у хлебных лавок стали выстраиваться длинные очереди — "хвосты", опровергающие более поздние данные о том, что хлеба, мол, в Питере было завались, а дефицит организовали враги и саботажники.
На самом же деле за декабрь 1916 — апрель 1917 года Петербургский и Московский районы не получили 71% планового количества хлебных грузов, на 80% эта недопоставка объяснялась отсутствием грузов и лишь на 10% — неподачей вагонов. И вот тут уже сработали саботажники.
Волынцы из учебной части Лашкевича, намучившиеся в прежних стычках с манифестантами, 27 февраля утром договорились не подчиняться офицерам и никуда не идти. Следующие события описываются разными очевидцами по-разному.
Но все сводится к тому, что к солдатам явились офицеры во главе в с Лашкевичем. И на его обычное приветствие "Доброе утро, братцы" солдаты начали стучать прикладами винтовок об пол и кричать "Ура".
Лашкевич спросил младшего унтер-офицера Михаила Маркова и унтер-офицера Тимофея Кирпичникова, которые явно возглавляли бунт, что это значит. И ему якобы ответили: "Если мы должны умереть, мы умрем, но никогда не будем стрелять в наших братьев. Уходи, пока жив".
Офицеры выбежали из казармы, а им вослед зазвучали выстрелы. Штабс-капитан Лашкевич был убит в голову наповал. Остальные разбежались, а волынцы, ведомые Тимофеем Кирпичниковым, вышли на улицы Петрограда и стали первой восставшей воинской часть, за которой последовали други части Петроградского гарнизона.
Тогда же и взошла звезда 25-летнего унтер-офицера Тимофея Кирпичникова, почти ровесника Лашкевича, убийство которого ему приписали.
© ruskline.ru
И если Кирпичникова буквально на людских руках понесла к вершинам небывалой славы "первого солдата революции", который решением Временного правительства стал офицером, получил орден Святого Георгия IV степени как было сказано в обосновании:
"За то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и, несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции".
Но в глазах всего будущего "прогрессивного" мира на Западе и среди тогдашней российской либерды и общечеловеков Кирпичников стал символом перемен в России по воле народа, то тело первой жертвы революции в погонах долго лежало на грязном плацу во дворе казармы.
И его пугливо оббегали и люди, и бродячие животные, потому что от былой дисциплины и преданности монархии волынцев не осталось и следа и в казармы пришел хаос.
И по всему Петрограду убивали других офицеров. Волынцы. Ведомые Кирпичниковым, встретили на улицах с гвардейцами-преображенцами застрелили сразу троих своих офицеров, которые хотели предотвратить бунт. Имена их остались неизвестными. В полковых же мастерских закололи заведующего – подполковника Богданова, а в лейб-гвардии Саперном батальоне убили его командира Вильгельма фон Геринга.
И сколько еще людей в погонах стали жертвами солдатской ярости.
Офицеры-стражи империи разделили закономерную ее участь. И Лашкевич – не исключение, а подтверждение этого печального правила, пройдя все ступни офицерской жизни. Он родился в 1891 году в дворянской семье в Черниговской губернии, и в офицеры пошел через Полтавский кадетский корпус.
6 августа 1911 года окончил Александровское военное училище в Москве в звании подпоручика. И направлен сразу в Волынский гвардейский полк.
А дальше началась Первая мировая война, и в ней он участвовал с первых дней. Героически участвовал, стал поручиком и штабс-капитаном. Был несколько раз ранен, награжден орденами Святой Анны 4-й степени с надписью "за храбрость" и 3-й степени с мечами и бантом, а также орденом Святого Станислава 3-й степени.
В 1916 году полк перевели в Петроград на переформирование и пополнение. Там он и погиб. После штабс-капитана Лашкевича, который этого не увидел.
Как, впрочем, не увидел и того, что у истории есть своя справедливость, проявляемая неожиданно, но вполне определенно.
Один из его предполагаемых убийц (сам он это не подтверждал никогда) Кирпичников не долго нежился в лучах славы. Уже в 1919 году, после прихода к власти большевиков, бороться с которым он подался на Дон к белогвардейцам, он встретился там с Александром Кутеповым, тогда еще полковником, которые в феврале 1917-го возглавлял один из немногих войсковых отрядов, который безуспешно пытался погасить бунты и привести к адекватности, по его воззрениями, взбесившуюся чернь.
С явной и превеликой радостью он приказал явившего пред его очи Кирпичникова вывести к придорожной грязной канаве и, отобрав документы и многочисленные газетные вырезки о былой славе "первого солдата революции", и там его расстрелять. Тело казненного оставили без погребения. Потому как собаке, как всем известно, и смерть соответствующая.
Но дело-то было сделано. После гибели штабс-капитана Лашкевича и каннибальского триумфа Кирпичникова прошло всего четыре дня, и император России Николай II не только отрекся от короны, но и через день написал в дневнике: "Кругом измена, и трусость, и обман!".
Отличный слоган для революции, совершенной предателями и отступниками. Ради тех, кто был никем, но возжелал стать всем.
Самого же Кутепова, ставшего генералом и легендой Белого движения, в 1930 году тоже предали свои же – генерал Николай Скоблин. И обоих генералов агенты НКВД переправили в Москву. Но если очнувшийся на Лубянке генерал Кутепов сразу потребовал кофе и так ушел в неизвестность, то генерала Скоблина до Москвы, говорят, не довезли, а в легкомоторном самолете зарезали и труп выбросили в море.
Вот так вот…