Вячеслав Малежик: Моя большая надежда, что украинцы с русскими помирятся

Такое время наступит, считает заслуженный артист Российской Федерации, поэт, композитор, музыкант Вячеслав Малежик.

Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.

— Дело в том, что во мне течет две крови — украинская и русская. И, честно говоря, я в тот момент по паспорту себя позиционировал украинцем. И когда начались вот эти сложности на земле Киева, на земле Украины, то мне было безмерно больно — и я пытался подняться над ситуацией, занять такую миротворческую позицию. И написал эту песню — надеялся, что она вразумит людей, которые вышли на Майдан, что они опомнятся от всяких дурацких поступков.

Но, к сожалению, мои предположения и предупреждения о том, что у меня есть предчувствие, что начнется гражданская война, ни на кого не подействовали — и случилось то, что случилось. Но я так подивился, что, помимо Жириновского, я тоже что-то умею предсказывать.

— Знаете, этот вопрос я достаточно часто получаю и из зрительного зала, и от корреспондентов. И я рассказываю такой анекдот. Мама приходит в школу к своему сыну, которого зовут Кирюша, и спрашивает завуча: «А где мой Кирюша?». Завуч говорит: «А вы пройдите по коридору, там разберетесь». Она идет по коридору, видит надпись «Отличники». Она заглядывает в класс, спрашивает: «Кирюша?» — молчание. Дальше «Четверочники». «Кирюша?» — опять молчание. Дальше «Троечники», «Двоечники», «Единичники». Никого нет. Потом надпись «Кирюша».

Вот я так тоже думаю, что если где-то написаны разные музыкальные течения, и в конце этих надписей — рокеров, фьюженов и прочих музыкальных течений будет написано «Слава Малежик», то это для меня было бы наибольшей похвалой. То есть если сам когда-то создал узнаваемое музыкальное звучание, то это было бы наивысшей для меня похвалой.

— Я ее написал, поехал к своему приятелю, в первый раз спел — я там даже одну строчку перепутал, вместо «струна… не желала» спел «не хотела» — рифму потерял, но решил не переписывать, все остальное было спето нормально. Это было 28 февраля 2014 года, когда еще Крым был украинским. Меня обвинить в какой-то политической конъюнктуре довольно сложно, я спел то, что я чувствовал в тот момент.

— На самом деле эта песня, в отличие от песни «Сердце мое пополам», написана на стихи хорошего поэта Алексея Котельникова. Он мне прислал (стихи. — Ред.), я там буквально одно только слово поменял и спел буквально в течение пяти минут. Записал на диктофон, послал, Алексей ее одобрил. Мы разместили ее в интернете.

Потом кто-то даже без нашего ведома сделал видеоряд к этой песне. Честно говоря, я даже был немного недоволен тем, что появился видеоряд, потому что слова — они пробуждают собственное воображение слушателя, а здесь слушатели, которые видели видеоряд, они следовали за оператором и режиссером этого видеоклипа.

Хотя, когда мы делали с Лешей аранжировку этой песни и с Олегом Завьяловым, который помогал мне сделать ее музыкальное оформление, то у нас была идея сделать не видеоклип, а аудиоклип. Поэтому в начале звучат качели, в которых качается младенец, маменька убаюкивает своего сына — все это, в общем-то, контрастом выглядит к словам, которые звучать в дальнейшем… Мне кажется, песня получилась. И кажется, если даже я прочитаю какой-то кусочек этой песни просто без музыки — слова произведут впечатление.

Одна моя знакомая, которая в 2014–2015 годах жила в Мариуполе, она сказала, что они прятались в подвале одного из домов и над этим подвалом была сирень. И один из снарядов попал в сирень, сирень была разорвана в клочья, но она спасла их от прямого попадания, они остались живы.

И честно говоря, у моей жены, которая родом из Донецка, несколько ее подружек приезжали к нам в Москву. И жена брата моей жены — она жила у нас около года, она рассказывала, как они прятались в подвале. Рассказала весь этот ужас. Хотя я прекрасно понимаю, что рассказы это одно, а ощутить на себе — это совсем другое. Поэтому если у меня эта песня получилась, то спасибо надо сказать Алексею Котельникову, который написал эти пронзительные слова.

— Перед тем как ответить на этот вопрос по поводу госпиталей, скажу, что мы, украинцы, ребята — мои сверстники, мы не очень-то задумывались над тем, какой мы национальности. И когда я ездил на гастроли на Украину, ездил в Прибалтику, в Среднюю Азию, мы все были одной национальности. И вот теперь поем:

— Честно говоря, меня удивляет, что эту песню никто из наших людей, которые баллотировались в Госдуму, не выбрал в качестве такой песни своей предвыборной кампании и меня не позвали на какие-то свои предвыборные митинги. Но она очень точная. На самом деле, действительно же... у меня куча друзей и на Украине остались. Хотя со многими из них, с которыми я перезваниваюсь, мы договорились о политике не говорить, чтобы не поругаться.

На самом деле, я понимаю отлично, что во время войны — а все-таки она идет, как бы мы ни называли ее — каждый для себя выбрал какую-то философию, которая позволяет в данной ситуации выжить, в том числе и я. И обращать их в собственную веру было бы не очень корректно.

А что касается людей других национальностей, в том числе прибалтов, евреев, они остались моими друзьями, и мы с ними встречаемся, выпиваем, рассказываем друг другу анекдоты и жалуемся на то, что произошла вот такая беда, которая случилась на берегах Днепра, в Донецке и Луганске.

— Ну то, что мир движется в другом направлении, — он не может стоять на месте. Поскольку я человек, который закончил технический вуз и как бы понимаю, что движение может быть обеспечено только при наличии «плюса» и «минуса»... и наличие Бога, чтобы было движение, наверное, должно быть и наличие дьявола, тогда будет «плюс» и «минус», тогда движение вперед будет.

Хотя сейчас, наверное, люди сильно верующие сейчас меня обвинят в том, что я чуть ли не проповедую сатанизм — нет, на самом деле никакого сатанизма нет.

Знаете, мне приходила дурацкая мысль, что наиболее счастливы были в том числе и мои родители после того, как мы победили во Вторую Отечественную войну. Надо было построить, отстроить, отремонтировать нашу страну, отстроить города — и тогда наступит всеобщее счастье. А когда мы отстроили эти города и, казалось бы, вот, живи себе... вдруг выяснилось: а какова цель? Этой вот цели, к сожалению, иногда жизнь нам не указывала.

Я не знаю, вот эта фраза, опять же, взятая из религии — о том, что нам не известно Божеское провидение — она иногда приходит мне в голову. Я не знаю, для чего нам как испытание Господь Бог послал эту войну — для того, чтобы мы очистились, либо для того, чтобы смести какие-то грехи с нашей души? Трудно мне сказать, для чего все это было сделано.

Но, во всяком случае, мне больно, что люди, с которыми я дружил — я сними теперь, честно говоря, боюсь встретиться, я имею в виду — украинцы, люди из Киева, из Одессы. Я не знаю, как у меня с ними разговор сложится.

— Ну, может быть, я и в физике в чем-нибудь преуспел бы... Вот у меня была болячка довольно сильная, меня инсульт долбанул, и после этой болячки, после которой я сумел мало того, что выжить, но сохранить достаточно ясные — не скажу светлые — достаточно ясные мозги, и я умудряюсь сочинять что-то и даже петь песни — я уверен в том, что есть у меня и ангел-хранитель, и в том, что жизнь моя где-то там (указывает вверх. — Ред.) прописана.

И самое главное, что я для себя приобрел, — вот, анализируя, как я изменился после болезни, — я понял, что я меньше стал суетиться. Когда у меня возникает какая-то сложная ситуация, и я не знаю, чем это все закончится, я отпускаю поводья своей жизни, как в былые времена заблудившийся путник во время метели отпускал поводья, и лошадь выводила сама его к дому...

То же самое, жизнь сама выруливает к какому-то доброму началу. И иногда какой-то совершенно неожиданный ход какой-то жизнь предлагает, какого я сам бы не мог придумать.

— Я думаю, что да. Правда, к сожалению, иногда... Ведь нас с детства учили, что мы должны преодолевать трудности — это иногда не заставляет меня преодолевать трудности, а дает возможность пойти по какой-то дорожке, которую прокладывает сама жизнь.

— Я езжу в госпитали и для себя — не только для ребят, которым я пою песни. Основной мой посыл — я даю им основания для того, чтобы жить, пытаюсь им объяснить, что они нужны и своим близким людям, любимым женщинам, матерям, отцам... Но и (езжу туда. — Ред.) для самого себя, потому что если я вижу, что мой концерт прошел успешно, то это дает основания мне чувствовать, что я тоже не зря живу.

Я был дважды в Афганистане и могу сказать, что ощущение себя как артиста я в большей степени получил там, когда пел для солдатиков. Для которых даже не важно было, какой я артист, для них было важно — это были 1982–1986 годы — важно было, что мы были людьми, приехавшими с родины, из Советского Союза.

— Во-первых, я понял, что войной они сыты по горло. Хотя они более остро воспринимают мои песни о войне? Но они мечтают о любимой женщине, мечтают о мирной жизни. Им не хватает иногда даже просто веселого анекдота или веселой какой-то песни.

Поэтому у меня не только политико-воспитательная работа происходит, но я стараюсь их развлечь и дать понять, что жизнь состоит из радостей, и на гражданке их ждут любимые друзья, любимые женщины, веселье. Что они смогут себя найти. И чаще всего, в общем-то, они верят в то, что стоит возвращаться. Для меня главная награда, если я получаю в конце концерта улыбку от ребят. А не то, что «вот как ты точно изобразил наши воинские будни».

— Ну, слово «выступал» — это какой-то артистический термин. Меня просто просили поиграть. Во-первых, когда я жил на Белорусской, мы жили практически в коммунальном доме — у нас было шесть квартир в этом доме, мы друг друга знали, и праздники были общие. На стол выносилось все, что у кого было. Кто-то выпить выносил, кто-то какие-то овощи-фрукты, кто-то кусок колбасы... И мне говорили: «Славка, давай, за баяном дуй!» А я умудрялся после первого класса музыкальной школы сыграть и даже иногда и спеть весь популярный репертуар тех времен. Все это пелось, игралось — и было очень здорово.

И потом мы всем табуном — родители чуть-чуть (но чуть-чуть) выпившие — брали нас с собой, и мы шли уже на салют смотреть на улице Горького. Иногда доходили даже до самой Красной площади.

Все жили довольно дружно. И очень хорошо я помню те времена. Даже помню такой — я считаю, не очень умный — поход всем двором, когда ушел из жизни Сталин. Мне уже было 6 лет, это был 1953 год. И мы всем двором отправились в Колонный зал, а это было километров пять от нашего дома, пешком отправились поклониться Иосифу Виссарионовичу. Мы дошли до Козицкого переулка, это практически Пушкинская площадь — и там стояла машина, перегораживала.

— Она перегораживала, нас не пустили туда. Слава богу, что солдатики нас отговорили и показали проходной двор, через который мы ушли туда, где ныне кинотеатр «Россия». Вернулись домой. А в толпе довольно много людей даже погибли. Потому что люди хотели отдать последний поклон нашему лидеру государства.

— Дело в том... Я вот сейчас читаю, мне вот книжку принесли о том, как мы любили Beatles, и выяснил, что один из главных людей, который делал в свое время программу для радио под названием «Запишите на ваши магнитофоны» Гриша Либергал — он учился со мной в одном классе. Я думал, почему же мы с ним не дружили в классе? И вспомнил, что Гриша тогда, в 62-м году — я учился в 142-й школе на Белорусском вокзале, — он уже увлечен был западной музыкой, а я был бешеным фанатиком футбола. И как-то наши пути не пересекались.

И только потом, когда я переехал в новый район, к метро «Проспект Вернадского», я купил радиоприемник, начал на коротких волнах ловить всякие вражьи голоса — и там я услышал «Битлов», которые мне безумно понравились. Я увлекся «Битлами» и потом организовал сначала в институте группу, потом меня пригласили в более сильную группу в университет.

Как странно вам это ни покажется, но я был лучшим учеником по математике в своей школе. И очень моя преподавательница по математике переживала, что я не пошел сдавать экзамены на мехмат в МГУ, а пошел в такой слабый вуз, как ей казалось — в Московский институт железнодорожного транспорта. Но там была замечательная самодеятельность, я там в нее влился и пополнил ряды музыкантов. И где-то в 1973 году я пришел на работу в (ВИА. – Ред.) «Веселые ребята».

С тех пор я, в общем-то, работаю музыкантом, все свои радости в жизни, начиная от путешествий, приличных денег, (заканчивая. — Ред.) любимой женой и детьми, я приобрел благодаря тому, что когда-то я увлекся этой музыкой.

— Из современной музыки? Честно говоря, мне музыка немножко надоела. Во всяком случае, я езжу в машине — и то, что там ротируют одни и те же песни, которые мне не всегда нравятся на русском языке... Я в раздражении перехожу на какие-то программы. Если я буду сейчас их называть эти радиостанции, вы это вырежете и скажете, что я рекламирую не то радио.

Но я слушаю много политических разных программ и я, честно говоря, иногда думаю: мог бы я быть политологом в одной из программ? Если бы меня к Соловьеву пригласили, то что бы я умного сказал? Думаю, что сказал бы.

— Как я уже сказал, после своих болячек я решил, что жизнь наша прописана, и я верб, что Господь Бог не допустит какой-то большой войны. Он... вразумив наших лидеров и наказав своими деяниями провинившихся, приведет наш свет к миру. И моя большая надежда, что все-таки украинцы с русскими помирятся, что я успею еще...

Я не рассчитываю на четыре десятилетия, которые проживу, честно говоря, не хотелось бы мне столько лет. Но я надеюсь, что примирение произойдет и что я съезжу в Киев, увижусь со своими друзьями, где-нибудь посижу в ресторанчике на спуске к Днепру, съем кровяной колбасы, выпью горилки с перцем с друзьями — почокаемся, обнимемся и скажем: «Какие же мы дураки, что потеряли целое десятилетие на то, что выясняли взаимоотношения — кто из нас главный и кто кого обидел».