Платон Беседин о современных военных фильмах: человеческая трагедия, бьюти-клюква Джоли, Чечня Балабанова

Об этом в интервью изданию Украина.ру рассказал писатель, публицист, автор телеграм-канала Платон Беседин.

— Платон, мы много говорим о том, как культура и искусство реагировали на крупные войны прошлого: Наполеоновские, Первую и Вторую мировые; говорим о Кубе и Вьетнаме, как о знаковых конфликтах XX века, но мало анализируем конфликты более современные, конфликты наших дней, XXI столетия.

— Вы упомянули мировые войны, и мне сразу же вспомнилась лента Алексея Мурадова «Апостасия». Это не очень известная лента, но, на мой взгляд, она довольно знаковая. Она связывает четыре разных конфликта: фильм состоит из четырех киноновелл, которые имеют односложные названия типа «Брат», «Мать» и что-то в этом духе.

Там показана Гражданская война, потом Великая Отечественная война, Чечня и еще один конфликт, который не назван, но мы понимаем, что это Донбасс. И вот эти четыре линии, четыре войны связаны между собой. Кино авторское, притчевое, не без слабых мест, клише и штампов, но есть и сильные места: например, вторая новелла, о партизанах. Там показано, выражаясь словами [Бориса] Пастернака, как «кровавая колошматина войны» превращает маленькую девочку во взрослую сознательную женщину, мать.

Я вспомнил эту картину Мурадова, потому что мне кажется, что кино о войне довольно опасный жанр. И важно показать причинность войны, то, как один конфликт вытекает из другого. Я, к слову, пытался показать это и в своей книге «Дети декабря».

— Да, с 1991 года. Многие режиссеры думают, что достаточно показать ужасы, кровь, раскаленную лаву войны, и все сразу же испугаются и изумятся. Но на самом деле зритель, пресыщенный, ошалевший и постепенно абстрагирующийся ото всего в этом безумном обществе потребления, он очень равнодушен и душевно ленив. Он зачастую разучился сострадать.

Поэтому стоит выделить то кино, которое, во-первых, вызывает сострадание, а во-вторых, объясняет причины конфликта. В этой картине Мурадова, мне кажется, очень хорошо показана эта задумка, показано, как насилие порождает насилие.

Если говорить более конкретно о России: Россия — это две чеченских войны. В кино они отражены достаточно, мы видим отплески этого чеченского зарева, чеченского пылающего ада во многих фильмах. И главный русский фильм, один из главнейших — «Брат» (Алексея Балабанова. — Ред.) тоже об этом.

Конечно, мы помним фильм «Живой» (Александра Велидинского. — Ред.). Это знаковый фильм, в котором молодой [Алексей] Чадов играет парня, вернувшегося домой с войны в мир, где он никому не нужен. Это ощущение ужаса, ирреальности этого конфликта, его во многом даже бессмысленности — оно пронизывает российское кино о чеченской войне. И, конечно же, травма поколения, прошедшего эту войну и не нашедшего себя в новых реалиях. Это, конечно, мостик к нам: когда-нибудь этот мрак, этот ад на Украине закончится, и люди тоже начнут возвращаться. И не дай бог, чтобы это было так, как тогда.

Резюмирует, венчает эту историю лента Балабанова «Война», которая произвела на меня в своё время колоссальное впечатление. Этот фильм внутренне очень правильный, там есть человек, поставленный напротив зеркала истории, человек напуганный, но не сдающийся. Балабанов был большим рефлексирующим художником, и это кино показывает, как война, эта страшная мясорубка, состоит их личных трагедий, которые случаются ежеминутно.

Потом Чадов снялся в фильме «Своя война», сыграл летчика, который отправляется в Сирию под видом иностранного военного корреспондента. Этот фильм вообще позиционируется как отсылка к Балабанову, снимала его та же компания. Но мы видим, что это совершенно другая история, смотрится слабо, в общем-то, это во многом попса, к сожалению. Тот же, что и у «Войны», продюсер, Сергей Сельянов, но нет Балабанова и нет этого надреза, через который делается кровопускание.

Если мы говорим о сирийском конфликте, то во многих фильмах видна попытка показать военных с человеческой точки зрения, показать, что они герои, не обезличенные люди. И мне кажется, это правильно.

— Да, там главную роль играл [Игорь] Петренко, который также снялся в довольно крепком фильме о войне в Сирии — «Небо» (Игоря Копылова. — Ред.). И это тоже такая правильная попытка показать людей подвига, людей дела. Мы можем там искать недостатки и наверняка найдем, но по мыслям это неплохое кино.

Тут опять же смотря с чем и как сравнивать. Если со Стенли Кубриком, то это одна история. А если сравнивать, что называется, со средним уровнем по палате, то совсем другая история. Вообще, рассказывая о сирийском конфликте, наш кинематограф, я считаю, подобрался к тому, чтобы пытаться быть убедительным.

— Да, но в иностранном кино они очень постарались обойти вот этот «турецкий вопрос».

— Я слышал об этом сериале в основном положительные отзывы, но мы сейчас говорим, прежде всего, об американцах, о Голливуде. У них там такие типичные фильмы на эту тему: «Спаситель» (Хичама Хаджи. — Ред.) или «Без жалости» (Стефана Соллима. — Ред.), — это «Неудержимые» на минималках, все очень посредственно. Вообще меня безумно раздражает в посредственном голливудском кино, прежде всего, вот эта интонация наблюдателя, который выносит вердикты всем остальным. Мол, я лучше, я чище, я есть закон.

— Вам понравился какой-нибудь российский фильм об украинском конфликте?

— Вот там, кстати, есть эта интонация американской как бы рассудительности, наблюдения со стороны. Довольно странно это смотрится, хотя названная вами лента и не без достоинств. Вообще, если мы говорим о кино о Донбассе, то тут всё сложнее, конечно. Странно: вроде бы Донбасс нам явно ближе, чем Сирия, но, видимо, это и сказывается. Вроде бы мы говорим о том, что нам близко, что кровоточит предельно, но вот это и оказывается максимально сложно. Как писал [Фёдор] Достоевский, в самых страшных вещах боишься признаться прежде всего сам себе.

— Может быть, да. Вроде бы фильмы есть, но их трудно рассматривать как то, что мы будем пересматривать. Какие есть варианты? Что-то полудокументальное, как фильм о Мариуполе «Лучшие в аду» (Андрея Щербинина. — Ред.). Это фильм тех же авторов, что и «Солнцепек», если я не ошибаюсь. На него можно ругаться, но, наверное, такой сегмент тоже нужен. Это, конечно, не высказывание, нет, это скорее крик: «Вот смотрите, есть такая трагедия и такой подвиг, не отворачивайтесь — смотрите».

Можно сказать: «Нет, мы хотим Франсуа Трюффо, мы хотим Кубрика, мы хотим [Андрея] Тарковского, [Дэвида] Финчера, [Терренса] Малика». Но кинематограф — это в принципе гигантская, почти бесконечная мозаика, которая складывается из фрагментов. Здесь разные жанры, да, но и разный художественный уровень тоже, как и стилистика, как и степень таланта и откровенности.

Есть «Цельнометаллическая оболочка» Кубрика, а есть «Красная жара» с [Арнольдом] Шварценеггером. И можно ругаться, но я «Красную жару» очень люблю, там все гораздо тоньше, чем кажется. Это кино о дружбе, очень доброе и хорошее, хотя оно и воспринимается, как пример клюквы.

Фильмы о Донбассе, о которых мы говорим, могут не стать документами эпохи, но могут быть хорошим способом докричаться до обывателя, привлечь его внимание. Как серьезное исследование конфликта мы их воспринимать не можем.

Был еще фильм «Ополченочка» (Алексея Козлова. — Ред.), неплохое кино, которое достойно просмотра ради внимания определенной аудитории. Если же мы хотим, чтобы это кино работало, конечно же, нужно уходить от этой поверхностности, карикатурности. Персонажи должны быть живыми. Темы, которые поднимаются, глубокими и глубинными. Штампы убивают все сразу.

Когда ты снимаешь кино о войне, то ты обязан быть предельно точным. Тут ни на грамм нельзя сфальшивить. Каждая деталь, каждая реплика — всё должно быть взвешено. Вспомните лучшие образцы советского военного кинематографа. Тут, к слову, я могу в очередной раз процитировать Вадима Кожинова: «Это стихи, написанные не о войне, но стихи, написанные войною».

Другой фильм, «Крым» (Алексея Пиманова- ред.), но это просто затянувшийся рекламный ролик. Причём сделанный… ну мы все видели.

С украинской стороны в кинематографе создается ощущение, что они, конечно, лучше понимают ситуацию, сильнее в нее погружены. Но, конечно же, это абсолютно агитационные, попсово-политические произведения.

Что касается Голливуда, США, ничего серьезного на тему Украины я припомнить не могу. Кроме, конечно Оливера Стоуна, который всегда остается Оливером Стоуном. Всем рекомендую посмотреть его «Украину в огне», но это, безусловно, публицистическое высказывание.

В целом, мы все время ругаемся на российское кино, но пример самой жесткой военной клюквы, просто суперклюквы — фильмы Анджелины Джоли. Это просто кино, состоящее из штампов, жанр «бьюти-клюква». Она снимает кино о югославском конфликте «В краю крови и меда», о конфликте в Камбодже («Сначала они убили моего отца»). То есть она снимет обо всех конфликтах вообще, снимает с точки зрения того самого мирового правительства, где сразу понятно, что сербы — плохие, боснийцы — хорошие.

Это такой жуткий политический заказ. Ну Голливуд этим всегда славился. Даже Гай Ричи, снявший пару, безусловно, классных фильмов, ухитрился из своего «Переводчика» сделать довольно-таки бестолковую агитку на извечную тему «как белый господин туземцев уму-разуму научал». Смотрится откровенно скучно и глупо, пусть и сделано профессионально.