Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Роман, что нужно понимать жителям столицы, чтобы обезопасить себя на случай повторения массовой атаки украинских беспилотников?
— Надо понимать, что на столицу по жилым кварталам летят дроны, начиненные большим количеством взрывчатки. Даже если это будет килограмм, то это все равно много. При падении этот беспилотник может как минимум вызвать разрушение конструкций. Например, он может пробить крышу частного дома. А если больше килограмма (по некоторым данным, часть БПЛА несли до 5 кг взрывчатки), то это уже аналог авиационной бомбы со всеми вытекающими последствиями.
И второй момент, который мы должны обязательно понимать, — это то, что эти дроны кустарного изготовления. Они держатся на элементах, которые куплены на всем известном китайском сайте, поэтому надежность у них соответствующая. И то, что дроны втыкались в жилые постройки, падая под воздействием средств РЭБ, — это как раз следствие их кустарного производства.
Это не отменяет того, что они опасны и долетают до Москвы. Не стоит к ним относиться панибратски. Но тем не менее надо понимать, что, даже если у них заложен какой-то маршрут и намечены какие-то военные цели, о чем будет противник говорить, на самом деле рассчитано заранее, что упасть они могут куда угодно. Естественно, там никто не задумывается о том, что будет, если они будут падать на жилые застройки.
Поэтому при характерном звуке в воздухе, похожем на шум мопеда, надо как минимум, не доставая телефон и не разглядывая небо, энергично отойти под какой-нибудь козырек или спрятаться за какую-то преграду. Потому что дрон может упасть вблизи вас или воткнуться в ту же самую многоэтажную застройку, и на вас сверху полетят строительные обломки.
— С украинской точки зрения это ответ на несколько дней атак Киева. Чего дальше можно ожидать от Украины. Что мы еще не видели?
— На мой взгляд, будет нарастать интенсивность таких атак. И к сожалению, наверняка вырастет точность. В этот раз это просто была психологическая атака. Сегодня они запустили восемь дронов, а завтра могут запустить двадцать, в зависимости от возможностей производства.
Мы должны понимать, что это в первую очередь была идеологическая акция, потому что военный ущерб эти дроны причинить не могут никакой. Максимум случайно попасть в какой-то военный объект, не причинив ему особого вреда. Это терроризм, нацеленный на психологическое давление и медийный эффект.
Для медийного эффекта они будут выбирать наиболее медийные цели. Нефтебазы, которые в случае попадания могут «красиво» загореться. Это может быть централизованная атака на электростанции, чтобы в случае попадания в машинный зал Москва или любой другой город России погрузились в темноту.
В этом направлении и будут их дальнейшие шаги.
— Насколько силен этот медийный эффект от подобных атак? На мой взгляд, это близко не сравнимо с тем же заходом диверсионной группы или с ударом беспилотника по куполу Кремля.
— Совершенно верно. Это же не первая такая атака. Просто именно до Москвы долетели они впервые. Понятно, что новоприобретенные территории они бомбили всегда. И когда говорят, что это удар по России — это немножко неправильно, потому что с точки зрения новых реалий по России они бомбили всегда. Но это и не первый прорыв на территории РФ в границах до 22 февраля. Сначала это был удар нефтебазе в Белгородской области, когда прорвались два вертолета, используя натовские разведданные.
После этого был удар по Крымскому мосту. После этого были многочисленные бомбардировки российского приграничья. Поэтому беспилотники над Москвой — это немножко выгоревший прецедент. Это на российского пользователя не произвело такого сильного впечатления. Тем более что все дроны были сбиты или упали вследствие воздействия средств РЭБ.
Наш народ, в силу своих положительных качеств, не склонен к истерикам. Люди в очередной раз посмотрели и сказали: ну и хорошо. Вы же помните самую распространенную шутку: «Дрон попал в квартиру к двум студенткам, на его месте должен был быть я». То есть никто не говорит: «Какой ужас, все пропало, давайте к каким-то действиям переходить».
— Вы упомянули о диверсии на Крымском мосту. Тогда Киев яро отрицал свою причастность к диверсиям, но некоторое время назад глава СБУ Василий Малюк заявил, что они проводили определенные мероприятия. Сейчас они тоже открещиваются от атак. Зачем? На кого это рассчитано?
— Это делается из-за международного права. Например, чтобы России невозможно было поднять этот вопрос на Совбезе ООН или подать иск в международный арбитраж в связи с причинением ущерба. Поэтому какие-то неизвестные средства поражения прилетели — идите и доказывайте.
Не забывайте, что после каждого падения и вторжения ДРГ наши следственные органы возбуждают уголовные дела, начинают сборы доказательств и прочие экспертизы. Как раз это для того, чтобы перевести все это в юридическую плоскость и на будущее просто иметь инструмент для оперирования.
Казалось бы, зачем возбуждать уголовные дела, когда и так все ясно. Как раз это из той же серии, что была доказательная база. Все должно быть положено на бумагу и сделано официально по законам.
— В ответ на это мы видели заявление МИД о том, что он решительно осуждает попытки террористических атак ВСУ и то, что российская сторона оставляет за собой право принять самые жесткие меры в ответ на террористические атаки киевского режима. Может ли Москва ответить еще жестче, чем сейчас?
— Это вопрос, над которым многие ломают головы. Не хочется скатиться до уровня красных линий и ударов по центру принятия решений, но хотел бы отметить несколько моментов.
Первое — это охота за людьми, принимающими решения. Хотя бы на уровне глав ведомств, в частности глав разведки.
Второе — это охота за людьми, которые занимаются производством и разработкой военной продукции. Например, охота за представителями концерна «Антонов» — это и будут легендарные удары по центру принятия решений.
Третье. Согласно по российской военной доктрине, применение того же тактического ядерного оружия возможно только после полномасштабного вторжения именно на территорию РФ.
Я не хочу уподобляться другим экспертам, которые всерьез рассуждают о ядерном ударе. Не потому, что это невозможно, а потому что мы пока еще не исчерпали другие рычаги.
А так мне трудно сказать, что конкретно имел в виду МИД РФ. На Украине мы и так используем довольно широкую номенклатуру, начиная от сухопутной операции и заканчивая многочисленными ракетными ударами.
— Помимо прочего, хотел поговорить об обстрелах Шебекино. Насколько сложно вновь войти на территории Харьковской области и создать некий пояс безопасности, который не позволит его обстреливать?
— Это наиболее оптимальный способ. Тем более что нам для безопасности российского приграничья хватит порядка 20–30, максимум 50 км. Но мы должны понимать, что российская граница вдоль Украины только в Белгородской области составляет 594 км. Всего это порядка 1300 км. Поэтому продвинуться на фронте в 1300 километров на 50 км вглубь — это задача нетривиальная.
Понятно, что на всем протяжении границы это бессмысленно. Это должно быть вблизи крупных населенных пунктов вроде Шебекино. Что же касается других городов, то нужно создавать группы контрбатарейной борьбы для охоты за артиллерийскими расчетами противника. Это гораздо более простая задача.
При наличии звукометрической аппаратуры, визуального наблюдения с помощью квадрокоптеров и БПЛА, а также различной развединформации, мы с этим справимся. Мы за короткий период сможем если не полностью прекратить обстрелы, то, по крайней мере, сильно их проредить.
Но мы опять же помним ситуацию с Донецком. Там вообще нет никаких преград для контрбатарейной борьбы, но полностью подавить противника там так и не удалось.