Исполнительный директор Союза добровольцев Донбасса полковник Андрей Пинчук рассказал изданию Украина.ру, можно ли говорить, что началось украинское контрнаступление.
— Андрей Юрьевич, Бахмут/Артемовск освобожден. Какое это событие имеет военное и невоенное значение для СВО?
— Так как у нас не война, а специальная военная операция, то у нас все значения комплексные. Там есть военное, политическое и информационное составляющее, так что и здесь у нас тоже результат комплексный.
По окончании битвы за Бахмут наступает новый этап. Ответ на вопрос, какой этап наступает, тоже достаточно понятный: это инициация того самого «легендарного» и давно обещанного украинского контрнаступления.
Я с зимы говорю о том, что оно будет не раньше второй половины мая по объективным, в том числе погодным, кадровым, техническим причинам. К этой дате мы подошли.
— Пятнадцать минут назад закончился ливень в Донецке. Что, в таком случае опять «контрнаступа» не будет?
— Проклятые синоптики портят нам все планы и противнику тоже. Но это ирония, а если серьезно, то ливень, дожди и прочие реалии окружающего мира были, есть и будут.
Я не знаю ни одной военной кампании, в которой бы ливень прекратил ее проведение. Тут надо понимать, что когда речь идет о дождях и вообще о природе, то речь не о том, что прошел дождик, и погода стала плохая, а о том, что существует устойчивость почвы, почва просыхает, становится достаточной для передвижения, вне зависимости, идет дождь или нет.
Грубо говоря, сухая почва на глубине до сорока сантиметров ни разовыми дождями, ни разовыми ливнями не размывается.
Поэтому это долгосрочная история, если говорить о погодной составляющей. Но помимо погодной составляющей, мы с вами уже говорили об этом, история про контрнаступление была в первую очередь информационной операцией противника. Они тянули резину, время, создавали соответствующий мотивационный фонд и при этом решали свои технические, кадровые и прочие вопросы.
Сейчас завершилось или завершается формирование наступательных бригад. Они получили ту технику, которую хотели для этого наступления.
Фактически этот процесс только-только завершился или еще завершается по некоторым параметрам, особенно по параметрам ПВО, по мобильным средствам ПВО, которые могут обеспечить защиту неба в ходе этого контрнаступления от нашей авиации.
Сейчас все-таки выходит на поверхность история с возможными поставками боевой авиации для нужд ВСУ.
Так что эта история не про разовый дождь, даже пусть и очень сильный, а про более системные процессы.
— Некоторые говорят, что «контрнаступ» уже идет, другие говорят, что не идет и вообще его не будет — нет достаточных сил для него у ВСУ. Так все-таки, с вашей точки зрения, он уже начался или не начался?
— Тут надо тогда определиться с понятийным аппаратом, потому что если у тех, кто считает, что «контрнаступ» не идет, «контрнаступ» — это выход на рубеж боевой атаки и, соответственно, команда «в атаку» — и с криками «ура» пехота, танки, артиллерия и, наверное, даже «кавалерия» побежали вперед, — то такого «контрнаступа» нет, думаю, что и не будет никогда за время этой кампании.
Любое наступление должно сопровождаться информационными и дезинформационными кампаниями, что немаловажно, и чего, к сожалению, не хватило в том числе при организации СВО. Должно сопровождаться и мотивационными кампаниями и соответствующими условиями: по логистике, поставкам, по кадрам. С этой точки зрения «контрнаступ» идет.
Но мы с этой риторикой опять заблудимся, потому что находится ли противник сейчас в режиме полноценной атаки? Нет. Если убрать все эмоции, представить, что мы не люди, вовлеченные в эти процессы, а иностранцы из Новой Зеландии, то мы увидим, что русские до сих пор находятся на той территории, которую Украина считает своей. Пусть они не двигаются вперед, но они удерживают эту территорию.
Они же при этом периодически проводят какие-то иногда удачные, иногда неудачные локальные военные кампании. И с точки зрения этого условного новозеландца в режиме наступления все-таки находимся мы, а не противник; Это если отстраненно, беспристрастно посмотреть на эту тему.
А противник находится в режиме наступления только пока в информационной сфере. Не было такого, чтобы они в режиме кавалерийской атаки где-то нас иссекли. Были там истории с Красным Лиманом, но даже из-под Харькова, из-под Чернигова, из-под Киева и других мест, из-под Балаклеи, Изюма мы же все-таки сами уходили, мы не предпринимали остервенелых защитных действий, как противник в Бахмуте.
Если бы мы уперлись в том же Херсоне или в Изюме, или под Харьковым, и все силы бы бросили на защиту своих рубежей, где наш враг нас атаковал, то мы бы тоже оттуда до сих пор бы не ушли. Я в этом уверен.
Поэтому с точки зрения диспозиции, повторюсь, в наступление находимся мы. А с точки зрения анонсирования определенных действий, которые имеют свои этапы информационные и прочие, наверное, все-таки этот пресловутый долгожданный [украинский]«контрнаступ» начался.
— Критики действий военных говорят, что надо штурмовать города и укрепрайоны не в лоб, а в клещи брать, в котлы, и тогда зачищать города, а так очень много жертв. Так ли это?
— Они правы и неправы. Потому что с точки зрения теории процесса и начала СВО именно так всё и должно было происходить.
Просто если бы на момент начала СВО мы провели бы кампанию по формированию мотивации у украинцев по переходу на нашу сторону, провели бы нормальную работу, чтобы местные лидеры переходили на нашу сторону и переводили города, подразделения, батальоны и полки под российский флаг или хотя бы объявляли вооруженный нейтралитет, пусть даже и от России, и от Украины, — такая технология тоже, возможно, была бы, с объявлением каких-нибудь очередных народных республик.
И при этом наши наступательные ресурсы двигались вперед так, как мы двигались в самом начале, то тогда нужно было бы обходить, огибать, брать в клещи и т. д. На момент годичной давности все абсолютно верно.
В этом смысле наши люди абсолютно правы, я сам на их стороне, но эта история с сослагательным наклонением. У нашей, человеческой истории нет этого сослагательного наклонения «если бы».
А с точки зрения того состояния, в котором мы сейчас оказались, с точки зрения тех материально-технических условий, которыми мы сейчас обладаем, когда, допустим, говорят: «К лету у вас точно будут боеприпасы, а к следующей зиме у вас будут беспилотники или станции РЛС, или станции разведки», то получается как в известном анекдоте: «Жора, жарь рыбу, рыба будет».
Если брать те реальные условия, в которых сейчас находятся бойцы на передовой, то конечно же, никаких сил и средств для того, чтобы масштабно огибать и брать в клещи, просто нет, потому что тогда люди находятся на открытой местности, в итоге их уничтожают, пока они там что-то пытаются огибать.
Во-вторых, существуют конкретные показатели по ТТК, по дальнобойности у артиллерии, у бронетехники. Если ты воюешь в городской среде на равнинной местности, то такими естественными защитными преградами начинают выступать жилые дома.
Поэтому тут уже не получается никаких ни клещей, ни обходов, ничего подобного. Так что с точки зрения объективной реальности, в которой мы оказались через год с лишним от начала СВО, люди, критикующие подразделения, что они не обходят и не берут врага в клещи, — неправы, потому что тут теории перекрываются объективными обстоятельствами.
— Мне один военный эксперт говорил, что свидетельством того, что вот-вот начнется украинское контрнаступление, будет переброска к линии фронта всех этих «Леопардов», «Абрамсов», «Брэдли» и т. д. Все говорят о том, что их на линии фронта вообще нет. Может такое быть?
— Конечно, их нет на линии фронта. Их же реально уничтожают: каждый день взлетает наша истребительная авиация, стреляет дальнобойная артиллерия. Как бы их не критиковали, но они наносят ощутимый удар по складам, по скоплению бронетехники на линии боевого соприкосновения.
Поэтому их и нет там, потому что то, что появляется, достаточно быстро уничтожается. Тут надо понимать, какую тактику противник выбрал сейчас. Когда мы видим эти малые группы, которыми они бьют, они обожглись ровно на том, на чем и мы.
У нас была такая история — уничтожение бронетехники под Угледаром, под Белогоровкой. Есть еще целый ряд направлений, где мы потеряли технику на скоплении. И у противника есть тоже такие же примеры.
Поэтому не получается сейчас большими, крупными соединениями за что-то воевать, а если и получается, то, как с Бахмутом, — под прикрытием жилых домов, под прикрытием удобных природных условий, в первую очередь гор, возвышенностей.
Почему сейчас так долго ждали мая — тоже не надо об этом забывать — потому что появилась так называемая «зеленка». Лесополосы, которых достаточно много, пусть и на равнинной местности, на том же Донбассе, на Харьковском направлении и на прочих, они сейчас позволяют прятать в них личный состав и определенное количество бронетехники под естественным прикрытием густой листвы.
Сейчас листва потихонечку становится или стала густой, а до этого как это можно было сделать? Открытые пространства, куда там особенно спрячешь?
Кинжальные удары небольшими группами, формирование направлений и прорывов. Почему у них так много сейчас скоростной легкобронированной техники, почему так много тех же пулеметов, легких гранатометов и прочих средств мобильного поражения, ПТРК. Много поставляют и такие же мобильные зенитно-ракетные комплексы для того, чтобы в движении, в динамике можно было рвануть, как Сырский это организовывал на Харьковском, на Балаклейском направлении, и, соответственно, быстро (здесь уже искусство штабов) организовывать логистику и накидывать эти единицы бронетехники на эти направления, — прорыв, в отличие от традиционной военной науки, когда наступаешь широким фронтом и бьешь противника.
У нас такой момент был в начале самом СВО, когда у нас была такая возможность широких охватов, больших фронтовых ударов, но просто мы этот момент уже пропустили, всё.
На сегодняшний момент такая возможность, во всяком случае, пока упущена. И у них она тоже упущена. Я вообще, честно говоря, далек от мысли о том, что у противника есть реальная возможность достижения каких-то больших стратегических прорывов.
— Почему?
— Да потому, что паритет сил сформирован по количеству личного состава, по количеству бронетехники. Небо пока еще мы контролируем. Поэтому для того, чтобы достичь большого оперативного прорыва нужно преодолеть линии обороны, а они все-таки в наличии у нас тоже имеются.
Противнику нужно углубиться на достаточно большие расстояния. У них тоже нет такого количества личного состава, чтобы так глубоко двигаться и расширять этот прорыв в разные стороны, формируя новые фронты. Поэтому это в большей степени разговоры.
Для того, чтобы такую возможность получить, им надо получить решающий перевес в какой-то из сфер, — либо в сфере сухопутных войск, либо в сфере контроля неба, — над чем они сейчас и работают.
Потому что для того, чтобы или мы, или они достигли большого стратегического результата, должны появиться новые факторы, доминирование на линии фронта. Для этого нужна авиация, большее количество и другого качества бронетехника, средства связи. У них они есть, а у нас с ними до сих пор большие проблемы.
— Они все хотят получить от Запада F-16. В каком количестве должны быть у них F-16, чтобы у них в небе было преимущество? Для чего они будут их использовать? Для наступления, для атак, для обороны?
— Во-первых, эти самолеты позволяют использовать ракетные системы, в том числе ракетные системы не только класса «воздух-воздух», но и «воздух-земля». И более скоростные самолеты по сравнению с тем, что сейчас есть у Украины, и в большем количестве, — у них просто заканчиваются советские самолеты.
Позволят поражать нашу авиацию модернизированными ракетными комплексами, потому что ракеты они получают от Запада, а как эти ракеты использовать, у них очень ограниченный ресурс для того, чтобы не с земли, а с воздуха наносить ими удары, что повышает их эффективность.
Во-вторых, контроль неба при обеспечении наступательных операций, при наличии одновременно с этим мобильных средств ЗРК, таких как «Ирбис Т», и ряд других систем. Они дают возможность лишить врага, то есть нас, возможности поддержки с неба сухопутных войск, а значит, обеспечить доминирование, а это гарантированные условия для продвижения вперед.
— А сколько нужно этих самолетов? Как-то сможет их наличие что-то изменить радикально?
— Это зависит от участка фронта, направления прорыва. Если бы они перед собой ставили задачу убрать нас с территории Запорожской или Херсонской области полностью, то тогда надо определять, на каких участках они собираются это делать.
Для прорыва и захвата Крыма этого, естественно, недостаточно, это слишком большая стратегическая задача, а для того, чтобы захватить какой-то квадрат на карте, их может хватить.
В этом квадрате тебе нужен контроль неба, нужны средства ПВО, нужно доминирующее количество бронетехники, средств пехоты, средств связи и разведки.
Если бы такими квадратами задачи нарезаются, то вполне. Допустим, 30—50 самолетов вполне создают благоприятные условия для выполнения подобной оперативной задачи.
Плюс, несомненно, мы будем еще наблюдать атаки ДРГ, различные дезинформационные кампании, потому что противник, к сожалению, лучше, чем мы понимает роль и значение информационных дестабилизирующих акций.
— Что могло произойти с Залужным? Одни говорят, что он мог сильно 8 мая пострадать, поэтому мы его давно не видим.
— С моей точки зрения, есть несколько факторов и объяснений. Во-первых, я не исключаю версию господина Пригожина, который предположил, что Залужный не убит, но мог быть ранен.
Я в свое время давал опровержение, когда говорил о том, что он, возможно, убит, и действительно я не сомневаюсь в том, что он жив, но ранение он теоретически получить мог. Это первый вариант.
Второй вариант связан с отсутствием его на заседании начальников штабов НАТО. Я предполагаю, что это могла быть согласованная позиция, потому что появление и участие Залужного в совещаниях с западными офицерами и генералами в публичном режиме автоматически приводит к тому, что даже на уровне общественной риторики этот Комитет начальников штабов или любое другое подобное совещание принимает на себя ответственность и разделяет с Залужным ответственность (со всеми рисками) за проведение так называемого «контрнаступа».
А если Залужный демонстративно ведет себя отстраненно, если он не появляется на совещаниях, не выходит в информационную сферу, то, соответственно, он на себя принимает всю полноту ответственности. Притом что мы понимаем, что западные генералы, советники руководят процессами.
Есть еще немаловажный фактор — Залужного было очень много в последнее время в информационной сфере, и раздавались различные сигналы о том, что Офис Зеленского испытывал определенную политическую ревность по этому поводу.
Понятно, что если рассматривать кандидатов, вернее, потенциальных конкурентов Зеленского, то Залужный в этом смысле является кандидатом № 1, потому что все другие политические деятели в условиях боевых действий сильно Залужному уступают. У него реально высокий политический рейтинг.
Залужный мог получить на эту тему определенный сигнал, в режиме «занимайся своей работой, воюй, а о политике потом поговорим».