"Вокруг Булгакова": снять шляпу перед Маяковским

Владимир Владимирович Маяковский умер 14 апреля 1930 года. Он покончил жизнь самоубийством (это официальная версия – конспирологические танцы на граблях вокруг смертей Маяковского и Есенина продолжаются по сей день).

Маяковский и Булгаков были антиподами во всём. Футурист и революционер против классика и эволюциониста… Само их сосуществование в одном литературном пространстве содержало в себе скандал. В своих публичных выступлениях, а равно в своих произведениях, Булгаков и Маяковский друг друга не жаловали.

И всё же… Всё же жили они в одно время, представляли одну культуру и озабочены были одними и теми же проблемами выживания и творческой самореализации в России времён Великого перелома.

Знакомство Михаила Афанасьевича Булгакова и Владимира Владимировича Маяковского началось односторонне. В 1920 году, когда Булгаков принял решение посвятить себя литературе, Маяковский, бывший на два года младше Булгакова, – уже достаточно известный поэт, один из столпов футуризма. Его первая книга из четырёх стихов "Я!" вышла ещё в 1913 году. Так что Булгаков о Маяковском знал задолго до того, как приехал в Москву.

Когда именно Булгаков познакомился с творчеством Маяковского достоверно неизвестно, но было это не позже 1918 года. Доктор Булгаков не был завсегдатаем киевского клуба "Х.Л.А.М.", возможно даже и вовсе в нём не бывал, но знал о нём достаточно, чтобы позже описать его под видом клуба "Прах" в "Белой гвардии". И уж наверняка он видел знаменитый плакат на входе в клуб: "Войдя сюда, сними шляпу, может быть, здесь сидит Маяковский".

Большевику Маяковскому дорога в гетманско-петлюровский Киев была, разумеется, заказана. Точные даты существования клуба "Х.Л.А.М." покрыты мраком неизвестной тайны, но точно можно сказать, что открыт он был после прихода в город немцев, а закрыт – до возвращения большевиков в феврале 1919 года. В советский Киев Маяковский пожаловал только в 1924 или 25 году.

Впрочем, впервые Маяковский побывал в Киеве ещё до войны – 26-31 января 1914 года он выступал вместе с Давидом Бурлюком и Василием Каменским во Втором городском театре (так писали в газетах, хотя этого театра уже почти два десятилетия как не существовало – неясно шла ли речь об Оперном театре или о каком-то временном помещении, носившем такое название), а также в одном из клубов "Киевского Парижа" (квартал Печерска, обращённый к Майдану Независимости). Красная кофта (не жёлтая – именно красная), разрисованное лицо, яркие декорации, подвешенное над сценой пианино. Умеренный скандал.

Газета "Киевлянин" писала: "Маяковский очень убедительно и толково на языке обыкновенной человеческой речи изложил теорию новой поэзии. Исходя из основного положения его, новые формы жизни требуют и новых форм искусства, он доказывал, что человеку, воспитавшему свою эстетическую восприимчивость в шумной прозаической суете большого города, непонятны и не могут быть понятны, скажем к примеру, хотя бы идиллии Феокрита. Горожанин, для которого музыкальные впечатления слагаются из воя фабричных гудков, дребезжания экипажей, гудения телефонных проволок, шума автомобилей, лязга якорных цепей, вряд ли способен правильно понять и оценить музыку Бетховена и Моцарта". ("Киевлянин", 1914, 30 января).

Студент последнего курса Михаил Булгаков наверняка слышал и читал об этом нерядовом событии в культурной жизни Киева. Возможно даже и присутствовал, но это маловероятно – в его произведениях это обстоятельство никак не отражено.

Первым же московским впечатлением новоявленного литератора, если верить "Запискам на манжетах", было такое: "С моста опять бултыхнули в тьму. Потом фонарь. Серый забор. На нём афиша. Огромные яркие буквы. Слово. Батюшки! Что ж за слово-то? Дювлам. Что ж значит-то? Значит-то что ж? Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского".

Юбилейный вечер "Дювлам" прошёл в Москве, в Большой аудитории Политехнического музея, 19 сентября 1921 года. Отсчёт вёлся от стихов, написанных в одиночке Бутырской тюрьмы в 1909-1910 годах. Булгаков, по расчётам Бориса Мягкова, приехал в Москву ночью 28 сентября – плакат был один из последних, ещё не сорванных или заклеенных.

По Валентину Катаеву ("Трава забвенья"), знакомство писателя и поэта произошло так:

"Некоторое время Булгаков молча настороженно ходил вокруг Маяковского, не зная, как бы его получше задрать. Маяковский стоял неподвижно, как скала. Наконец Булгаков, мотнув своими блондинистыми студенческими волосами, решился:

– Тимерзяев (так у Катаева; правильно, разумеется, "Тимирязев" – Авт.).

Своего профессора Булгаков назвал: Персиков" (речь идёт о персонаже "Роковых яиц").

Фамилия приспособленца Шарикова тоже заимствована из творчества Маяковского.

Для Маяковского Булгаков был носителем противоположной ("буржуазной") идеологии и противоположной эстетической программы.

Тут, собственно, тема для отдельного исследования, но, представляется, что Маяковский был всё же не прав. Булгаков без особого пиетета относился к капиталу и его представителям (вспомним, что главный негативный персонаж "Бега" – "миллионщик" Парамон Корзухин). Что до эстетики, что Маяковский наверняка читал "Дьяволиаду", а модерновый роман "Мастер и Маргарита" уж точно должен был бы его сразить. Хотя прочитать он его, конечно, не мог – Булгаков начал писать "закатный роман" за год до смерти Маяковского.

Тем не менее, в произведениях Маяковского Булгаков упоминается и не самым лучшим образом.

Пьеса "Клоп" (1928): "Сплошной словарь умерших слов… бублики, богема, Булгаков…". Впрочем, как установили исследователи творчества Маяковского, фамилию Булгакова в пьесу поместили в театре им. Мейерхольда. Возможно это сделал сам Мейерхольд, который ставил пьесу. Но Маяковский не возражал.

Пьеса "Баня" (1930): "Вы видали "Вишнёвую квадратуру"? А я был на "Дяде Турбиных" (тут Маяковский скорее издевается над репертуаром МХАТа, на сцену которого он очень хотел попасть).

Стихотворение "Буржуй-нуво" (1928):

"На ложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым,
он
даёт
социальный заказ
на "Дни Турбиных" —
Булгаковым".

Бывали с его стороны и более жёсткие "наезды". Вот, например, выступление Маяковского на диспуте "Театральная политика Советской власти" (2 октября 1926 года):

"В чём неправ совершенно, на 100%, был бы Анатолий Васильевич (имеется в виду А.В. Луначарский – Авт.)? Если бы думал, что эта самая "Белая гвардия" является случайностью в репертуаре Художественного театра. Я думаю, что это правильное логическое завершение: начали с тётей Маней и дядей Ваней и закончили "Белой гвардией". (Смех.) Для меня во сто раз приятнее, что это нарвало и прорвалось, чем если бы это затушёвывалось под флагом аполитичного искусства. (…) И в этом отношении "Белая гвардия" подпись на карточке внесла, явилась только завершающей на пути развития Художественного театра от аполитичности к "Белой гвардии". (…)

В отношении политики запрещения я считаю, что она абсолютно вредна. (…) Запретить пьесу, которая есть, которая только концентрирует и выводит на свежую водицу определенные настроения, какие есть, — такую пьесу запрещать не приходится. А если там вывели двух комсомольцев, то давайте я вам поставлю срыв этой пьесы — меня не выведут. 200 человек будут свистеть, а сорвем, и скандала, и милиции, и протоколов не побоимся. (Аплодисменты.) Товарищ, который говорил здесь: "Коммунистов выводят. Что это такое?!". Это правильно, что нас выводят. Мы случайно дали возможность под руку буржуазии Булгакову пискнуть — и пискнул. А дальше мы не дадим. (Голос с места: "Запретить?".) Нет, не запретить. Чего вы добьётесь запрещением? Что эта литература будет разноситься по углам и читаться с таким удовольствием, как я 200 раз читал в переписанном виде стихотворения Есенина".

Чувствуете эту прекрасную майданную атмосферу? По счастью, Маяковский не воплотил в жизнь этот свой план. А может и не собирался его воплощать…

На "Дни Турбиных" его, якобы, потом затащили, но он сбежал после первого же действия – скучно…

В произведениях Булгакова Владимир Владимирович тоже встречается, в том числе – и под своим именем.

Очерк "Бенефис лорда Керзона", посвящённый демонстрации у Моссовета, вызванной убийством Воровского и ультиматумом:

"На балкончике под обелиском Свободы(памятник, стоявший на месте современного Юрия Долгорукого – Авт.) Маяковский, раскрыв свой чудовищный квадратный рот, бухал над толпой надтреснутым басом:

- Из-под маски вежливого лорда глядит клыкастое лицо!! Когда убивали бакинских коммунистов… (…)

Маяковский все выбрасывал тяжелые, как булыжники, слова, у подножия памятника кипело, как в муравейнике".

Есть мнение что стихи Ивана Русакова в "Белой гвардии" представляют собой вариацию стихов Маяковского или кого-то ещё из того же футуристического круга.

Присутствует Маяковский и среди персонажей "Мастера и Маргариты". Во всяком случае, большинство булгаковедов сходятся в том, что его черты присутствуют в описании поэта Рюхина. Замахивался, дескать, на самого Пушкина, но – не дорос…

Протянутую руку Рюхина ассоциируют с началом стихотворения "Юбилейное" (1924 год):

"Александр Сергеевич,

Маяковский".

Из воспоминаний друга семьи Булгаковых Сергея Ермолинского (мы его помним как автора сценария "Неуловимых мстителей"):

"Если в бильярдной находился в это время Маяковский и Булгаков направлялся туда, за ними устремлялись любопытные. Ещё бы — Булгаков и Маяковский! Того гляди разразится скандал.

- О, Владимир Владимирович, но и вам клопомор не поможет, смею уверить. Загородный дом с собственным бильярдом выстроит на наших с вами костях ваш Присыпкин(отрицательный персонаж пьесы "Клоп", мещанин — Авт.).

Независимо от результата игры прощались дружески. И все расходились разочарованные".

В 1927 году в издательстве "Молодая гвардия" вышла знаменитая детская книга В. Маяковского "История Власа — лентяя и лоботряса" с иллюстрациями супруги друга Булгакова Николая Лямина Наталии Ушаковой. Иллюстрации Маяковскому очень понравились, что и было передано художнице (лично они знакомы не были).

Анекдотичность этой истории состоит в том, что родители Власа Прогулкина были нарисованы с Булгакова и Любови Белозерской.

Однажды детский писатель и поэт Владимир Долгоруков (Владимиров) написал стихотворение "Мука Маки", посвящённое Булгаковым и их котам. Белозерская была, выражаясь современным языком, "зоошиза" — тащила домой всякую живность, в основном — кошек. Мука — имя кошки, а Мака — домашнее имя самого Булгакова. Ушакова и Сергей Топленинов (владелец знаменитого "дома мастера" в Мансуровском переулке) оформили стихотворение как книжку и проиллюстрировали её…

Так портрет Булгакова (надо сказать, самим писателем нелюбимый) попал на страницы книги Маяковского.

Поистине — единство и борьба противоположностей…

17 апреля 1930 года состоялись похороны Маяковского. Пришёл и Булгаков. Это было самое тяжёлое для него время. Его произведения не печатали. Его пьесы не ставили. За границу не выпускали. 28 марта он отправил письмо в адрес правительства и серьёзно думал о самоубийстве.

18 апреля в квартире Булгакова на Большой Пироговской раздался звонок – с писателем хотел говорить Сталин…

Многие булгаковеды полагают, что Сталина очень озаботила смерть Маяковского. Две смерти знаковых деятелей культуры произвели бы крайне невыгодное впечатление на внутреннюю и международную общественность. Смерть Маяковского парадоксальным образом стала спасением для Булгакова.

"Почему ты явился не прошеным?

В недописанный лист…".

Это стихотворение Булгакова (да, он писал стихи, но крайне редко) иногда упоминается как посвящённое Маяковскому. Упоминание лодки как бы напоминает слова из предсмертного письма поэта ("любовная лодка разбилась о быт"). Это не так – стихотворение написано в 1921 году и посвящено брату Николаю, сведений о котором Булгаков тогда не имел.

В феврале 1940 года Е.С. Булгакова записала под его диктовку: "Маяковского прочесть как следует". Булгаков понимал, что их творчество затрагивало одни и те же вопросы и они, нередко, давали на них одни и те же ответы. Врагом и для того, и другого были мещане, только один считал их порождением старой власти, а другой – человеческой природы…

Шляпа была снята…