Военный разведчик из ЛНР "Санта": Заметно, что противника обучили, но мы готовы ко всему

— Раз уж мы договорились беседовать через позывной, давайте сразу: почему вы «Санта»?

— Эта история тянется с 2014-го. Это была первая наша военная зима. Если поехать в сторону Краснодона, справа будут посадки. Вот там у нас были позиции. Накопали там и сидим по трое-четверо. А это уже канун Нового года.

Пошел еды ребятам набрать, возвращаюсь с вещмешком за плечами. Зеленым таким, еще советским. Формы у нас тогда еще не было, одевались кто во что горазд. Главное — тепло. Бриться, опять же, некогда. Все бородатые.

И вот иду я небритый, в шапке с каким-то помпончиком и мешком за плечами. Одним что-то из мешка отдал, другим, а из третьего окопа уже кричат: «Санта-Санта, заходи к нам!» Так с тех пор и приклеилось.

— И вы не просто какой-нибудь Санта, но «Санта»-разведчик!

— Да. На сегодняшний день являюсь офицером 16-го батальона территориальной обороны ЛНР.

— Что вы как разведчик можете рассказать о текущей ситуации?

— Знаете, я не претендую на роль многоумного аналитика. Могу судить как человек, который работает на земле и, быть может, чего-то не знает. Но по ощущениям, впечатлениям и опыту могу сказать, что сейчас в определенном смысле повторяется ситуация, возникшая весной — в начале СВО.

Тогда зашли ребята из России. Много с ними общались, пытались взаимодействовать и понимали, что мужики оказались не готовы. Как в плане выучки, так и в смысле адаптации к нашим условиям.

На тот момент мы были значительно боеспособнее. Может, под Харьковом или под Киевом получилось иначе, но здесь вот так.

Приходили российские офицеры и спрашивали: «А где мы находимся?» Просили на карте показать. А мы в ответ: «Так у тебя же трекер на боку висит!»

Мы их кормили, сопровождали. Печальная ситуация. Нет, мы шли вперед, но координации не было. Не знали, кто справа у нас, а кто слева. Поступала команда — идти в населенный пункт, где нет «укропов». Заходили, а там нас, извините, кромсали. И россиян вместе с нами.

Те события закалили нас. Но сегодня мы вернулись к окопной войне и перестрелкам из посадки в посадку. Нет мощного движения. Эдакого впрыска адреналина, который погонит вперед-вперед-вперед. Ситуация подвисла.

Вперед идти тяжело. Поначалу были у нас и довольно бестолковые потери, и дезертиры тоже. А в какой-то момент люди просто отказывались двигаться или находиться в опасных точках. И все равно мы шли.

Есть такой населенный пункт — Светличное. Там у нас водоканал, а это добротные бетонные здания, крепкие совдеповские подвалы. Два с лишним месяца противник сдерживал наше продвижение, но после сломался. Надо в населенный пункт заходить, а ребята на рубеж вышли и дальше — ни шагу!

Но приказ есть приказ. На тот момент батальоном командовал старый лис с позывным «Питер». Опытнейший военный, уже в годах и с кучей болячек. Что он придумал? Взял и назначил меня старшим по захвату Светличного и придал мне всех своих замов. Подполковники ко мне подходили и рапортовали: «Поступил в ваше распоряжение!»

Группа сформировалась, а я вижу, что ребята идти не готовы. Говорю: «Все, пацаны, я пошел!» И два парня со мной — из разведки привел. Те без разговоров пошли.

Идем в Светличное — офицер с протезом, на котором живого места нет, и два бойца. Вот просто внахалку идем. Гляжу краем глаза — стоят. Сорок-пятьдесят человек, которые поселок должны зачищать. На сто метров меня вглубь Светличного отпустили и… следом пошли.

«Питер» верно рассчитал. Мужики ведь о чем думают? «Если хромой пошел, то здоровым и крепким мужикам оставаться стыдно», рассудили они в тот момент. Благо что задачи предварительно нарезал, и пошли ребята за старшими по улицам. И спокойно зачистили.

Понимаете, люди подавлены не только из-за потерь, но из-за непонимания. Это состояние плохо влияет на солдата. С другой стороны, мы хоть и стоим, но к выкрутасам украинским давно уж готовы.

Такая вот ситуация. Но я уверен, что вот-вот подействует старинная русская поговорка — «Русские долго запрягают, но быстро едут». Пока стоим, но поедем-поедем-поедем.

— Что можете сказать о противнике?

— Меня комбат назначил старшим по информационной работе в батальоне. С тех пор много читаю и российских аналитиков, и отставных западных военных. Очевидно, что «укропы» уже не те.

Все это почувствовали в первые дни СВО. Видно по маневрам, что подученные, натасканные. А вот распиаренная вооруженность их сильно преувеличена. Да, мы находили несколько «джевелинов» и британских NLAW, но сказать, что прямо из ряда вон, — нет. А вот выучка — да.

— А до начала спецоперации вы знали, что украинские формирования подготовлены куда лучше, чем принято было считать?

— Мы — да. Мы все понимали.

— Каково это — служить в разведке?

— У меня вообще занятная история. Я в погонах с 21 года. Служил в правоохранительных органах Украины, занимался аналитикой, что довольно близко к разведке. Потом занялся практикой — стал командиром подразделения специального назначения.

В четырнадцатом и пятнадцатом у нас было ополчение, а потом родилась Народная милиция. Я — человек системный. В моем понимании, то была предпосылка к порядку. Вот и подался в эту структуру.

Службу в Народной милиции начал с разведроты. Ровно неделю служил в должности медицинского инструктора, а после стал заместителем начальника разведки бригады. Такой вот карьерный рост.

— А почему медицинским инструктором? Вы еще и медик в придачу?

— Нет-нет! Нужно понимать, что на фоне наших специфических событий подобные решения принимались исходя из убеждений, а вовсе не из перспективы карьерного роста. Как луганчанин, я мог бы остаться в столице. Подразделений здесь хватало. Но так вышло, что ребята, с которыми я начинал, подались в Алчевск, где базировалась Четвертая бригада.

Сами подались и меня за собой потянули. Мы ведь со многими были знакомы еще до войны. Решение было спонтанным, а ребята и говорят: «Ты приезжай, а там разберемся, куда тебя сунуть».

Прошла неделя, меня вызвали и говорят: «Вот приказ о твоем назначении». А я только за! Разведка — это мое. К тому же опыт позволял справляться с задачами. Так я оказался в комфортной среде.

Только я надеялся, что как-то живее будет, а все довольно быстро свелось к штабной работе. На сто процентов теоретической и оторванной от реальности.

Была, правда, короткая передышка. Пришел новый начальник разведки — россиянин и просто замечательный человек. До сих пор его вспоминаю, поскольку многому научился. И вот увидел он, что умираю в штабе, и отпустил на полгода в поля. Дали мне тогда разведроту, которая находилась в подчинении бригады, и началась военная работа.

— И как это было после сидения в штабе?

— Да замечательно! Я тогда просто летал! Но пришел другой начальник и говорит: «Как это в полях? Давай в штаб — отчеты готовить».

Тогда я взмолился: «Отпустите в любое разведывательное подразделение, какое у нас есть!» В итоге меня с руками-ногами забрали в батальон «Призрак». Слыхали про такой?

«Добрый» (Алексей Мозговой — командир батальона «Призрак». — Авт.), царствие ему небесное, был замечательным человеком и умел найти подход к людям. Он сразу понимал, кому и что можно доверить.

Неделю прощупывал меня разными задачами, а потом вызвал и говорит: «Этот кусок работы доверяю тебе. Нужно чего — заходишь и говоришь. А ты и сам знаешь, что от разведки требуется».

А это ведь был период Минских соглашений. Тогда, если помните, запрещалось вести разведывательную деятельность. Ни посмотри в их сторону косо, ни даже чихни!

— И как же работалось в этих условиях?

— «Добрый» понимал, что все это чушь и на то, что мы в тыл к «укропам» ходили, смотрел сквозь пальцы. А что делать?

Была на эту тему смешная история. Выходим на свой левый фланг, чтоб обстановку проверить, а там вэсэушники уже закрепляются — укрепрайон строят. Может, адреналиновая зависимость, азарт или ребячество, но мы с еще одним парнем заползли в их укреп и сделали фото из каждого ДОТа. Повезло нам, что «укропы» на обед ушли.

Сектора обзора срисовали и все-все. То есть не просто заглянули побаловаться, но добыли очень полезную информацию. А потом пошли по укрепу. Летом дело было. Там участок и шахтные отвалы метра в два высотой. Иду вдоль отвала с камерой и фиксирую, а Вася прикрывает.

Взобрался на отвал, высунулся, а метрах в десяти от меня человек пятнадцать «укропов». А тут я как суслик с этой камерой! Скажу честно: внутри похолодело! (Смеется.) Но реакция удивила. Они даже представить себе не могли, что эти «орки» настолько отмороженные.

—«Укропы» радостно машут. Один достает бутылку с водой и протягивает. Иди, мол, попей! Я машу в ответ, продолжаю снимать и шепчу товарищу: «Вася, уходим! Нас спалили!»— Так и ушли.

– Просто ушли?

— Но история на этом не кончилась! Штука в чем? «Добрый» создавал по-настоящему современное подразделение и на тот момент уровень технического оснащения в «Призраке» был очень высок. Это и связь, и средства наблюдения, и GPS-трекер на каждом разведчике.

По окончании работы мы сдавали трекеры, а он сбрасывал информацию на компьютер, анализировал и делал выводы. Так, например, если разведчики сумели пройти, значит, участок не заминирован.

Захожу на доклад, сдаю трекер и камеру, а в кабинете «Доброго» сидит командир бригады — «Аркадьевич». Комбат подзывает его к себе и что-то показывает на экране компьютера. И как начинает он меня чихвостить за то, что на позиции заползли. Полчаса криков и шума, а в итоге «Аркадьевич» говорит: «Готовься к увольнению!»

Ты, мол, представляешь, что будет, если «укропы» в себя придут? Тогда ведь были периоды каких-то жесточайших запретов. А я что? Значит, судьба моя такая.

Тем не менее на следующий день комбриг отвез материал в корпус, в Луганск. Что в итоге? «Аркадьевич» получил орден, а меня не уволили.

— Вы упоминали о том, что живого места нет…

— Эти приключения считаю по реанимациям. Ранений-то уйма, а железа в теле столько, что ни один металлодетектор пройти не могу. Первое мое ранение связано с населенным пунктом Желобок. Его ВСУ пытались штурмовать еще в период Минских соглашений.

А место там замечательное! Очень красивое! Мы в поселке, а на севере огромные балки и дубовые леса. Крайний дом населенного пункта, сельская дорога шириной в два с половиной метра, а прямо за ней густые дубравы. И вот они спокойно заходили, пересекали дорогу и заскакивали в дома.

Тогда мы атаку отбили, но комбат решил, что нужно делать выводы. И нужно понимать, что ходили легенды, будто еще в 2014-м те балки страшно заминировали. Чуть ли не каждую веточку! «Добрый» говорит: «Ребята, нужно идти и как можно дальше».

Около месяца обследовали тропы и зашли по тем балкам чуть ли не до самого Крымского. Порядка десяти километров за спиной у противника. Дальше — фото, видео. Снимаем, как они за ДОТами сидят и кушать готовят. Плюс определили направления, по которым могут прийти, и особые минные заграждения поставили.

А у меня принцип какой? По идее, старший группы идет четвертым-пятым, но я привык работать иначе. До сих пор, когда привлекают в качестве старого и опытного, первым иду. Нарушаю этот пункт инструкции.

И вот километрах в пяти от наших позиций заходим в балке на пээмэночное минное поле. А что есть пээмэнка? (ПМН — противопехотная мина нажимная. — Ред.) Ее ведь никак не определишь. Результат — нет больше правой стопы.

Доставили в Стаханов, там ампутировали в больнице, поскольку восстановить было невозможно. Вылечился, восстановился. Это сейчас как-то иначе, а раньше либо добрые люди помогали, либо за свой счет. Мне вот Аня Долгарева и ее подписчики тогда помогли.

Очень быстро освоил протез и потянуло меня обратно. Приехал в Кировск и спросил у комбата, что тот со мной делать думает. «А ты чего хочешь?»,— спрашивает. Отвечаю, что служить хочу, а он мне: «Я б тебя все равно просто так не отпустил!»

— С протезом служить?

— Ну да. Еще до выписки на службу вышел. Тогда с тростью еще ходил. Первое время учил ребят. Сейчас понимаю, что комбат меня поддерживал и накидывал ту работу, которая по плечу. В те времена активно тема с квадрокоптерами развивалась. Аэроразведка. Вот мне ее и поручили.

Наскучило со временем. Вижу, ребята уходят, задачи выполняют. Что-то не получается, а это ведь не полигон. Война. Задело меня это и снова пошел к комбату — в малые походы проситься. Разрешил.

Полгода ходил и все серьезнее брал на себя задачи. Однажды нужно было в довольно сложное место к противнику выйти, и так получилось, что в посадке наступил на такую же мину. Только уже протезом, который, разумеется, в хлам. Покалечило мне левую стопу. Дыра в ней была огромная, но кость не задело. Плюс много ранений по телу.

К счастью, ногу удалось сохранить. Зашили, пересадили кожу. Как думаете, что дальше было?

— Опять вернулся, да. И получил уже третью реанимацию. В 2014-м, пока салоны и банки еще не закрылись, купил я новенький автомобиль — «Ниссан Кашкай». Неделю примерно он был гражданским, а после отправился служить вместе со мной. И по сей день, кстати, служит.

В один из дней стоял сильный мороз, а нужно было срочно выскочить на позиции. Ни у кого в батальоне машина не завелась. О технике, которая выдается, вообще молчу. Но моя-то завелась!

Прямо на позиции заехал, где меня поймали два украинских квадрокоптера с боевыми зарядами. Одна мина легла за машиной, другая — перед. А я рядом стоял. Так, помимо осколочных ранений, мне еще и бедренную артерию разорвало.

— И как же вы после этого?

— Да нормально. Выкарабкался, хожу. Встал на ноги и продолжаю служить.