Философ Борис Межуев о том, что Россия может принести на освобождённые территории

Философ Борис Межуев рассказал изданию Украина.ру, что Россия может предложить освобожденным территориям в духовном и философском планах.

- Ясно, что речь идет об осушении шельфа "острова Россия", то есть о присоединении тех земель, которые культурно, идеологически, в первую очередь этнически, языково, культурно тем или иным образом были связаны с тем, что философ-геополитик Вадим Цымбурский называл "островом Россия".

Какая-то часть этих земель в 1991 году отпала от России, проголосовав за независимость Украины, какая-то часть, наоборот, сопротивлялась этому: Приднестовье, Южная Осетия и Абхазия.

Новороссия в данном случае -- это территории, которые мы сейчас не присоединяем, а освобождаем – они, по всей видимости, пересмотрели свое решение 1991 года, и многие из них пересмотрели свое решение и выразили желание в условиях цивилизационного разделения между Россией и Западом, выбрать Россию.

Не исключаю, что значительная часть других земель – Черниговщина, Сумщина, Полтавщина – могли бы поступить так же. Может быть, тут в данном случае вопрос заключается в референдуме.

Один из неглупых людей, американский политтехнолог Эдвард Люттвак, сказал, что лучшей формой решения этого конфликта было бы проведение референдумов по всей территории Украины: во всяком случае, Востока Украины.

И в этом был бы определенный смысл, потому что референдум 1991 года, говоривший о независимости Украины, не говорил о цивилизационном самоопределении страны, говорил только о политической независимости в рамках... Тогда это называлось СНГ, мы сейчас называем Русский мир, во всяком случае это российская сфера влияния.

Понятно, когда на эту территорию стала претендовать Евроатлантика или коллективный Запад, ситуация изменилась, и позиция людей изменилась. Мы не знаем точно, как она изменилась и насколько.

Проведение полномасштабного референдума на этих территориях по совету Люттвака в данном случае было бы, наверное, разумным решением. Мы бы точно узнали и выяснили, в какой мере данное существенное определение этих людей приобрело цивилизационный характер.

- Аугсбургское соглашение…

- Объективно говоря, такая позиция есть, ее надо учитывать, к сожалению, ее тоже надо уважать. Эта позиция обывателей, они тоже существуют, они составляют 90% любого населения, на любой территории. Это люди, которые хотят хорошо жить, думать о своих детях.

Здесь и есть эта проблема – слабой и сильной идентичности. Я почему и говорил в 2014 году по поводу событий на Востоке Украины, что там сильная идентичность – цивилизационная, а слабая – этническая.

Значительная часть людей на Востоке Украины, думаю, действительно, не хотела доминирования украинства как этнического явления, но было готово войти в европейскую цивилизацию со своим языком, желательно русским. Они готовы были стать русскими европейцами.

Наверняка им не нравилась вышиванка, не нравилась мова, не нравилось что-то еще, но если бы им дали права культурной автономии, они бы перестали быть гражданами Русского мира, предпочтя стать гражданами Европейского Союза.

Я думаю, такая позиция реально была. Она не проявилась в Крыму и Севастополе. Они и на Донбассе жестко в 2014 году сказали, что им эта позиция не подходит. Было большое количество людей, которые отвергли евроассоциацию и европейскую ориентацию Украины, их собственной страны.

Поскольку мы толком не знаем, какая идентичность присутствует: присутствует ли украинская идентичность, или русская, или европейская идентичность – все эти идентичности перемешаны между собой.

Результаты обоих референдумов 1991 года мало чего могут говорить, потому что на референдум 1991 года европейская идентичность вообще не фигурировала никак.

Собственно, и Россия, когда выбирала Ельцина, тоже хотела присоединиться к Европе, и думала, что несмотря на все проблемы, в том числе геополитические, она это сможет сделать.

Вообще, эта тема разделения цивилизации тогда не возникала в сознании людей. Сегодня она возникнет в сознании людей. Разумеется, люди должны четко выбрать, чего они хотят.

Если бы эта возможность объективного подсчета голосов и учета мнений, в том числе и обывательского – это было бы очень полезно. Но я не исключаю, что это может быть благопожеланием, не имеющим отношения к практической политике. А в практической политике все будет решаться через "реал политик", а не через "народное волеизъявление".

- Если мы говорим о материальном аспекте, то, разумеется, Россия должна предлагать пенсии, зарплаты, работу – что угодно.

- Безусловно, очень важный момент – это отношение к прошлому. Безусловно, тяжело и психологически сложно для людей, для многих людей, в Севастополе это стопроцентно, и в Керчи было и в Крыму, изменить свое отношение к Крымской войне.

Изменить отношение к Северной войне Петра Первого, посчитать, что Мазепа был национальный герой. Изменить отношение к Гражданской войне – посчитать, что образование Советского Союза в 1922 году было исторической катастрофой, а не достижением.

Целый ряд событий, которые определяют национальные паттерны, которые связаны с литературой, конечно, изменить сложно. В первую очередь идентичность держится на этих паттернах отношения к прошлому.

Если говорить об отношении к будущему, то, что сейчас модно называть словом "образ будущего", разумеется, главным фактором этого образа будущего в отношении России является неприятие социокультурных изменений, идущих на Западе. Речь идет о семье и так далее.

Обычно здоровые, сильные мужики не очень хотят жить в мире, в котором быть здоровым, сильным мужиком не очень комильфо. Это действительно есть.

Демаскулинизация Европы и Запада происходит – мы это видим по киноискусству, по литературе. Существует заказ на демаскулинизацию. Есть такой фильм "Укрощение строптивого" с Адриано Челентано и Орнеллой Мутти.

Он не может быть сейчас показан. Хотя в Италии может, потому что Италия – не очень политкорректная страна, но в США такой фильм явно невозможен, в Германии невозможен – это издевательство сильного, здорового мужика над интеллигентной сексапильной девушкой.

И это такое третирование подобного рода социального феномена, причем третирование его привычек, быта, образа жизни – это очень сильный фактор того, почему значительная часть человечества отталкивается от коллективного Запада.

Я не хочу сказать, что это мое я, что я такой же, это не совсем правда, я никакого отношения к этому типу человека не имею. Но я понимаю мотив людей, почему есть тяготение к Трампу. Трамп – это точный герой Челентано из фильма "Укрощение строптивого". Такой хулиганский мачистский тип.

Если более глубоко, рефлексировано, философски брать этот вопрос – разумеется, что-то здесь связано с патриархальностью, или, как я говорю, с отцовским началом.

Представление о том, что роль отца в семье, роль отца в государстве, роль отца в религии, культуре, подвергается в силу идеологии ЛГБТ некоторому вызову и критике, и некоторое педалирование его, не в таком брутально-простом виде, который я сейчас упомянул, а в более философски осмысленном, было бы некоторым фактором роста национальной цивилизационной идентичности.

Не только русской – любой незападной.

То же самое – и в мусульманском мире, то же самое и в Индии. Не могу сказать про Китай, но тоже думаю, культ предков там играет важную роль, несмотря на попытку взорвать его при Мао Цзедуне во время Культурной революции.

В сегодняшнем Китае, не маоистском, все равно значение предков, значение родителей, отцов – играет важную роль.

- Может быть, я, к сожалению, не в курсе. Единственное, у меня вызывает переосмысление того, что ты говоришь, тот факт, что Институты Конфуция открывались по всему миру.

Может быть, это и так, может быть, Культурная революция действительно сломала паттерн почтения к прошлому, что и было задачей этой Культурной революции.

Понятно, что Культурная революция, которую переживают сейчас Европа и Запад в целом, вызывает отторжение, в том числе и внутри Запада. Но для Запада сегодня – это фактор идентичности.

Если он сохранится как целое, а не распадется на отдельные государства, я думаю, тренд в сторону депатриархализации общества продолжится. И это будет возможно некоторым маркером цивилизационного отличия от Русского мира.

Правда, все эти высокие философские смыслы мало имеют отношения к тому, что происходит на Украине.

- Вся проблема заключается в том, что несмотря на все пропагандистские разговоры, нельзя сказать, что Запад Украины с ЛГБТ согласится – ясно, что это не так.

Чтобы произошло европейское переформатирование этой довольно спорной в социокультурном отношении территории, должно много чего пройти. Гораздо более логично представить то, что они пойдут куда-то в сторону Польши – в сторону консервативной националистически настроенной окраины Европы.

- Венгрия – немножко пророссийская, а Польша – антироссийская, поэтому Польша здесь очевидна, хотя Венгрия примерно то же самое. Конечно, Польша – консервативная окраина Европы, которая сопротивляется социокультурным изменениям, идущим из Брюсселя. Она, конечно, обладает определенной своей идентичностью, не пророссийской, но и не пробрюссельской.

Поэтому тут не сработает альтернатива: мы предлагаем консервативную семью, а они предлагают что-то другое. У консервативной Украины явно Польша будет ориентиром, имею в виду не политическую интеграцию, а в плане культурном.

Другое дело, рано или поздно этот консерватизм будет осознан в качестве проблемы Европы, и Европа начнет эти страны-консерваторы выталкивать. Для этого должно пройти довольно достаточное количество времени, потому что сейчас это сложно представить.

- Арестович, если внимательно следить за его высказываниями, видит Украину независимым государством, но в социокультурном плане – как альтернативную или другую Россию. Поэтому он хотел бы, чтобы русская интеллигенция типа Дмитрия Быкова перебиралась бы в Киев. В то же время Зеленский назначает ответственными за войну на Украине всех русских, в том числе и российскую оппозицию типа Быкова со всеми вытекающими из такой установки последствиями. Налицо противоречие…

- Насчет Арестовича, насколько я мог следить за этим человеком – этот человек ориентирован ни на какую ни на Украину, а на Россию. Все, что он говорит, все, что он пропагандирует, имеет смысл.

Я не так хорошо знаю Украину, но я думаю, что на Украине у него очень мало слушателей. Мало кто понимает, что он там несет про Стругацких и про Вернадского.

Этот человек, видимо, созданный какими-то олигархическими структурами, скорее всего, российского происхождения, нацелен на создание альтернативной России, не Украины. Я думаю, Украина его мало волнует. Его волнует именно Россия.

Он действительно точно находит паттерны, которые могут привлечь к нему значительное количество критически мыслящих людей. У него положительное отношение к СССР, его одновременные апелляции к российским футурологам, в том числе патриотического толка типа Переслегина, и одновременно к католикам – Папа Бенедикт Шестнадцатый.

Думаю, возможно он связан с какими-то разведками… Я очень это понимаю, потому что субъективно-психологически мы хотим тоже видеть интеллектуальную Россию, что-то хорошее берущую из старой, дореволюционной России, что-то берущую из советского периода. Арестович говорит таким: переходите на нашу сторону, и будете бороться за Россию.

Он чисто российское явление. Я уверен, что, заявив о том, что он хочет быть президентом Украины, он на самом деле хочет быть если не президентом России, что невозможно по законодательству, то, во всяком случае, действующим лицом в российской политической жизни.

Его задача – привлечь российскую интеллигенцию, российских интеллектуалов, российскую критически мыслящую оппозицию, представить альтернативный проект.

Думаю, на Украине он скорее вызывает раздражение, потому что неприятно смотреть на пиарящегося человека на фоне гибнущих людей, притом как-то не очень стесняющегося своей самораскрутки.

Но для России это действует сильно, потому что в России хотят такого сочетания русскости, советскости и европейскости.

Что касается Зеленского… То, что он призывает лишить российских граждан Шенгенской визы – это никогда не будет реализовано, но то, что этого испугались представители российской политической эмиграции, говорит не в их пользу, конечно.

Этот их страх перед тем, что их вышлют и отдадут Путину, выглядит, на мой взгляд, немножко трусливо. Потому что те люди, которые выступили с этим призывом воевать.

Я бы уважал их позицию, если бы это была позиция призыва к миру, считали, что можно решать мирным исходом. В общем, не было бы никаких претензий к этим людям.

Но если они говорят "надо воевать до конца", естественно, Украины, и призывают, чтобы их благополучие в Европе оплачивалось украинской кровью, то позиция Зеленского, которая не будет никогда реализована Западом, в общем, по-своему, выглядит на фоне этих призывов не так одиозно.

Я считаю, если ты там находишься, если ты получил там убежище – честной позицией была бы позиция призыва к мирным переговорам, склонение Запада к этим мирным переговорам.

Но позиция поражения собственной страны и недопущение этих переговоров, на мой взгляд, выглядит морально уязвимо. И особенно она выглядит морально уязвимо, когда эти люди говорят, а мы боимся возвращаться в Россию и начинать тут войну против Путина.

Тогда действительно, если ты стоишь на такой точке зрения, ну, тогда езжай в страну и начинай революционную борьбу, рискуй жизнью и так далее. Если ты этого не делаешь, то тогда эта точка зрения морально неоправданна.

Я со своей стороны тоже выступаю за мирный исход, я не сторонник идеи войны до победного конца, но позиция эмигрантской партии войны – неприемлема.