Семен Уралов о когнитивной войне против России и будущем обществе пост-Украины

Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.

— Я бы выделил, все-таки, два аспекта. Есть информационная часть, а есть то, что называется психологическая, но мне больше нравится то, как описывают сами американцы, как авторы всего этого — они рассматривают это как когнитивные войны. То есть погружение общества в особое состояние, в котором оно подвержено паническим атакам. На нашем сленге профессиональном назвали: «колесо ганьбы», «зрада», «перемога» — это прекрасный образ и метафора, но сути не отражает. 

По существу, с этим работают профессиональные психологи с той стороны, они все это разрабатывают. Я напомню, что Центры тех самых информационно-психологических спецопераций на Украине появились после первого Майдана в 2005 году. С этим активно работали изначально. Понятно, что тогда оно было не в такой степени, сейчас это доведено до абсолюта. Мы имеем дело с технологией вполне конкретной, с технологией погружения, нанесению нашему обществу когнитивных ударов, после чего оно может даже не оправиться, впадать то в эйфорию, то в истерию.

С моей точки зрения с нами ведут ту самую когнитивную войну, а мы проводим информационную спецоперацию. В этом различие, то есть мы разные вещи делаем. Поэтому то, что нам кажется, что мы проводим какие-то успешные или неуспешные информационные атаки или обороны, или отступления, а с точки зрения когнитивной войны или когнитивного влияния на наше общество это не имеет никакого значения.

В том же ударе по НПЗ важно же то, какое это произведет впечатление на общество, и чем дальше линии фронта, и от точки соприкосновения, допустим, для жителей Ростовской области, они уже многократно сталкивались, что были обстрелы еще в 2014 году, для них это вообще не новость. Для жителей крупного мегаполиса, который начал следить… Специфика в том, что у людей короткая память, многие снова вспомнили, что, оказывается, у нас идет геноцид на Донбассе, что убивают людей, они уже забыли об этом.

Собственно, на людей с такой короткой памятью и направлены эти когнитивные удары. Поэтому я не считаю, что мы выигрываем или проигрываем, я считаю, что мы на когнитивную войну еще не явились, и поэтому по нам наносят очень серьезные те самые когнитивные удары. Такая у меня позиция.

— Я тебя сейчас сразу поправлю, с точки зрения когнитивных войн. Это не сетка военкоров — это созвездие. Обрати внимание, как меняется смысл. Сетка — это что-то…

— Не только централизованное — это как «сети влияния». А «созвездие» — совершенно по-иному звучит. Поэтому в когнитивных войнах очень важно в том числе то, как ты будешь это называть, и то, как ты будешь все брендировать, потому что это будет формировать отношения людей в общем-то. Это банальные достаточно приемы политтехнологии, но это для иллюстрации.

Поэтому будем все-таки говорить о созвездии. Если мы посмотрим на другую сторону, то там, кроме полоумного Бутусова, которого я считаю — «слабоумие и отвага». Он действительно на передовой, но он бьется в истерике, причем делает это с 2014 года. Там нет профессионалов. Поэтому наше созвездие военкоров — я считаю, что это точно такое же высокоточное оружие, как и оружие, которым воюют наши бойцы на спецоперации, и относиться к нему надо очень бережно и с уважением. 

Нет ничего хуже, когда наше созвездие военкоров втягивается в какие-то разборки или неприятные вещи, в которых они не должны участвовать. Это те люди, глазами которых наше общество смотрит на происходящее там.

Военкоры не должны участвовать в когнитивных войнах, у них иная задача. Они участвуют в той самой информационной спецоперации. Но параллельно к созвездию военкоров нужно, я не знаю, как это правильно называть, но я для себя это обозначил, мы очень много с Дмитрием Юрьевичем Пучковым об этом рассуждаем и говорим. Это боевые то ли психиатры, то ли психотерапевты, потому что общество, которое подвергается когнитивным ударам, нужно успокаивать — и достаточно профессионально.

Но не в смысле усыплять, потому что у нас очень часто пропаганда этим грешит — усыпить. А надо успокаивать.

— Мы не ведем когнитивные войны, а участвуем только в информационной спецоперации. И второе — наш любой недостаток является оборотной стороной достоинства. Вертикально интегрированной системой, коей является армия или коими являются наши госмедиахолдинги, эта вертикаль на дисциплине и порядке строится.

Есть иные подходы у тех же американцев, они подходят к когнитивным и информационным войнам так, что есть структуры вертикально интегрированные, а параллельно есть сетевые, о которых мы говорили. Я это обозначаю как «сети влияния». Они работают по иному принципу: там невозможна цензура в смысле запрета и разрешения. Там иной подход, скорее продюсерский. Когда находятся люди, им поручаются какие-то задания, а дальше они уже сами действуют.

Мы видели, как сети НКО проникали. Была Киево-Могилянская академия. Она выполняла функцию фильтра, она высасывала талантливых людей со всей Украины, давала им — сейчас не дается — какое-то образование, но точно модное. Дальше этот человек получал гранты, еще что-то, потом уже действовал сам. У него не было задач писать отчеты, согласовывать каждое слово. У него есть участок работы — вперед, работаем.

Если говорить про те самые когнитивные войны — например, доктор Комаровский, обратите внимание. Это фигура, раскрученная, популярный харьковчанин, он был популярен во всем постсоветском пространстве. Когда случилось 24 число, как он перешел. Нам нужны такие свои Комаровские, я не говорю про него конкретно — то есть «ломы» (лидеры общественного мнения. — Ред.), которые достаточно автономны, но которые могут выполнять ту самую функцию оберегать наше общество, нашу нездоровую психику.

Особенно страдают от этого подростки и старики, потому что старики от этих когнитивных ударов могут получать в том числе и сердечно-сосудистые заболевания, гибнут они из-за этого, когда насмотрятся и начитаются всего этого. А подростки — много же было случаев, в самом начале мы видели видео, как москвичи пытались, молодые, юные, шестнадцати-пятнадцатилетние, совершали какие-то акции «убить бомжа». Была эта история. Вскрылись неонацистские движухи. 

Поэтому это очень все всерьез и надолго. Я считаю, что это очень важно, даже более важно, потому что США и Евроатлантические наши оппоненты играют в длинную. У них нет сомнения в том, что пост-Украина будет демилитаризована точно. Их задача — оставить нам ту же пост-Украину в наиболее разрушенном состоянии, а наше общество — чтобы в ходе этой спецоперации было с расшатанной психикой. И нам нужно понимать эти последствия.

Тем более, что общество той же пост-Украины… Я смотрел твои репортажи, твоими глазами смотрел, что происходит в Запорожской и Херсонской области. Нам это общество предстоит умиротворять, успокаивать. Это общество, которое жило в ситуации страха и террора, и до сих пор находится.

Я переписываюсь с местными, их же запугивают, что скоро вернется ВСУ и все, кто сотрудничал, всем достанутся. На фоне тех же терактов, недавно же было покушение на главу УФСИН, в том же Херсоне. Это террор, а террор усиливается когнитивными ударами.

— Это террор в чистом виде, плохое слово «привыкли», просто у людей… Я сам же прожил в Донецке практически год. К этим обстрелам привыкнуть невозможно, но можно смириться. У всех по-разному, у меня где-то на вторую-третью неделю наоборот вырабатывается здоровая злость с элементами ненависти, а потом приходит некое смирение, и ты на этот террор реагируешь как на должное. Но общество все равно погружается в глубокую депрессию.

Я очень хорошо помню Донецк в 2015-2916 годах. Это была глубокая депрессия общества, поэтому был отток людей, уезжали. Тогда показалось, что Минские соглашения — вечные. Я поэтому же где-то году в 2017 перестал комментировать украинский кризис, потому что это было уже тошно, это было уже невозможно. А что — я не могу никак повлиять. Надо либо ехать жить в Донецк, как-то пытаться на что-то повлиять…

— Я не очень понимаю, что есть социальное программирование, потому что я не погружался в этот предмет глубоко. Я понимаю, что об этом много говорят. В слово «умиротворение» я вкладываю следующее… У меня есть мое рабочее понятие — миропорядок. Это комплексное. Мы развиваемся при том условии, когда есть мир в обществе и порядок в государстве. Задача демилитаризации — это наведение порядка в государстве. Убрать от власти и отодвинуть, посадить, уничтожить людей, которые посчитали, что они с оружием могут диктовать волю оппонентам, оппозиции, русским. 

А мир в обществе — почему я говорю «умиротворение» — это очень сложный процесс. Я исхожу из того, что этот кризис минимум на десятилетие. Чтобы его преодолеть, нужно, чтобы прошло полпоколения. Поколение — это 20-25 лет. Грубо говоря, с 1-го по 10-й класс. Но для этого нужно изучить общество. Мы, к сожалению, с 2014 года, и я в том числе, и ты, на территорию пост-Украины смотрели либо глазами пропаганды, либо глазами своей аудитории, то есть соцсетей, и своего круга общения, который там остался.

У нас не было ни полноценного социологического изучения, ни экспертного. Я работал в общей сложности в 19 или 20 регионах Украины — то исследования, то выборы какого-нибудь мэра. Я прекрасно помню динамику украинского общества, помню, как росли националистические настроения. Когда я заходил в профессию политтехнолога в начале двухтысячных, то очаги того же национализма — это была в основном Западная Украина. Потихоньку — уже Киев. В 2002 году я помню, как уже под флагами «Нашей Украины» проходили по одномандатным округам уже националисты.

Если еще в 1998 году на одномандатных округах в Киеве еще побеждали коммунисты, а что такое одномандатный округ — там же нет вторых туров, там может человек набрать даже и немного, но он в конкурентной борьбе так или иначе побеждает.

Я помню эволюцию. Ты киевлянин, я хотел бы на примерах, понятных тебе. Я хоть не киевлянин, но прожил в Киеве около трех-четырех лет, были выборы, кампании. Помню, как Сан Саныч Омельченко эволюционировал от абсолютно советского завхоза, как он уже потом пошел в крен, в том числе в сторону Ющенко, и как тот же Леонид Черновецкий, который изначально был абсолютным либералом русскоязычным, который кормил бомжей на Оболони. Это же была эволюция.

С 2014 года мы на постукраинское общество перестали смотреть профессиональными глазами. У нас нет полноценной социологии и экспертизы. Наши люди подвергались остракизму, их сажали… Даже поговорить откровенно не с кем, и не получается.

Для полноценного умиротворения нужно в том числе то, о чем ты говоришь — перепрограммирование. Перепрограммирование — это уже некая технология, а чтобы технологию запустить, тебе для начала нужно понять предмет. А общество пост-Украины за восемь лет изменилось кардинально.

Я напоминаю, что в основе любого общества есть ядро, ядро наших противников, ядро наших сторонников, и есть периферия у каждого ядра, а также есть масса «хатаскрайников», я их так для упрощения называю, когда мы говорим об Украине — то есть обывателей. Обыватель — это человек, который умеет имитировать все, что угодно. Как говорили про тот же немецкий нацизм, что он в том числе, на бюргерах основан был. Потому что обыватель не то, чтобы это плохо или хорошо, но обыватель — это такая сущность.

Обыватель — это всегда, смотрим ту же «Свадьбу в Малиновке» и вспоминаем историю Гражданской войны: "Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят". От обывателя, с одной стороны, не надо требовать многого, но, с другой стороны, нужно понимать, что в очень сложной ситуации он и предаст всегда, он и сдаст. В общем, обыватель в сложных ситуациях начинает вибрировать. Когда включается вибрация, у обывателя срабатывают исключительно базовые функции.

Если мы будем говорить про классическую пирамиду Маслоу — выживание, еще что-то. Плюс, огромное количество обывателей научилось выживать при этой нацифицирующей Украине.

А еще огромное количество стало выгодополучателями, потому, что те же грантики для интеллигенции не все были про национализм — там была экология, чего там только не было! История, культура, вроде бы как бы не касающиеся напрямую национализма или евроинтеграции. Но на этом же люди делали карьеры, они зарабатывали на этом деньги, в том же Херсоне — огромное количество.

Я не хочу называть фамилии, они (люди. — Ред.) в том числе, сейчас остались, я много с кем работал, с теми же социологами из Херсона. В Харькове у нас были проекты. 

Жалко, не дожил Владимир Кузьмич Коробов, был завкафедрой социологии в Херсонском университете, он был специалистом еще и по Приднестровью, по Молдавии, он и там мерил (социологию. — Ред.) очень много. Это был высокого уровня интеллектуал, мы с ним часто пересекались. Он умер от коронавируса.

Я с ним как-то пытался общаться, он был наших взглядов, но он был вынужден, конечно же, молчать — а как ты выживешь иначе в этой ситуации? И вот он мне рассказывал какие-то зарисовки, именно о том, как меняется общество Херсона, Причерноморья. Он интересовался, постоянно мерил то самое Причерноморье.

И я считаю, что это главная катастрофа, что эти восемь лет наши военные потратили на то, чтобы подготовиться и изучить тактику, стратегию, как, что, где происходит, а вот наши специалисты по работе с обществом, я не говорю, что все, но я, по крайней мере, нигде не видел каких-то конференций, обмена опытом, по изучению трансформации общества пост-Украины.

В этом смысле для меня яркий пример — мы носимся с нацификацией и последующей денацификацией, а вот из всех трудов, где можно почитать системно о том, как проходила нацификация того же «Азова», как он создавался, можно прочитать только в одной книжке Алексея Кочеткова «Черное солнце Украины», она на шестьсот страниц. Это же касается и нашего госстроительства ДНР-ЛНР. Что можно почитать, кроме книги Владимира Корнилова «Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта»? Ничего. Где наши идеологи Новороссии, которые рисовали флаги, и в 2014-2015 году делали из этого бренд? 

Мы сейчас придем в это общество, которое контужено, где-то кто-то потерял, где-то кто-то оскорблен. Это общество, которое находится в абсолютном раздрае. Наивно полагать, что там все 90% за нас. Нет, это неправда. Потому что это не Донбасс. Донбасс выстрадал это все, потому что тот самый террор закалял людей, как бы то ни было. Кто хотел — уехали, а те, кто остались — это люди из железа, поэтому у них прошло самоопределение.

Жителям Причерноморья свойственна мелкобуржуазная идентичность. Там очень сильное влияние агроолигархов. Яркий пример — народный депутат от «Слуги народа», от Херсонщины — Ковалев, по-моему, его фамилия, — который в первые дни сбежал из Киева и пошел договариваться, и потом, когда приезжал кто-то из наших начальников, проводил совещание, и он там в фейсбуке писал радостные посты, что «нам дали гарантию — Россия это навсегда». Ну вот, депутат от «Слуги народа». Почему? Потому, что там его капитал, его активы, его земля, причем он еще представитель…

В чем особенность этих агроолигархов? Они же — как бы феодальный тип политических отношений. 

Если в городах у нас нобилитет элиты, у которых сложная структура собственности, активы, так что они вынуждены договариваться между собой, как в любом городе, то в деревне — там барин, пан, потому, что он единственный работодатель, и ты вынужден с ним договариваться. Если ты мелкий производитель, он тебя задушит, если ты будет особо вякать. Такова же реальность, мы должны представлять адекватно. Чем дальше мы будем продвигаться на Запад, тем больше будет этой местечковости, хатаскрайничества, этих агрофеодалов. А это люди, которые могут, в том числе удар, в спину наносить. Это богатые влиятельные люди.

Общество катастрофично, против нас ведется когнитивная война, учиться нам надо с колес. Ни в коем случае я не хочу, чтобы восприняли так, что я нагнетаю пессимизм. Дорогу осилит идущий. Нужно делать выводы и с колес исправлять.

Главное исправление, что нам нужно разделить — вот эта информационная спецоперация, которая является составляющей частью спецоперации вообще, а есть когнитивная война, которая ведется не с 24 февраля, она ведется и велась заранее. Тут яркие примеры, мы-то это видели, как люди, которые жили на Украине… А мне было немножко проще, потому что я же всегда работал Украина-Россия. Тут кампания, там, тут проект, и всегда сравнивал.

«Эхо Москвы» в его формате — это был пример типичный когнитивного оружия. Ты послушаешь если «Эхо Москвы» — тебе жить в России не хочется. Потому, что тут — дерьмо, здесь — еще большее дерьмо, здесь вообще ад, трэш, угар, а тут еще на полтора часа Венедиктов* вам расскажет, что будет еще хуже, чем оно было. Если ты являешься пользователем «Эха Москвы», то можно либо ненавидеть «эту страну», как они говорят, либо в петлю залезть, если ты не хочешь ее ненавидеть. Это и есть пример.

Потому что когнитивная война, то, что я пытаюсь объяснить, всем доказать, она идет не как информационная война и спецоперация, которая, все-таки, точечная — наносятся какие-то удары, либо наоборот, они блокируются. То есть это как спарринг. А когнитивная война, она иная — это волна, которая накатывает как прибой. Постоянно тебе бьет. У тебя есть причал, и волны постоянно бьют. От одной вроде бы ничего страшного, но рано или поздно этот причал рухнет у своего основания.

Они действуют именно волнами. Если сравнивать — это, конечно, можно сравнивать с избирательной кампанией. Но в избирательной кампании это очень узко и точечно, у тебя есть три месяца, в том числе, ты планируешь какие-то действия по оппоненту, еще что-то. Это то, что проходит системно по отношению к России, нами оно еще до конца не отрефлексировано, и нет понимания, что нам то самое противодействие когнитивное нужно выстраивать на уровне системном. 

Это не пропаганда, это немножко иная история. Оно включает, в том числе, информационную гигиену. Мой коллега в нашем проекте Евгений Супер пробовал, есть серия роликов, еще жив, Ютуб наш партизанский. Еще в 2017-2018 году он делал их накануне белорусских событий… К чему это приводит, я приведу на примере белорусского кризиса, за которым я тоже следил с 2020 года. Люди выходили на улицу, умные, образованные, реализовавшие себя с бизнесом, а потом не могли объяснить, почему они это делали.

— Да, «все побежали, и я побежал». Задачей когнитивной войны является погружение человека в очень опасное состояние. Он начинает вибрировать, он не может понять, что происходит. Делается это с помощью… Опять же, я изучаю этот вопрос, я не могу сказать, что у меня есть уже какие-то рецепты, я не хочу этим хвастаться, что я типа знаю. Нет, я только нахожусь в процессе изучения.

Основной этих когнитивных ударов по обществу является пропуск информационного сигнала. Человек же живет обычно в трех информационных идентичностях. У него есть одна идентичность — это дома, близкие, родные, близкие, с которыми он общается. Вторая — это рабочий коллектив, и третья — это наши соцсети, аудитория здесь. И вот если у тебя один и тот же сигнал пробивает во всех трех контурах, то ты начинаешь вибрировать. Ты не можешь понять, что действительно так оно и было.

Если все об этом говорят, на работе об этом говорят… Вспомни первый Майдан, я его очень хорошо помню — чего вы туда пошли?— Ну, все ж пошли! И мама дома сказала, что там «бульбы видны всэм несчастным». Зачем она пошла, почему она пошла? Потому, что это было во всех контурах.

А еще есть контур внешних, традиционных СМИ. И вот, когда человек во всех контурах получает когнитивный сигнал — он начинает вибрировать. А когда в обществе начинает вибрировать какое-то определенное количество людей… Тут мне сложно сказать, какое, но по моим наблюдениям это где-то достаточно порядка 10-15%. Когда в обществе начинает в таком состоянии быть хотя бы 10-15%, это начинает уже влиять на все остальное общество, в том числе и аполитичное. Потому что эти люди вообще ничем не интересовались, но видят, что значительная часть начинает вибрировать.

Что это случилось, что это там? Один певец уехал, второй уехал, на работе начали обсуждать, что пора валить. Доллар типа начал расти… Помнишь, как это было на первых этапах?

Все, начинается вибрация, человек не может понять, что ему делать, как, куда, чего… И общество попадает в такую ловушку. Один удар не страшен, но — один удар, второй удар, третий удар, четвертый — и так за полтора-два года общество можно превратить в общество, где будут преобладать истерички и психопаты.

— А как можно успокоить народ? 

— Спокойным диалогом с ним. Разъяснением, что происходит, вскрытием технологий, в том числе, технологий этих когнитивных войн, разбором на запчасти всех этих спецопераций. Что-то произошло, уважаемые друзья, смотрите: было раз, два, три, четыре, пять, сделали так. Здесь мы ошиблись, получили удар. Как разбор шахматных партий был, вот, посмотрите, Таль сходил так, Ботвинник так. Аналогично надо поступать. Наше Минобороны ежедневно публикует — мы сделали это, достигли здесь таких-то целей. Вот на спецоперации информационной нужно поступать аналогично, объяснять, что, для чего и зачем.

В противостоянии когнитивным ударам по обществу нужен новый тип специалистов по типу… Вот Арестович — он занимается профессиональным нанесением когнитивных ударов. Он успокаивает украинское общество, говорит: «Все будет хорошо, но мы им все покажем». Тот же доктор Комаровский.

У нас, напомню, вечная память — доктор Лиза. Это был такой тип общественного деятеля, который бы это очень хорошо делал. Еще вечная память — Иосиф Кобзон. Вспомни, какой эффект произвел его приезд в Донецк. Он даже своей внешностью демонстрировал: все будет хорошо, мы победим. Это же важно.

В России есть грамотные, отличные политтехнологи, которые во всем разбираются, понимают важность образов. А самое главное — работать нужно на территориях, это самое важное. Потому что этап мощных гиперболоидов-излучателей был важен до 24 февраля. Теперь на каждой территории освобожденной должны оперативно появляться средства массовой не только информации, но и коммуникации.

Должны быть чатики в каждом городе, городские, районные, где будут объясняться все новости, нововведения. Для бабушек — газеты максимально доступные. Нужен жанр «Дацзыбао», которые расклеиваются на подъездах, где будут важнейшие вещи объясняться людям. Как «От советского информбюро».

— Это ты правильно описал — для борьбы с когнитивными ударами важен даже голос, как и кто говорит.

— Ты уходишь постоянно в победу, а я говорю о другом — наше общество должно быть в состоянии здорового спокойствия. Победу обеспечивают наши военные, рассказывает об этом созвездие военкоров. Народ и так будет гордиться, и ждет, и рассчитывает, и все делает для победы. Но чтобы его не погрузили в это состояние, тут не о победе дело, тут дело о новой жизни, на тех же новых территориях. А что будет, а как будет? Нужны люди, которые будут разъяснять. 

— За победой последует мир. Но полноценный мир будет после умиротворения. Общество расколото, сеялась ненависть, воспитывались мародеры, которые на этом зарабатывали, и возникла целая прослойка людей, которые были рейдерами под флагами борьбы с Россией или борьбы за украинскую мову.

— Самое главное — нам нужно понять, как трансформировалось постукраинское общество. Мы ничего об этом не понимаем. У нас есть какие-то отдельные наблюдения, но они были в основном пропагандистского толка.

— Да, так точно.

* Физическое лицо, выполняющее функции иностранного агента.