Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Виталий, президент Франции Эммануэль Макрон заявил, что главе Украины Владимиру Зеленскому придется сесть за стол переговоров с Россией после прекращения огня. Также он заявил, что Россия — часть Европейского континента и с ней необходимо считаться. Отметим, ранее газета The Daily Express писала, что Макрон предал Украину, так как Франция нарастила закупки российского газа, хотя была договоренность Евросоюза о том, что они будут сокращаться, и далее, осенью, вообще прекратятся. Пытается ли Макрон усидеть на двух стульях и осознает ли Европа свое бедственное положение из-за антироссийских санкций?
— На Западе мы видим определенную игру ястребов и голубей, добрых и злых следователей, один из самых ярких примеров — это выступление в Давосе Сороса с одной стороны и Киссинжера с другой. В случае с Макроном мы имеем дело с чем-то даже более существенным, потому что речь идет не о позиции одного правительства, а о некоем голосе, рупором чего является Макрон, рупором некоторых реально правящих кланов.
Макрон вообще всегда был известен как человек Ротшильда, он вышел из этой группы и он остается их голосом. Во многих случаях он играет более сложную игру, актерскую, но, на мой взгляд, сейчас именно это происходит, потому что несколько европейских кланов, в том числе Ротшильды, они гораздо богаче, чем официально считается, у них есть масса активов, которые записаны на других людей. Это такой клан, который уже очень давно существенно диверсифицировал свои активы. Для них Китай, Тайвань, Гонконг, Япония — не менее родные места, чем Европа.
Они диверсифицировали их, и поэтому, если будет где торговая война в Китаем, и Китай начнет побеждать в этой войне, не факт, что они проиграют, они, может быть, даже от этого выиграют. Это старая традиция, идущая еще от наполеоновских войн, как мы знаем.
Когда Макрон играет двойную игру, в чем-то противоречит воле США, в чем-то противоречит воле Брюсселя даже, не совсем согласен с мнением своих коллег по Европе, тем более по Британии… Речь идет в том числе о том, что он готовит почву для других сценариев, которые до сих пор официально пока еще на Западе считаются нежелательными. В этом смысле он, может быть, идет впереди.
Вы правильно спросили, насколько это отражает настроения. Конечно, отражает, потому что многие европейские страны испытывают серьезный дефицит тех ресурсов, которые идут из России, прежде всего топливных.
Что выявила эта история с санкциями и с этой новой экономической войной, не будем даже говорить сейчас об информационной войне, она выявила то, что существовал определенный миф о могучей транснациональной экономике, которая настолько велика и мощна, что Россия в принципе не способна нанести ей никакой урон. Об этом многие эксперты сейчас говорят.
Здесь в чем оказался подвох, почему этот миф оказался таким несостоятельным? Потому что действительно мощная (транснациональная. — Ред.) экономика, обладающая огромной массой, — она в значительной степени является экономикой услуг, экономикой надстроечной. Дело в том, что она успешно может функционировать только при условии, если ее базис обеспечен. Это материальный базис.
Несмотря на то, что российская экономика далеко не в лучшей форме, и после распада Советского Союза мы сильно сжались, скукожились, потеряли промышленность в значительной степени, но тем не менее то, что осталось в России — это все-таки экономика базиса. Основное то, с чем имеет дело Запад и другие наши партнеры — это экономика базиса. Поэтому, когда ее стали выключать из этой матрицы, из этой парадигмы, это вдруг оказалось чрезвычайно болезненно, на порядок более болезненно, чем можно было предполагать.
Здесь, конечно, возникает вопрос, а как же хваленый интеллектуальный уровень западных элит, они что, не понимали, эти вещи не могли просчитать? Скорее всего, речь шла о попытке взять на испуг. Потому что в случае с украинским конфликтом специальная операция осуществляется не только с нашей стороны, она начата была с той стороны.
Это ведь определенный термин «специальная операция» — это когда, используя военные силы, используя информационное оружие, используя ментальное, экономическое оружие, в частности санкции, пытаются принудить противника к каким-то решениям, выгодным для себя. Эта специальная военная операция не односторонняя, она многосторонняя. Как минимум двусторонняя — если не считать Украину самостоятельным субъектом, она двусторонняя.
В этих прокси-войнах Запад всегда был очень искусен. Пока у него была надежда сломить волю в прокси-войне, в войне непрямой, не горячей, а связанной с перехватом системы управления у противника, то все было замечательно. Дело в том, что Россия, в отличие от Запада, действительно слаба в прокси-войнах, в этих подлых войнах, но она очень сильна в горячих войнах. Мы всегда практически, за исключением Крымской войны, может быть, Японской, за последнее столетие всегда побеждали в горячих войнах.
Когда эта воля была проявлена, стало понятно, что Россия не остановится, не отступит, — весь этот карточный домик начал сыпаться, и сейчас уже можно сказать, что систему управления Россией им (Западу. — Ред.) не удалось перехватить, хотя для этого были все основания. У нас влиты были их агенты влияния, многие из них уехали, какие-то затаились, какие-то переобулись, как сейчас модно говорить. Но эта система управления выстроилась под Верховного Главнокомандующего, под новый тренд — и работает. Худо-бедно работает.
Есть критика, но она работает, и не видно бреши в этой системе, которая бы позволила Западу эту систему перехватить, и начать ползущий процесс сдачи позиций.
Поэтому в том числе экономические проблемы. Я думаю, что Макрон выступает от лица тех сил, которые готовят уже почву для нового передела Восточной Европы. Возможно, они этот сценарий изначально прорабатывали… Многим западным политикам даже в голову не приходило, но есть более мудрые политики на Западе, который этот сценарий прорабатывали, и вот сегодня начинают его вбрасывать. Это не только через Макрона происходит.
Есть некоторые другие, слабые еще сигналы, но с каждым днем их все больше и больше.
— В чем заключается этот сценарий?
— Это очень сложный вопрос. Дело в том, что этот сценарий тоже представляет собой своего рода прокси-войну. Какой сценарий выбрать? Какой из них окажется приемлемым для обеих сторон? Вокруг этого ведется масса споров, и есть очень много опасений. Например, если почитать наш телеграм-канал, многие наши публицисты высказывают опасения, что будет некий не совсем отвечающий интересам России договор.
То есть что-то отойдет России, что-то останется Украиной, такой нейтральной, что-то перейдет под протекторат Польши и так далее. Эти разговоры ведутся уже не один месяц, они все являются гаданием на кофейной гуще, потому что никто не заглянул в черепную коробку тех лиц, которые реально будут принимать решения и принимают эти решения.
Здесь возможны разные прогнозы. Я считаю, что, безусловно, Запад хотел бы, чтобы Россия согласилась на минимальные условия. То есть такими условием могло бы быть признание Крыма, присоединение Донбасса и тех областей, которые реально уже под контролем России на сегодняшний день, или части этих областей.
Это программа-минимум, от которой Россия уж точно не отступит, возможно, что это они готовы отдать. Но возникает вопрос: а что потом, потому что это буферное государство на Днепре или за Днепром — оно превратится в такого постоянного цепного пса против России. И нужно ли это России? Или ей нужно медленно, постепенно, правильно рассчитывая свои силы, продолжать эту операцию, продолжать это наступление? Кстати говоря, в свои исконные исторические земли, потому что Украина — это часть культурного ядра русского мира.
Конечно, мы не можем совершить какое-то чудо — раз, и дойти до самых западных границ. Но менять позицию свою в угоду воле каких-то западных игроков мы тоже не должны. Если даже идти на компромисс — это должен быть компромисс осознанный, связанный с балансом сил, которые сейчас существуют. В принципе, компромисс нежелателен, это был бы некий окончательный компромисс, когда мы признаем, что новые границы — они навсегда.
То есть примерно такое случилось с нами в 1991 году, когда сказали, что будет создан Союз независимых государств, все так было прилично внешне, но в итоге оказалось, что признали новые границы, и мы почти тридцать лет жили в режиме новых признанных границ. И вот уже выросло целое поколение людей, даже можно сказать, полтора поколения людей, которые считают, что это просто норма. Сейчас вдруг в этом году оказалось, что Россия не считает это нормой, и начинается геостратегическая перестройка Восточной Европы.
— Вы предвосхитили мой следующей вопрос, он касается Украины. Пресс-секретарь Дмитрий Песков заявил, что у Украины как у государства есть большие проблемы, в то же время он не стал комментировать слова Дмитрия Медведева о государственности Украины. О каких все-таки больших проблемах у Украины как у государства идет речь?
— Я так понимаю, что все-таки это был своеобразный комментарий к словам Дмитрия Анатольевича. Потому что вопрос был журналистами задан соответствующим образом: как понимать слова Медведева, который предположил, что через два года, возможно, на карте мира не будет уже такого государства.
Как человек, который ассоциируется непосредственно с первым лицом, он в своих высказываниях обязан быть более осторожным, что и проявилось в этой фразе, что возможно, он тоже так считает, мы не знаем, но он более осторожно высказался, что проблемы серьезные, поэтому кто знает, может быть, действительно, и с карты исчезнет через несколько лет, или через год.
Я так трактую этот ответ: является ли это некой консолидированной позицией, мы не знаем, потому что Медведев последний месяц выступает в роли радикала, радикального крыла в руководстве России.
Будет ли существовать государство Украина через несколько лет на карте — да, это зависит от воли и от ресурсов России, потому что, если бы они были безграничны, я думаю, денацификация и демилитаризация должна была дойти до конца, до предела. Надо понимать, что ресурсы все равно должны быть просчитаны. Они есть, есть некий уровень. Так же, как есть уровень внешнего давления. Сейчас многое будет зависеть оттого, какие будут предлагаться компромиссы.
Я не имею в виду переговоры типа тех, которые в Стамбуле проходили, я говорю о реальной позиции западных элит, от которых зависит очень многое, в том числе и финансовые потоки в мире, не только между Россией и Западом, и санкционные режимы, и режимы, связанные с новой структурой ресурсного обеспечения мира.
Потому что если такой режим, как сейчас, продлится долго, например, полтора-два-три года, то придется перестраивать очень многое в мире, — им, я имею в виду, придется перестраивать, — для того, чтобы обеспечить и Европу, и другие страны самым необходимым. Причем некоторые из этих вопросов могут остро встать уже сейчас.
У России очень мощное есть оружие, это те самые материальные ресурсы, о которых мы говорим. Это не только энергоресурсы, это пшеница, масло, кукуруза, титан, уран. Я не буду все перечислять — это большой список, вплоть до высокотехнологичных некоторых продуктов, таких, как двигатели, которые производит «Энергомаш», которыми пользуются до сих пор американцы для выведения своих ракет на орбиту.
Если все это суммировать, оказывается, что не в сфере услуг, не в паразитической сфере, не в сфере долговой, фьючерской экономики, а в сфере реального сектора Россия оказывается важным элементом, частью стержневого элемента мировой экономики. С этим надо что-то делать, либо существенно перестраивать ее — а быстро перестроить невозможно, — либо идти на компромиссы.
Вот о чем сейчас состоит вопрос, и в этом смысле ваш первый вопрос — он, конечно, сегодня главный. Это политическая риторика Макрона, которую он огласил — уедет, и про нее завтра все забудут? Или это прощупывание, с одной стороны, реакции Путина, с другой стороны — прощупывание реакции других западных лидеров и других финансовых кланов, потому что если это Ротшильды, если их заявка, им тоже важно понять, а что об этом думают другие их коллеги? И как они могут выработать такой вот новый консенсус по этому вопросу. Наверное, и прощупывание позиции Китая тоже, отчасти.
— Президент Украины Владимир Зеленский заявил о болезненных потерях ВСУ в Донбассе и в Харьковской области. Что творится с ВСУ?
— Вообще удивляет сама фраза — «болезненные потери». Я не помню даже, чтобы в истории мировых войн кто-то так говорил, это из области психологии, какого-то такого сумеречного сознания.
— Диагноз.
— У кого-то болезненные… Видимо, для него болезненные, может быть, он не с той ноги встал, для него что-то вдруг стало болезненным. Не было болезненным, вдруг стало болезненным. Конечно, это отражает перелом психологический. Потому что до сих пор украинская пропаганда была достаточно бравурной, и устами Зеленского, и устами Арестовича, и многих других основных спикеров.
Перелом в обществе украинском назревает, но он очень медленно назревает, он мог бы гораздо быстрее назревать при определенных условиях. Во-первых, у нас до сих пор не проводится целенаправленно такая важная составляющая информационной войны, как техническая. Ведь в любой информационной войне, борьбе, в рамках операции или в рамках горячей войны, в первую очередь при продвижении своей пропаганды уничтожаются источники пропаганды противника.
А украинское телевидение, телевышки — они все целы почти, по ним не наносятся удары. Мне об этом говорили наши коллеги в ДНР, которые там занимаются вопросами информационной борьбы.
Они с некоторым недоумением об этом говорят, и они считают, что нужно донести эту мысль до наших военных, до руководства, что если украинская пропаганда даже на техническом уровне будет ослаблена, то резко возрастают шансы на моральную демобилизацию и украинских войск, и мирного населения.
Это очень важный фактор, потому что пока продолжается это промывание мозгов, повторение определенных мантр, то по инерции украинское население и военные — они идут той же дорогой. Тем более что украинский военный достаточно такой упорный, упертый боец — так исторически сложилось.
Но, действительно, сейчас все больше в основных воюющих частях появляются представители, которые там, по идее, не должны были бы появляться. Это призывники, это те, кого из теробороны практически насильно под ружье поставили, их становится там все больше, резервисты. Их мотивированность значительно меньше, чем у тех представителей ВСУ, которые на момент начала операции были в подразделениях боевых, особенно на Донбассе.
Эта критическая масса резервистов — немотивированных, не хотящих, не желающих воевать, которых в значительной степени насильственно туда призывали, она растет, эти настроения увеличиваются. Есть масса фактов сдачи в плен и перехода на сторону наших союзных сил, и дезертирства, и протестов в отношении командования киевского. Таких фактов все больше. Они, безусловно, известны Зеленскому. Он, когда говорит о болезненности, переживает всю эту морально тяжелую ситуацию, в которой они сейчас оказываются, особенно после Мариуполя, сдачи «Азовстали».
Этот перелом важен, потому что, даже если не уничтожают телевышки украинские, не затыкаем рот, но мы видим, что уже дрогнули какие-то не просто нервы, а уже чувствуется, что нет этой монолитной пропаганды — это говорит о том, что запас прочности этой системы уже невелик. Возможно, что речь идет о нескольких месяцах буквально активного противостояния.