- Андрей Юрьевич, у меня к вам банальный вопрос как к человеку, который вернулся с фронта. Вас не раздражает сытая Москва, которой наплевать на то, с какими трудностями сталкиваетесь вы в Донбассе?
— Мы все выросли на советских фильмах. В фильмах о гражданской войне часто можно было наблюдать сюжеты, когда офицер или рядовой прибывает с фронта и сталкивается с жестким социальным диссонансом. Но через некоторое время мы видим сцену, когда люди в спешке грузят чемоданы на корабли и плывут куда-то в сторону Стамбула или Парижа. Так вот я бы очень рекомендовал тем, кто в таком состоянии находится, вспомнить эти сюжеты, потому их жизнь одномоментно и довольно резко может сильно измениться. Если страна не осознает, что происходит с ней, в мире и на линии фронта, то эта сытость выключится одним щелчком.
- Прошло больше ста дней с момента начала спецоперации. Насколько ваши прогнозы и ожидания совпали с тем, что мы увидели в реальности?
— Лично мои прогнозы совпали на 100%. Я помню все эти безумные прогнозы, что мы сейчас всех победим. Причем под всеми подразумевалась не только самая крупная страна Европы, но и все НАТО. По-хорошему, всех этих прогнозистов следовало бы взять за шкирку и вытащить на фронт, чтобы они хотя бы рыли окопы. Пусть они полезным трудом искупают вину за весь тот треш, который они нагородили.
У меня в этом смысле с прогнозами все ровно было. Я не сомневался, что это будет тяжелая и сложная война, без которой России нельзя было обойтись, потому что иначе нас не то что как страны, но и как цивилизации не станет.
А прогнозы… У меня есть любимый афоризм Виктора Черномырдина: «Жить мы будем плохо, но недолго». Вот такой у меня прогноз. А вообще все хорошо будет.
- Я имею в виду, ваши прогнозы о самом ходе боевых действий.
— А я о ходе боевых действий и говорю. Украину на протяжении восьми лет прокачивают лучшие инструктора с большими технологиями и за большие деньги. Я хочу подчеркнуть, что у них были планы не обороны от России, а планы наступления на Донбасс и Крым. Почему это все должно было завершиться за полтора дня? К сожалению, в тех обстоятельствах, в которых мы оказались через восемь лет после Майдана, не было других вариантов развития событий. Наверное, могли бы быть и худшие варианты, но пока мы сумели их избежать.
- Просто мы привыкаем к определенным стереотипам, что Украина — это коррумпированная страна, которая разбазарила все советское наследство, и что она не может ничего создать в плане военной угрозы. Как ей это удалось?
— На самом деле все так и есть. Давайте, я вам расскажу, как выглядит линия фронта.
Мы заезжаем в зону боевых действий. Первое, что мы наблюдаем — три категории дронов. Первая категория — это здоровенные дроны, которые наводят артиллерию на наши позиции в онлайн-режиме. Вторые — маленькие полуигрушечные, которых использует пехота, чтобы из-за угла посмотреть и не рисковать. Третьи — боевые дроны, которые взлетают, несут мины и поражающие элементы, а за ними работают станции электронной разведки.
Стоит украинская артиллерия, которая корректируется иностранными устройствами контрбатарейной борьбы очень высокого класса. Все это привязано к многочисленным видам разведки (спутниковая и работа по излучениям). Все это выведено в ситуационные центры и командные пункты, где украинцев практически нет.
На минных полях используются иностранные мины. Используются радиоуправлеяемые «Байрактары». Это все говорит только об одном: у нас война с двумя армиями — армией Украины и армией НАТО.
Если вы внимательно посмотрите на концепцию США и НАТО, то они воюют, практически не привлекая личный состав. Они берегут своих солдат. Они воюют беспилотниками и управляемыми ракетами. А личный состав украинской армии для них служит расходным мясом для большой высокотехнологичной армии.
Естественно, у этих двух армий есть взаимодополнение. Прокачивается определенная часть квалифицированных украинских офицеров и инженеров, чтобы не только их хозяева могли управлять боем, но и они сами на тактическом уровне могли управлять. А дальше идет абсолютно бесправный скот: ВСУ и тероборона, которыми как мясом затыкают отдельные участки фронта.
Поэтому никакого противоречия в вашем вопросе нет. Мы ведем тактические бои с иностранными силами. Например, в лесах и в окопах, до этого бедолаги-солдата еще надо добраться, а это не так-то просто. И пока ты до него доберешься, ты вступишь в бой не с Украиной. Ты воюешь конкретно с армией НАТО, с их технологиями, чего они и не скрывают.
- Насколько нам удается ликвидировать отставание от противника в плане материально-технического обеспеченья?
— Не знаю. Пока побеждаем. Дело в том, что Россия во все свои войны вступала неподготовленной и несла страшные потери, по ходу боевых действий эту неподготовленность устраняя. Наверное, в эту войну мы вошли с самым высоким уровнем подготовки на протяжении всей своей истории.
Конечно, у нас много чего не хватает. Но по высоким технологиям с «калибрами» ни у кого вопросов нет. Контроль над небом в основном получается. Это важная составляющая войны, без которого у нас бы точно ничего не получилось. Раз движемся вперед, значит, какие-то проблемы мы устраняем.
- Просто люди задают наивный вопрос, почему Донбасс, который воюет уже восемь лет, не могли оснастить всем необходимым.
— А Донбасс воевал восемь лет с высокими западными технологиями, если бы его никак не оснащали? Есть такой старый анекдот, когда человек определенной национальности нашел полный кошелек денег, пересчитал и понял, что не хватает (смеется).
Если говорить серьезно, то объективно многого не хватает. Но и фронт огромный. Проблема в том, что наша армия долгое время готовилась в концепции, что мы будем вести узконаправленные локальные боевые действия лишь силами частей постоянной боевой готовности в режиме контртеррористической операции. И концепцию широкомасштабного боя и в России, и в мире потихонечку хоронили.
Считалось, уровень высоких технологий и высокоточного оружия таков, что армии в большом людском составе не нужно. Но как показала практика, это полная фигня. Были мнения, что и танковые бои уже устарели, потому что противотанковые средства этот вопрос закрыли. Оказалось, что это неправда, и что танк — это страшное оружие, без которого никаких наступательных и оборонительных действий ты не проведешь.
Эта война уничтожила многие иллюзии в военном деле. А ключевой элемент военного дела — это подготовка технологий и уровня их обеспеченности. Наверное, кто-то считал, что у нас есть «Калибры» и другие ракеты, и этого достаточно. А этого недостаточно. Нужны солдаты, нужна их подготовка, нужно их оснащение. Нужны средства разведки, инженерные средства, нужна жесткая привязка к артиллерии.
Как показала практика, очень нужны беспилотники. И этих уродцев, которые вещали по телеканалам, что нам не нужны беспилотники, потому что у нас достаточно средств ПВО, я хочу вытащить с собой на линии фронта, чтобы они посидели под вражескими беспилотниками. Хотелось бы посмотреть, что они будут говорить хотя бы через час. Но они путешествуют с канала на канал, вместо того, чтобы кровью искупать эту пустую риторику.
- Зеленский признал, что ежедневные потери украинской армии составляют от 60 до 100 человек убитыми. Сохраняется ли еще опасность, что противник может завалить нас мясом?
— Что значит «признал»? У них вся страна в гробах, новые кладбища появляются с сумасшедшей скоростью. Скрыть это от населения довольно сложно. Там такое социальное напряжение, что если бы он еще пару дней рассказывал, что все хорошо, то это привело бы к перевороту. Это было сказано от безысходности.
Насчет цифры 60-100 человек, то вопрос в том, кого они считают. Наверное, только ВСУ. А тероборона, а МВД, а спецслужбы, а добробаты? Этот скот вообще никто не считает. Они горят в товарных количествах и ни в какие учеты они не входят. Когда их посчитают, то они содрогнутся. Но это будет потом. Так что с точки зрения реальности потери у противника значительно больше.
Что касается того, хватит ли у них сил на какой-то прорыв, то давайте вспомним, как капитулировала нацистская Германия в битве за Берлин. Они на локальных направлениях пытались наносить контрудары. Любая армия, будучи в обороне, может нанести контрудар, особенно, когда мы наступаем и растягиваем силы, концентрируя их на определенных направлениях. Она может ударить в эти ослабленные точки.
Поэтому совсем говорить о том, что никакого контрудара не будет, нельзя. Потому что есть определенные направления, где у них достаточно сил, средств и техники. Нам расслабляться нельзя. Но говорить о том, что они перевернут фронт и пойдут в массированное контрнаступление, тоже не приходится. Такого не будет. Отдельные прорывы возможны. И наша задача их не допустить.
- На каких именно направлениях у противника есть силы для локальных прорывов?
— Вы же видите, что они долбят Харьков и Северский Донец, пытаются перекинуть понтонные мосты для контрнаступления для того, чтобы пробить брешь в наших наступательных позициях и не допустить замыкания котлов. Там, где они их накапливали для обороны на первом этапе (Харьков, Днепропетровск, Одесса), где они держали в городах крупные гарнизоны, и где они смогли наловить «мясо», там они имеют возможность соответствующего рывка.
Если посмотреть на карту, то достаточно легко увидеть, где силы сосредоточения накоплены. Это значит, что там есть склады, есть запасы вооружения и боекомплекты, каналы логистики, в том числе железнодорожной. Основные направления я перечислил.
- Когда вы идете в бой, что вы чувствуете по отношению к противнику. Это такая «ярость благородная», или это тяжелая работа, в которой он ваш оппонент?
— «Ярость благородная», как и любая другая сильная эмоция, очень быстро выжигает человека. Враг вызывает ненависть на концептуальном уровне, потому что от него гибнут наши товарищи и мирное население. Постоянно ненавидеть врага невозможно.
Тут есть понятие долга, которое не зависит от твоего врага. У тебя есть долг, связанный с защитой твоей земли. А это наша земля, что бы они там не говорили, что вы пришли на нашу землю. Нет, это вы на нашу землю пришли. И есть долг, связанный с отстаиванием государственных интересов. Не будет государства российского, если мы не будем делать то, чем мы занимаемся.
Поэтому, как бы это банально не звучало, мы защищаем наших людей, которых утюжат не только в Донбассе, но и во всей Украине. Это восемь лет страданий, тюремных заключений, издевательств, запрета на русскую культуру и пыток лично знакомых мне людей.
Чувство долга — это не вопрос моих взаимоотношений с каким-нибудь «капитаном Путило». За что мне его ненавидеть? Если он останется жив, он попадет в плен и искупит свою вину, восстанавливая страну. Мы же не собираемся всех уничтожить. Наша задача — подавить сопротивление и привести эту войну к закономерному результату. Для меня этот результат очевиден — это восстановление единой страны, на которую нас лишали прав в течение долгого времени. Мы сейчас отстаиваем и восстанавливаем эти права.
- Вы сказали, что результатом кампании будет восстановление единой страны. Готовы ли мы к тому, что на это может потребоваться 5-10 лет?
— Человечество столетние войны проводило и живет с этим опытом.
Однажды я прилетел в Дамаск. Мне говорят: «сейчас евреи опять будут ракетами долбить по аэропорту». Я спрашиваю: «А сколько у вас война с Израилем длится?». Мне отвечают: «То ли с 1973, то ли с 1974. Мы уже сами не помним. Воюем и воюем». Конечно, у нас такого не будет. У нас сконцентрированные геополитические интересы во всем мире. Но мне также понятно, что это не история в недели.
Я до нынешней своей деятельности занимался наукой. В системных процессах есть такое правило: в начальной точке проблемы есть 10 вариантов ее решения. Но если это по-настоящему серьезная проблема, которая не решается сама собой, то с течением времени одни за другим отмирают самые благоприятные варианты ее решения и остаются самые тяжелые, требующие больших затрат, ресурсов и последствий. Сейчас украинское государство — это такая же системная проблема, но мы уже лет 20 избавлялись от благоприятных вариантов, и у нас осталась только война.
Всем известно высказывание Клаузевица, что война — это политика другими средствами. Но не все толком задумываются, что оно означает. Так и у нас, война — это единственное средство в политике, а не альтернатива политике. Но мы все равно продолжаем говорить, что нам так долго и тяжело приходится воевать, поэтому давайте что-то еще придумаем. Все, что можно было «еще придумать», уже отпало на предыдущих исторических этапах.
Понятно, что это дело тяжелое, трудное и с жертвами. Но у нас других вариантов не осталось.
- Давайте закончим на мажорной ноте. Есть ли сейчас смысл рассуждать, куда мы двинемся, когда закончим с освобождением Донбасса?
— Мне в этой связи вспоминается анекдот про пессимиста и оптимиста. Пессимист говорит: «Боже мой, как все плохо, хуже уже быть не может», а оптимист ему отвечает: «может, еще как может». Вот такая у нас мажорная нота.
Что значит «после Донбасса?». Я понимаю, почему политики ведут риторику о том, что мы освобождаем Донбасс. Но лично я не за Донбасс воюю. Мы воюем за русскую цивилизацию, которая либо есть, либо нет. Это не кот Шредингера, который немножко жив, немножко мертв.
Куда мы можем двинуться? Туда, где есть русская цивилизация. Это и Приднестровье, и другие украинские регионы. Она везде, за исключением образований, которых пришили Украине случайным образом. Закарпатье — это Венгрия, Черновцы — это Румыния. Понятно, что просто так отдать эти территории после того, что они с нами сделали, мы не можем. Но мы должны понимать, где настоящий русский мир как часть нашего тела или как часть нашей семьи.