Такое поведение дончан мне напомнило октябрь 2014 года, когда возобновились бои за донецкий аэропорт. Мы тогда вместе с главой фронтового Куйбышевского района Донецка Иваном Приходько (ныне он мэр терроризируемой обстрелами ВСУ Горловки) проехали по его району, по местам, где остались следы от попадания мин и артиллерийских снарядов, и где тогда, несмотря на близость фронта, продолжали жить люди.
Фронт был настолько близко, что туда даже заходили украинские ДРГ. Через неделю после моего отъезда охрана Приходько вступила в перестрелку с одной из них. Отбился. Хорошо, что ему к тому моменту увеличили охрану. По-моему, до 4-6 человек, не помню точно. Когда мы с ним там бродили, у него их было двое: один наш, местный, а другой — из Омска.
Сильное впечатление на меня произвел панельный дом, в который попало 43 снаряда, и в котором несмотря на пробоины, следы пожаров и отсутствие целых секций обитали прежние жильцы. Естественно, только в тех квартирах, которые сохранились.
Увидел я разбитые магазины и ларьки, иссеченные осколками стены домов и железные ворота, поврежденный плавательный бассейн, школу, где от украинского снаряда погибли три маленьких мальчика.
Интересно, что дом экс-секретаря Донецкого горсовета Николая Левченко и мама Рината Ахметова не пострадали. Я не хочу ни в коем сказать, что это была какая-то договоренность с ВСУ, нет. Никакой конспирологии. Просто интересный факт.
Я не военкор, никогда не был на войне. Все для меня это было в первый раз. Меня поэтому тогда сильно впечатлили развалины домов вблизи линии фронта, перевернутый и заржавевший старый горбатый «Запорожец», градина, торчавшая в асфальте. Общее впечатление: будто бы ты в Сталинграде.
Но больше всего меня поразило, совершенно безразличное уже тогда отношение дончан к звукам работавшей артиллерии. Лично я сильно боялся, прислушивался — не летит ли в нашу сторону, волновался, был в напряжении, оглядывался по сторонам, ища места, где можно будет спрятаться, если начнет прилетать. Я чувствовал себя как новичок на войне.
А дончане были к тому моменту людьми привыкшими, заматеревшими. Помню, вошли мы с Приходько в какой-то двор, все стены в дырках от осколков, гудит артиллерия. Тут какая-то женщина лет 60 выглядывает в открытое окно, в руках ложка — видимо, что-то готовит.
— Вы к кому?
— К такому-то, — отвечает ей Приходько
— К кому-кому? Не слышу, громко стреляет…, — и так буднично и невозмутимо разговаривает с Иваном, как будто нет войны, и нет опасности прилета мины.
Поэтому эту невозмутимость я и вспомнил, когда 28 февраля начался самый сильный обстрел Донецка с 2014 года. Обстрел застал меня в центре города, из которого я пешком быстро стал уходить. Спустился к Кальмиусу, перешел мост и углубился в Калинский район.
По дороге снова не уставал удивляться невозмутимости дончан: они спокойно, не торопясь, шли по улице, хотя гудело так, что, мама, не горюй, туда-сюда ездили машины, мамочки играли с детишками на детской площадке. Били по городскому поселку Гладковка, и снова по Киевскому району. Крупнокалиберная артиллерия: 152 мм.
Известный донецкий журналист Рашит Шехмаметьев ушел с места обстрела буквально за 10 мин до его начала.
Мама одной девочки опубликовала в социальных сетях фото своей руки, на которой лежит осколок мины. Она прокомментировала его: у моей дочери сегодня снова день рождения — осколок прошел в нескольких сантиметрах от нее.
По словам спикера министерства обороны ДНР Эдуарда Басурина за эти сутки ВСУ 31 раз открывала огонь по территории ДНР.
«Украинские националисты из 56-й мотопехотной бригады применили РСЗО во время обстрела Киевского района Донецка. Четверо граждан погибли и 12 получили ранения. Повреждены 16 жилых домов, 3 объекта гражданской инфраструктуры и 6 транспортных средств» — сказал Эдуард Басурин.
Для чего по Донецку ведется обстрел, если в нет никакой военной техники? Ответ такой: запугать мирное население, посеять панику и нанести максимальный ущерб инфраструктуре.