В летописном предании о крещении Руси содержится минимум пять (!) вариантов принятия решения о переходе именно в православное христианство.
1. Легенда о выборе веры
Владимир направил послов к мусульманам, западным и восточным христианам (дело было до раскола, но различия между ними уже были значительными).
«Они же сказали: "Ходили в Болгарию (имеется в виду Волжская Булгария, принявшая мусульманство — Авт.), смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их.
И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой.
И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такою зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом».
Забавно, но решил проблему совсем другой аргумент: «если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей».
Это не то, чтобы совсем легенда.
Владимир Святитель начал с упорядочивания языческого пантеона. Он ввёл обязательное почитание шести богов — Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоши (причём Хорс и Симаргл имели иранское происхождение и до этого на Руси почитались очень ограниченно). Полученный результат его не удовлетворил в основном потому, что не позволял решать внешнеполитические задачи.
Потому князь обратился к более распространённым религиям. Причём выбирал исходя не только из политических, но и из бытовых соображений. Например, отказ от мусульманства был связан с тем, что княжеские хмельные застолья были важным языческим ритуалом, от которого князь отказываться не хотел (и который так и сохранился — уже в христианстве).
Крещение Руси произошло до раскола христианства, но христианская пропаганда силами европейских агентов как-то не пошла — их перебили. Кажется, прикончили и одного из первых византийских епископов, посланных на Русь, но не со зла, а по государственной нужде — за попытку обмана князя (пытался подсунуть ему подложную византийскую царевну). Но это не точно — свидетельства источников темны.
Кстати, по некоторым предположениям Владимир всё же успел принять ислам или иудаизм (в те, и даже более поздние времена, иудаизм ещё можно было принять, не будучи евреем). Кстати, киевский князь того времени назывался во многих источниках «каганом», что могло означать преемственность по отношению к Хазарии.
2. «Речь философа»
Включённая в «Повесть временных лет» «Речь философа», якобы закончившаяся обращением Владимира, по сути — краткое и упрощённое (в миссионерских целях) переложение основ христианского вероисповедания. Интересно, что в нём отсутствуют некоторые этические моменты. Например, там отсутствуют ссылки на Десять заповедей и Нагорную проповедь.
Современный культуролог Александр Панченко описывает значение этого документа так:
«он заключает в себе множество цивилизационных идей. Среди них первенствует идея, согласно которой мир познаваем, и человеку ведомы его начало и конец. Значит, религиозная реформа — это не просто приращение знания, это принципиальная переоценка человека. Раньше он был игрушкой судьбы, теперь он овладел историей. (…) Основываясь на постулате "крещение есть спасение", современники и потомки Владимира получали картину мира, лишённую противоречий и оппозиций».
Судя по всему, это более раннее антиталмудическое произведение Св. Кирилла Философа — одного из создателей славянского алфавита. Обращено оно было не к Владимиру, а к Аскольду или единовременному с ним болгарскому царю.
Влияние этого документа на выбор князя вряд ли был большой, но для Нестора он имел принципиально важное значение. Напомним, что летопись — документ прежде всего религиозный и летописцу должно было понравиться краткое (но не такое краткое как «Символ веры») и пригодное для включения в летопись изложение принципов христианства.
3. Клятва Владимира
Обещание, данное константинопольским базилевсам Василию (будущему Болгаробойце) и Константину, принять христианство для женитьбы на их сестре — византийской принцессе Анне.
Василий, не смотря на прямой запрет Константина Багрянородного, на эту сделку согласился — у него бушевало восстание Варды Склира и Варды Фоки, а войск не было от слова совсем. Отразить повстанцев и сохранить голову удалось только заполучив русскую дружину, которая привела противников законных базилевсов к общему знаменателю (русские были злыми уже тогда, хотя дружина, конечно, была, в основном, варяжской).
Анну он, правда, попытался потом не пустить (собственно, она сама не хотела лезть в этот медвежий угол), что, по одной из версий, стало причиной корсуньского похода.
Этот вариант выглядит более реалистичным и с точки зрения интересов Владимира (приобщение к европейской цивилизации в лице её развитого, крупного и близкого к Руси государства, получение сильного союзника и выход в Средиземное море), и с точки зрения Нестора (приобщение к единственному в мире православному царству). Надо, правда, отметить, что Нестор специально не акцентировал внимание на бедственном положении православных царей. Вероятно, он полагал, что это обстоятельство некоторым образом ослабит значимость клятвы князя.
4. Корсуньский прецедент
Речь идёт об обещании Владимира креститься, в случае если ему удастся взять Корсунь (Херсонес).
Польский историк Анджей Поппэ сводит четвёртый вариант к третьему — по его мнению жители Корсуня присоединились к восстанию Варды Фоки и поход Владимира имел целью подавить это восстание, в то время как основная русская дружина была направлена в Малую Азию. В этом случае никакой попытки обмана князя базилевсками не было, а было, наоборот, исполнение союзнического долга.
Забавный момент — Корсунь был взят при помощи сведений, полученных от некоего священника Анастаса, раскрывшего тайну городского водопровода. Владимир взял его с собой в Киев и сделал настоятелем Десятинной церкви. Анастас был профессионалом — позже, во время польской оккупации Киева, он «лестью» втёрся в доверие к королю Болеславу Храброму, устроился учетчиком награбленного в Киеве добра, и вместе с поляками совершил обратную евроинтеграцию.
5. Болезнь и исцеление
Болезнь и исцеление в результате принятия христианства — традиционный для средневековой агиографии мотив.
Владимир ослеп после взятия Корсуня и Анна строго заявила, что он сможет её увидеть только если крестится. Дальше, как водится, все было хорошо.
Дополнение
Кроме того, из той же «Повести…» следует минимум три места крещения Св. Владимира: в Киеве (ещё до корсуньского похода), в Василькове — подальше от языческих глаз (Васильков был княжеским городом, а название он получил уже после крещения князя Владимира, принявшего христианское имя Василий), в Корсуне.
Резюме
Возникает закономерный вопрос — а зачем вообще летописцу понадобилось вставлять в текст столько причин крещения, каждая из которых самодостаточна и, таким образом, противоречила всем другим (или, как минимум, их принижала)?
Мы, разумеется, знать этого не можем. У Нестора были свои соображения, нам наверняка малопонятные. Но мы предложим свой вариант, которые соответствует нашей логике и нашему пониманию историографического процесса.
Нестор жил и работал спустя более чем столетие после Крещения Руси. Опирался он, соответственно, не на свидетельства очевидцев, а на сохранившиеся документы — Начальный и Древнейший своды русских летописей (до нашего времени не дошли, равно как и оригинал «Повести…»), договоры и дипломатическую переписку, устные рассказы из третьих рук (фактически — семейные легенды участников событий).
Таким образом, у него на руках уже был целый ворох версий того, как именно Св. Владимир принимал крещение и чем он руководствовался. Он весь этот ворох и вывалил. Современный историк написал бы — мы точно не знаем, но возможны такие, такие и такие варианты, о чём говорят такие и такие источники.
Но Нестор не был современным историком. Несовременным историком он тоже не был. И работе с источниками его никто не учил — самого источниковедения ещё не существовало. Вот он и вывалил на читателя весь набор версий, предлагая выбрать по вкусу.
А быть неправильно понятым или запутать читателя он не боялся. Летопись, в любом случае, предназначалась не для широкого, а для элитного, высококвалифицированного читателя. Это как специализированная монография на латыни, к тому же лежащая в спецхране. И потенциальный читатель сам мог определиться, какая из версий и в какой форме нужна для решения его собственных текущих задач.