Он родился 9 февраля 1915 года в старинной столице казачьей Гетманщины городе Чигирине. После школы Григорий закончил педагогическое училище, преподавал, но потом решил делать военную карьеру. Весной 1936 года он оказался среди первых лейтенантов-выпускников Киевской военной школы связи им. Калинина.
Его распределили в свеже сформированную 67-ю стрелковую дивизию. В октябре 1940 года её перевели в Латвию, где молодой лейтенант женился. Однако семейному счастью продлиться долго было не суждено — через 8 месяцев началась Великая Отечественная война.
Уже в первый день войны 67-я дивизия втянулась в бои со стремительно наступавшим противником. Васюра к тому времени в звании старшего лейтенанта занимал должность начальника связи 83-го отдельного сапёрного батальона, занятого на строительстве укреплений в полосе 46-го укреплённого района в Паланге — на побережье Балтийского моря на границе Литвы и Латвии.
К 25 июня батальон попал в окружение — немцы севернее Паланги захватили город Лиепаю, за который основные силы дивизии два дня вели ожесточённое сражение, даже на какое-то время отбили его, но потом были вынуждены 27 июня пойти на прорыв из котла, который им устроили немцы.
Подлинные подробности участия Васюры в этих боях неизвестны. Сам он потом рассказывал, что был контужен и 28 июня 1941 года попал в плен. В его карточке военнопленного немцы указали, что он служил в артиллерийской части. Затем начались мытарства по немецким концлагерям.
Летом-осенью 1941 года вермахт несколько неожиданно для себя захватил миллионы военнопленных, с обеспечением которых возникли проблемы. В концлагерях царил голод. Были случаи, когда целые лагеря «европеизаторы» намеренно вымарывали, не давая пленным никакой еды. В страшную зиму 1941-42 годов умерло более половины взятых нацистами в плен советских солдат и офицеров.
В этих нечеловеческих условиях многие ломались, и шли служить к оккупантам. Сломался и Васюра. В феврале 1942 года он дал согласие на то, чтобы пройти учёбу в школе пропагандистов Восточного министерства Германии. Так начался его долгий путь в расстрельный подвал Пищаловского замка.
Обучение проходило сначала недалеко от Берлина в так называемом свободном лагере (фрайлагере) в Вустрау, а затем — в Вутзеце. В октябре 1942 Васюру отправили на Украину в Киев, для дальнейшей службы в полиции.
Здесь в это время шёл непростой процесс формирования 109-го, 115-го и 118-го батальонов охранной полиции (шуцманшафта) на базе расформированных в октябре-ноябре 1941 года Киевского и Буковинского куреней Мельниковского ОУН. Именно бойцов этих подразделений советские власти обвиняли в участии в массовых расстрелах евреев, цыган, людей с психическими отклонениями, коммунистов, заложников и прочих советских граждан в Бабьем Яру.
В конце 41-го года немцам стало известно, что украинские националисты распространяют среди бойцов куреней идеи создания Украинской независимости, которые никак не вязались с намерениями нацистских властей колонизировать Украину. Часть командования куреней, несколько десятков человек, гестапо в декабре арестовало и ликвидировало, другая часть успела разбежаться и уйти в подполье.
Оставшихся украинских националистов немцы в начале 1942 года свели в 115-й батальон шуцманшафта. В мае 1942 года прокатилась вторая волна репрессий против националистов. В июне из батальона выделили 3-ю роту, на базе которой стали формировать 118-й батальон. Практически одновременно был создан 109-й батальон. Немногих оставшихся проукраински настроенных буковинских и киевских националистов немцы старались распылить между подразделениями батальонов.
Они сильно «разбавили» их призванными на службу под угрозой отправки в Германию на работу юношами из сельской местности Киевской области (захватчики справедливо считали, что из-за своей «темноты» они будут послушно выполнять их приказы) и перешедшими к нацистам на службу военнопленными, такими, как Васюра. Его зачислили в 118-й батальон шуцманшафта и первоначально назначили командовать взводом.
В батальонах было как немецкое командование, так и коллаборационистское. Командиры из числа шуцманов (полицаев) обладали весьма ограниченной властью. Это проявлялось и в неравенстве по оплате — Васюра, когда стал начальником штаба батальона, получал всего 39 марок и до начала боёв фактически выполнял функции завхоза, в то время как немецкий командир (шеф) — 200 марок, и обладал полной властью. Денег шуцманам несколько прибавили, когда батальон начал вести ожесточённые бои с партизанами.
Первый раз 118-й батальон шуцманшафта попытались бросить против партизан ещё в июле 1942 года в район посёлка Хабное (ныне обезлюдевшее Полесское в Чернобыльской зоне). Однако батальон попал в засаду, понёс большие потери и был вынужден потом несколько месяцев восстанавливать свои силы.
Второй раз его отправили на борьбу с партизанами в Черниговские леса в ноябре 1942 года. Здесь 118-й батальон хорошо себя зарекомендовал, и в декабре его перебросили в Белоруссию. Его местом базирования стал посёлок Плещеницы Логойского района, находившийся в 70 километрах севернее Минска, и в 20-ти севернее Хатыни.
Почти сразу после прибытия из батальона к партизанам дезертировал начальник штаба батальона Коровин-Корниец вместе с несколькими своими единомышленниками. Многие пленные солдаты и командиры Красной армии шли служить к оккупантам в надежде сбежать при первом удобном случае.
На освободившееся место назначили Васюру. И тут проявилась его садистская наклонность.
Уже 6 января 1943 года батальон принял участие в карательной операции против партизан в деревне Чмелевичи Логойского района. При подходе к деревне шуцманы её обстреляли. Трёх мирных жителей, подозревавшихся в сочувствии партизанам, убили. Остальных, включая женщин и детей, раздетыми выгнали на улицу и несколько часов держали на морозе. Имущество и скот разграбили, сожгли 58 построек.
Васюра вместе с командиром батальона со стороны шуцманов майором Константином Смовским, отдавал приказания по открытию огня, по измывательству над мирным населением. Немецкое командование свои «ручки» такими грязными делами пачкать брезговало.
В дальнейшем карательные акции следовали одна за другой, но на партизанские диверсии активность шуцманов, казалось, оказывала противоположное действие — их количество росло. В результате 2 марта в помощь украинским полицаям в районный центр Логойск прибыл печально известный набранный из немецких уголовников особый батальон СС Оскара Дирлевангера.
22 марта 118-й батальон шуцманшафта и каратели Дирлевангера приняли участие в событиях, которые после войны стали известны всему миру.
Всё началось с того, что утром из посёлка Плещеницы на юг в сторону Логойска отправился на машинах 3-й взвод 1-й роты батальона вместе со своим командованием, чтобы восстановить линию связи, которая была ночью нарушена партизанами.
Впереди в легковом автомобиле чуть оторвавшись от грузовиков ехал немецкий командир роты (шеф) Ханс-Отто Вельке. Это был очень известнейший в Третьем рейхе человек — любимец фюрера, немецкий спортсмен-толкатель ядра, золотой призёр летних Олимпийских игр 1936 года в Берлине и бронзовый чемпионата Европы 1938 года. Также в машине находился командир взвода Василий Мелешко, пулемётчик Шнайдер из фольксдойче и шофёр Хоптенец. Остальные шуцманы ехали на трёх грузовиках позади.
Приблизительно на полдороги колонне повстречалось до 50 лесорубов, которые валили неподалёку от дороги лес, а ещё через 1,5 километра колонна попала в засаду.
Вельке и Шнайдер сразу получили пулевые ранения, а Хоптенец был ранен осколками стекла, машина остановилась. Вельке пытался раненой рукой вытащить пистолет, и когда это не получилось, с расширенными от страха глазами пробежал через открытое пространство, и тут же упал убитый. Шнайдер попытался открыть огонь из своего ручного пулемёта — его тоже убили. Грузовики остановились, полицейские рассыпались вдоль дороги, потеряв несколько человек, в том числе и командира одного из отделений Данько. Они открыли огонь по засаде.
Партизаны ушли вглубь леса, не приняв бой и оставив после себя только стрелянные гильзы.
Труп Вельке положили в легковушку, убитых шуцманом погрузили в грузовики. Колонна тронулась обратно. Возле лесорубов она остановилась. Мелешко приказал своим полицаям задержать их и отконвоировать пешком в жандармерию в Плещеницы, а сам поехал туда в штаб на грузовике, чтобы рассказать о случившемся.
Смовский и Васюра выслушали его и объявили по батальону тревогу. Все остававшиеся в расположении шуцманы погрузились в 4-5 грузовиков и отправились к месту засады.
Когда полицаи подъехали к месту, где 3-й взвод конвоировал лесорубов, они выскочили из машин и стали их избивать. Лесорубы бросились бежать в разные стороны, шуцманы открыли огонь. Из 50 человек убили 26, часть скрылась в лесу, многие получили ранения. Оставшихся лесорубов конвоиры повели дальше в Плещеницы, остальные шуцманы поехали к месту засады.
О случившемся сообщили в Логойск, из батальона Дирлевангера пообещали прислать подкрепление. Было решено атаковать ближайшую к месту засады деревню, которая носила название… Хатынь. Партизаны наверняка отсиживались там.
Каратели не ошиблись — партизанский отряд «Дядя Вася», командовал которым некий ст. лейтенант Соколов, как раз обедал в Хатыни, расположившись в его хатах, когда появились окружившие деревню 160 карателей из 118-го батальона и 100 из батальона Дирлевангера. Отряд пошёл на прорыв и вырвался из кольца, потеряв троих партизан убитыми и четверых ранеными.
Обозлённые понесёнными потерями шуцманы и эсэсовцы стали сгонять жителей села в сарай Иосифа Каминского, предварительно большинству их приказав раздеться. Когда всех жителей согнали в сарай, его заперли и подожгли.
Мелешко вспоминал после войны на допросе:
«Поджёг его переводчик штаба Лукович. Люди в сарае стали кричать, просили о пощаде, слышались вопли, жуткая была картина, страшно было слушать. Выломали дверь из сарая, выскочил горящий человек.
Тогда Кернер приказал открыть по сараю огонь. Мне такой приказ дал Винницкий, а я передал его своим подчиненным. Все каратели, стоявшие в оцеплении, стали стрелять в людей, находившихся в сарае, стреляли и из двух станковых пулеметов, которые были установлены по обе стороны сарая. Из одного стрелял пулеметчик Лещенко. Мои подчиненные тоже стреляли из винтовок.
Я лично не стрелял, хотя у меня и была винтовка СВТ, я не мог стрелять по безоружным, ни в чем не повинным людям. Все согнанные в сарай люди — в основном женщины, старики и дети — более 100 человек были расстреляны и сожжены».
По воспоминаниям карателей, Васюра также отдал приказ открыть огонь и лично стрелял по выскакивавшим из сарая горящим людям из автомата.
Из показаний Ивана Петричука: «Мой пост был метрах в 50 от сарая, который охранял наш взвод и немцы с автоматами. Я хорошо видел, как из огня выбежал мальчик лет шести, одежда на нем пылала. Он сделал всего несколько шагов и упал, сраженный пулей. Стрелял в него кто-то из офицеров, которые большой группой стояли в той стороне. Может, это был Кернер, а может, и Васюра. Не знаю, много ли было в сарае детей. Когда мы уходили из деревни, он уже догорал, живых людей в нем не было — дымились только обгоревшие трупы, большие и маленькие…».
В результате спастись из всех жителей села удалось только восьмерым. Из взрослых выжил только хозяин злосчастного сарая Иосиф Каминский, сам он был ранен в плечо. Перерезанный очередью и обгоревший его сын Адам умер у него на руках. После войны именно они стали прообразом скульптурной композиции: голого старика, держащего на руках тело убитого мальчика, которую установили на месте сожжённой деревни.
Всего же каратели уничтожили 149 жителей Хатыни, сожгли все её постройки. В качестве «трофеев» они захватили несколько подвод с вещами убитых ими людей и 15 коров.
Хатынь — это был первый «пробный» камень украинских карателей и эсэсовцев. После этого батальоны шуцменшафта и эсэсовцы регулярно жгли белорусские сёла, уничтожая их жителей. В этом им помогали отряды коллаборационистов из числа власовцев, белорусских и прибалтийских эсэсовцев и прочего отребья.
Лично Васюра «отличился» ещё не раз.
13 мая он командовал батальоном в боях против партизан за село Дальковичи и отдал приказ сжечь его. 27 мая батальон расстрелял 78 человек в селе Осови. Затем вместе с жителями было уничтожено село Новая Вилейка, Васюра приказал селянам пройти по минному полю. Несколько дней спустя в деревне Старая Вилейка в двух амбарах по его приказу сожгли 17 детей, 7 женщин и 6 мужчин. Также 118-й батальон шуцманшафта по приказам Васюры сжёг деревни Маковье и Уборок, не оставив в живых никого из жителей. В селе Каминская Слобода были расстреляны 50 евреев.
Не жалел Васюра и своих коллег. Как-то жандармерия доложила, что четверо полицаев собрались уйти в партизаны. Он их сначала зверски избил, а потом вывел за сарай и расстрелял.
В другой раз два полицая вечером после попойки приползли в батальон пьяные. Он их избил: выбил все зубы, от чего пол комендатуры был залит кровью. Он заставил избитых слизывать её с грязного пола языком.
Уже на суде Васюра так объяснил своё поведение: «Это была шайка бандитов, для которых главное — грабить и пьянствовать. Возьмите комвзвода Мелешку — кадровый советский офицер и настоящий садист, буквально бесился от запаха крови… Все они были мерзавцы из мерзавцев. Я их ненавидел!»
На территории Белоруссии 115-й и 118-й батальоны шуцманшафта «резвились» до июня 1944 года, когда в результате операции «Багратион» войска Красной армии вышвырнули захватчиков и их прихвостней за довоенные границы СССР.
Батальоны украинских шуцманов были переброшены во Францию для выполнения охранных функций. Там их, соответственно, переименовали в 62-й и 63-й шуцманшафт батальоны в составе 30-й гренадерской дивизии СС. 21 августа 1944 года батальоны слили в один 62-й батальон.
Однако уже через шесть дней, когда карателей должны были бросить на подавление французских партизан, батальон практически в полном составе перешёл на сторону французского движения сопротивления. Из него сформировали 2-й украинский батальон имени Тараса Шевченко. После освобождения Франции он вошёл в состав 13-й полубригады и Маршевого полка французского Иностранного легиона, в рядах которого бывшие каратели довоевали до конца войны.
Многие из них так и остались на чужбине, разбрелись кто в Канаду, кто в США, кто в Латинскую Америку. Васюра решил вернуться — в Прибалтике его ждала жена и дочь, которую он зачал во время отпуска, полученного после уничтожения Хатыни.
После возвращения в СССР в фильтрационном лагере ему удалось скрыть, что он служил немцам в качестве карателя. Он получил в 1952 году 25 лет за предательство Родины, но уже в 1955 году по Хрущёвской амнистии вышел на свободу и даже жил под собственным именем на Украине. Он поселился в селе Великая Дымерка Броварского района Киевской области, стал директором по хозяйственной части совхоза «Великодымерский».
Жестокость его проявлялась и здесь, за малейшую провинность он избивал подчинённых. В совхозе его все боялись. Тем не менее в 1984 году его наградили медалью «Ветеран труда», сделали почётным курсантом Киевского военного училища связи им. Калинина, которое он закончил в 1936 году. Его даже приглашали на встречи школьников с ветеранами.
Тем временем прокуратура и КГБ занимались поиском карателей.
В сентябре 1974 года арестовали, а в 1975 году расстреляли Мелешко, который дал показания, в которых фигурировал и Васюра. Также было арестовано ещё несколько бывших шуцманов из 118-го батальона, и эсэсовцев из батальона Дирлевангера. В их показаниях также часто фигурировал Васюра. Были взяты показания у выживших жителей Хатыни, лесорубов, которых шуцманы захватили и частично перебили у дороги, других пострадавших от Васюры и его «коллег» людей.
Наконец в 1985 году Васюра «оборзел» настолько, что потребовал себе юбилейный орден Отечественной войны, который в честь 40-летия Победы по распоряжению Горбачёва вручали всем дожившим до этого времени ветеранам войны. Устроенная военкоматом, а затем сотрудниками КГБ проверка вывела оперативников на показания Мелешко, и в ноябре 1986 года Васюру арестовали.
На суде он всячески отрицал свою вину, юля и путаясь в показаниях.
То он утверждал, что остался в расположении батальона и даже посещал парикмахерскую. К счастью, женщина-парикмахер, которая тогда работала в Плещеницах хорошо запомнила, что её в тот злосчастный день 22 марта 1943 года никто из карателей не посещал (она потому его и запомнила).
Затем Васюра изменил свои показания, утверждал, что ездил в отпуск к жене. Однако его дочь была зачата несколько недель спустя того срока, что он называл — это было «железное» доказательство, что в отпуск в Латвию он ездил после Хатыни. Васюра так и не признал свою вину и только когда его свидетельскими показаниями совсем припёрли к стенке, в сердцах с ненавистью в голосе и в глазах выкрикнул: «Да, я сжёг вашу Хатынь!»
26 декабря 1986 года трибунал Белорусского военного округа под председательством судьи Виктора Глазкова приговорил Васюру к расстрелу. Судом было доказано, что он лично виновен в гибели минимум 360 человек.
До этого времени весь СССР считал, что Хатынь сожгли немцы.
В советском руководстве посчитали, что правда о том, это дело рук украинских коллаборантов, могла поссорить народы советской Украины и советской Белоруссии. В связи с этим Первый секретарь ЦК КП Украины Владимир Щербицкий специально обратился в Москву с просьбой не разглашать информацию об участии украинских полицаев в зверском убийстве мирных жителей Хатыни. К его просьбе отнеслись с пониманием. Но в условиях начавшихся Перестройки и Гласности остановить поднявшийся информационный вал было уже невозможно.
Васюру расстреляли 2 октября 1987 года. Приговорённым к смерти никогда не сообщали дату казни, а потому ожидание её было для бывшего карателя сущей пыткой. По злой иронии судьбы тело его закопали в Логойском районе, в тех местах, где находится Хатынь и другие деревни и сёла, которые он и его подручные уничтожали в первые месяцы своего пребывания в Белоруссии. Могилы у этого упыря в человеческом обличье нет.