17 сентября является знаковой датой для Украины и Белоруссии — в этот день празднуется объединение восточных и западных территорий этих двух постсоветских стран, с такой похожей и такой различной историей.
Отношение к этому празднику является для Минска и Киева диаметрально противоположным — белорусские власти отмечают его на официальном уровне, а улица имени 17 сентября есть практически в каждом городе Республики Беларусь. В Украине эту дату замалчивают, рассматривая воссоединение как акт советской агрессии против Польши. Хотя именно эта «агрессия» позволила окончательно сформировать современное украинское государство — в рамках централизаторской политики советского руководства, которое выступило собирателем этнических украинских земель: Галичины, Волыни, Северной Буковины, Бессарабии, а потом Закарпатья.
Между тем, Польский поход РККА был актом освобождения жителей восточных кресов распадающегося государства пилсудчиков. Многие из них ожидали советские войска с неподдельным энтузиазмом. На этих территориях, лежащих к востоку от Линии Керзона, которые отошли Польше по Рижскому мирному договору 1921 года, абсолютно преобладало непольское население — украинцы, белорусы, евреи.
Они годами испытывали на себе двойное угнетение со стороны польских властей — жесткую экономическую эксплуатацию и полонизаторскую политику, направленную на подавление украинской и белорусской культуры. Кроме того, Варшава пыталась реколонизовать восточные земли, расселяя там вооруженных осадников — отставных польских военных, которые постоянно вступали в жесткие конфликты с местными жителями.
Это приводило к постоянному напряжению. На Западной Украине полякам противостояла нелегальная Коммунистическая партия Западной Украины и боевые отряды УВО-ОУН, а Западной Белоруссии в подполье абсолютно доминировали представители Коммунистической партии Западной Белоруссии, которые устраивали настоящие восстания местных крестьян.
Так, весной 1935 года коммунисты организовали уникальную забастовку на крупнейшем белорусском озере Нарочь. Польское правительство запретило местным жителям свободный вылов рыбы, обложив этот промысел высоким налогом. Пять тысяч крестьян из сорока приозерных деревень объявили стачку, избрали забастовочный комитет и сформировали дружины самообороны, оказав отпор войскам и полиции. Об озерной республике заговорили в Европе, а известный белорусский поэт Максим Танк написал борьбе нарочанских рыбаков пронзительную поэму.
Воссоединение с западнобелорусскими землями тоже нашло свое выражение в советской литературе — благодаря знаменитому одесскому литератору Валентину Катаеву, который жил в то время в Москве, сотрудничая с ведущими изданиями советской столицы. В сентябре 1939 года его направили в наступающие красноармейские части, чтобы рассказать о том, как встречают их к западу от Минска. Катаев описал это в своих дорожных записках, написанных подробно и с юмором.
И сегодня, в наши дни, они дают достаточное целостное и объективное описание переломного момента белорусской истории.
Западная Белоруссия была в то время страной сверхбогатых латифундистов и бедного крестьянского населения. Князья Радзивиллы, владетели Несвижского и Мирского замка, считались богатейшими помещиками Европы, а многие белорусские селяне не имели своих наделов — арендуя землю у богачей, которые не пускали их в свои леса, превращенные в огромные охотничьи угодья.
«Я не мог опомниться. Я, конечно, знал, что существуют в мире князья и майораты. Но как‑то отвлеченно. Теперь же я увидел это воочию. Это произвело особенно подавляющее впечатление потому, что я видел чудовищную, ни с чем не сравнимую нищету крестьян, живущих вокруг этого замка.
В течение нескольких столетий Радзивиллы буквально высасывали из крестьян все соки, для того чтобы построить, содержать, украшать этот проклятый замок, для того чтобы жить в этой роскоши, ездить в Париж, в Нью‑Йорк, мотать деньги в Монте‑Карло, держать автомобили, выписывать драгоценные духи, вина и наряды, сморкаться в носовые платки ценой в 2000 франков штука», — писал Катаев, посетив княжеские дворцы, откуда только что поспешно бежали в Рейх их владельцы.
Промышленность в регионе была неразвитой — местные предприниматели активно вырезали заповедные лесные угодья, продавая древесину британской фирме «Центура». Население оказалось малограмотным, и молодежь расспрашивала корреспондента о бесплатной учебе в советских школах и вузах. Плохими были даже «европейские» дороги, которые вовсе не походили на автобаны.
«Здесь уже дороги не те, что у нас под Минском. Довольно паршивые грунтовые дороги, частенько проселки, выматывающие душу. В свое время поляки объясняли, что плохие дороги, дескать, — часть их стратегического плана в предполагаемой войне против Советского Союза. Предполагалось, что по плохим дорогам Красная Армия не так скоро доберется до Барановичского укрепленного района — так называемой «польской линии Мажино», — отмечал в дневнике Катаев.
Местное население действительно видело в красноармейцах освободителей — и в основном интересовалось, когда будет решен земельный вопрос. Белорусские евреи радовались, что их земли не будут оккупированы нацистами. Сопротивлялись только осадники, а остальные солдаты польской армии уходили домой босиком, бережно сжимая под мышкой казенные сапоги — что произвело на Катаева особое впечатление.
Общаясь с простыми людьми, он заглянул за яркий парадный фасад Второй Речи Посполитой — за которым почти повсеместно скрывалась хроническая отсталость.
«Внешне показная, чисто представительская сторона по сути дела слабого и нищего польского государства бросалась в глаза сразу. Невероятно шикарные, красные, лакированные почтовые ящики, выбеленные заборы, отели, цукерни, куаферы — все это было «как в лучших домах». И рядом, на базаре, — ободранные крестьянские клячи, плетеные телеги, босые бабы и мужики, лиловые от холода и голода ребятишки. Капризная разорившаяся барыня одела своих слуг — почтальонов, кондукторов, рассыльных, лесничих и т. д. — в парадную форму попугайской красоты. Обшила галунами, обвесила какими‑то аксельбантами, напялила на голову пудовые конфедератки, окованные медью, обшитые жестью, всюду посадила заносчивых крючконосых орлов с острым оперением — свою эмблему.
Любовь официальной панской Польши к пышным формам одежды породила множество курьезов. Например, в Столбцах я вдруг увидел у каких‑то ворот старого воинственного польского генерала в полной парадной форме. Нелепая конфедератка с непомерным козырьком, окованным чистым золотом, неслыханные сапоги с невиданными шпорами, мундир, усеянный громадными сияющими пуговицами, аксельбанты, ордена, медали, звезды, знаки отличия нескольких сортов, галуны, сабля, грозные нафабренные усы кончиками вверх, воротник выше шеи. Вид грозный и сверхвоинственный.
— Вы кто здесь такой?— закричал я почти в ужасе.
Тогда старик вежливо приложил трясущуюся руку в замшевой перчатке к непомерному козырьку, звякнул шпорами и, сделав лицо сдобным, как булка, пролепетал:
— Я есть, пан товарищ, старший пожарный городской пожарной команды имени графа Понятовского».
По словам Катаева, он исколесил всю Западную Белоруссию — вплоть до Белостока, где в здании городского театра состоялось торжественное заседание Народного Собрания Западной Белоруссии, одобрившее решение о воссоединении с БССР. Об этом объявил Сергей Притыцкий — бывший батрак, популярный народный лидер, руководитель вооруженного коммунистического подполья Западной Белоруссии, который был приговорен польским правительством к пожизненному заключению и смертной казни.
Он говорил о том, что объединённый белорусский народ приступает к строительству своего будущего, где не будет места неравенству, безработице и неграмотности.
Одесский писатель тоже верил в эту новую жизнь. Ее символизировал для него молодой белорус из только что созданной советской Рабочей гвардии, который охранял на посту огромную громаду Мирского замка.
«Я запомнил его фамилию: Мицкевич. Однофамилец великого польского поэта Адама Мицкевича, столяр Мицкевич из местечка Мир бдительно и неподкупно стоял на своем посту у бывшего замка князя Мирского… Наш поезд шел из Белостока в Москву. Только что кончилось Народное Собрание Западной Белоруссии, навсегда отдавшее в руки трудового народа все богатства Радзивиллов, Мирских, Понятовских, Беков… В поезде ехала в Москву полномочная комиссия Народного Собрания Западной Белоруссии. Люди смотрели в окна на огненные леса, на свою освобожденную землю, на землю, которой никогда уже не будут владеть ни Радзивиллы, ни Мирские. Люди переживали свой первый Октябрь. И замки польских феодалов проплывали на горизонте, как смутные тени прошлого», — писал в своих записках Катаев.
Хот даже сейчас, спустя многие годы, польские элиты рассматривают белорусские земли как объект для новой колониальной экспансии.