Формирование централизованного государства со столицей в Москве было не одномоментным актом. Своих предельных границ Российская империя достигла через 600 лет после основания Московского княжества. При этом рост государства происходил не всегда осознанно, с использованием более или менее сходных технологий.
Прежде всего, следует заметить, что Россия крайне редко расширялась резким рывком. Так пытались действовать тверские князья, но они проиграли. Как правило, присоединяемые территории долго обрабатывались — годами, если не десятилетиями.
Обычно действия Кремля проходили в три этапа: демонстрация военного превосходства на локальном уровне (например — Шелонь для Новгорода); тщательная работа с элитами; решающий удар главными силами (обычно хватало демонстрации — не палить же город, в самом-то деле). В последнем случае всегда наличествовало религиозно-идеологическое оправдание в виде «зрады» региональной элиты православию.
Активно использовались методы гибридной войны, в частности — удары «отпускников» под видом ушкуйников (это, например, против Казанского ханства, но и внутри Руси тоже). Кстати, бывало по-разному. Иногда «отпускников» сильно трепали.
Впрочем, задача захвата территории обычно не ставилась. Схема состояла в том, чтобы привести к власти на присоединяемой территории человека или людей, которые при минимальном расходе сил вынуждены были бы отдать территорию Москве.
С местным населением обычно не работали, исходя из того, что пропаганда действующей власти всё равно сильнее. Скорее, людей пытались поставить в условия, при которых присоединение к Москве выглядело уж точно меньшим злом.
Вот, например, при последнем тверском князе Михаиле Борисовиче из Твери ушли все бояре, а также удельные князья — микулинецкий и дорогобужский. Страна погрузилась в анархию, и военный поход, предпринятый Иваном III, имел целью не столько свержение князя, сколько наведение элементарного порядка. И тверичи, на что уж не любившие москвичей, действительно вздохнули с облегчением, тем более что Иван Великий запретил грабить город.
Ещё хуже было с Малороссией, которая после присоединения к России на тридцать лет погрузилась в пучину гражданской войны. Огромные территории обезлюдели, зато уцелевшее население оценило относительную стабильность и безопасность, гарантированные подданным российского царя, и потому Мазепу практически никто не поддержал.
Тут, правда, надо иметь в виду, что тогдашнюю Россию всё же отличала весьма привлекательная идеология — она была единственным в мире православным царством. Присоединение к такому государству сулило людям существенное упрощение жизни.
Однако преувеличивать значение этого обстоятельства всё же не следует. Элита могла перебегать куда угодно, а мнение простого населения никого не интересовало.
Были, правда, и исключения.
Например, после битвы на Шелони Иван Великий заключил с Новгородом очень мягкий мирный договор, практически совпадавший с тем, который подписал Василий II. Новый пункт был один — высшей апелляционной инстанцией по коррупционным и рейдерским делам становился Великий князь.
Народ повалил в Москву за правосудием, и оно воспоследовало, удивительным образом обрушиваясь на сторонников европейского выбора и обходя промосковскую партию… Нигде такого не видели, не?
Отношение же Москвы к идейным сторонникам интеграции с ней всегда было напряжённым. С одной стороны, их мотивация сомнений не вызывала, но с другой…
Московское царство никогда не было идеальным государством. Власти всегда это осознавали, а также осознавали они и то, что сознательные сторонники объединения с Москвой имеют своё, идеализированное представление о стране. Соответственно, после объединения эти люди обнаружат несоответствие реалий своим мечтам и вскоре, вероятно, окажутся последовательными оппозиционерами.
Потому отношение к ним было настороженным, а лучшее их употребление сводилось к славной гибели в борьбе с антимосковскими силами. В крайнем случае, их можно было интегрировать по одному.
Кстати, московские князья славились именно умением подбирать себе кадры, «оторванные от корней».
Вот, например, князь Дмитрий Михайлович по прозвищу Боброк — боярин, воевода и свояк князя Дмитрия Ивановича Московского. Это он вместе с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским возглавлял Засадный полк, чья лихая атака решила исход Куликовской битвы. Относительно происхождения Боброка-Волынца по сей день идут дискуссии — одни производят его род от Рюрика, другие — от Гедимина (и даже конкретно считают его племянником Ольгерда Дмитрием Кориатовичем). Тогда же в московском войске служили ещё два безудельных литовских князя — Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, также сыгравшие важную роль в битве, командуя, соответственно, полком правой руки и резервным полком.
Боброк-Волынец был не просто служилым князем, но и членом семьи — мужем сестры великого князя. Для него московское дело было глубоко личным. А вот каковы были мотивы братьев Ольгердовичей, мы можем только догадываться. Известно только, что позже они вернулись в Литву и погибли в 1399 году в неудачной для Витовта битве на Ворскле.
Чаще же всего Москва предпочитала пользоваться услугами лиц, не обременёнными идеологическими соображениями.
С ними как-то было проще — обе стороны получали то, что хотели, причём никаких моральных проблем не возникало. Даже притом что в Новгороде, например, толпа имела обыкновение выявленных (или предполагаемых) московских агентов «меташа в Волхов».
Частенько это приводило, конечно, к неприятным инцидентам, самый известный из которых — с Мазепой.
Там, впрочем, тоже не всё было просто и однозначно — кажется, за «замятней» в Москве (стрелецкие бунты, противостояние Петра и Софьи) центральная элита просто забыла, что Мазепа друг не просто так, а за наличный расчёт (потеряв родовые имения на Правобережье, Мазепа стал первым олигархом Левобережья). В общем, Пётр относился к нему примерно как Дмитрий к Боброку (кстати, есть неподтверждаемая гипотеза о том, что Мазепа сыграл решающую роль в победе Петра над Софьей), а он был совсем не Боброк.
Вникать же в сложные разборки украинных элит в Москве в принципе считалось излишним. Потому после бегства Мазепы булаву получил его друг и единомышленник Иван Скоропадский (странно, но выбор оказался правильным — новый гетман был лишен амбиций и легко уживался с царскими министрами).
Бывало и наоборот. Удивительным фактом была ссылка тверского воеводы князя Михаила Холмского (кстати, старшего брата лучшего воеводы Ивана III Даниила Холмского) через два года после ликвидации княжества по обвинению… в предательстве тверского князя!
Современный историк Николай Борисов трактует этот приговор расширительно — как универсальный повод для привлечения к ответственности любого боярина. Однако этот случай явно имеет уникальный характер. Вообще бояре крепостными не были и могли в любой момент сменить сюзерена. Проблемы возникали в случае перехода к бывшему (будущему) противнику — это можно было расценить как измену. Поэтому ещё Иван Калита, подписывая мирный договор, всегда фиксировал свободу перехода бояр.
А вот Холмской одновременно вёл переговоры о мире от имени своего сюзерена и о переходе на службу Москве — от себя лично. Иван этим воспользовался, но доверять такому «ценному кадру» не мог.
Впрочем, тем представителям местных элит, которые не относились к числу противников или сторонников Москвы, приходилось, пожалуй, хуже всех.
Хрестоматийный пример из времён Ивана Калиты: агиограф Св. Сергияпреп. Епифаний Премудрый пишет, что назначение и приезд в Ростов московского воеводы Василия сопровождались насилием и многочисленными злоупотреблениями москвичей, которые, вкупе с татарскими набегами, посольствами и данями, а также частыми неурожаями побудили Кирилла (отца отрока Варфоломея — будущего «игумена земли Русской») к переселению: «собрался он со всем домом своим, и со всеми родными своими поехал, и переселился из Ростова в Радонеж».
А Николай Борисов описывает событие не как собственное решение боярина Кирилла, а как принудительное переселение: «Иван Калита уплатил в Орде долги ростовчан и теперь мог поступать с ними по своему усмотрению».
При Иване Великом значительная часть новгородских дворян была переселена — некоторые попали в Москву, но большинство — в приграничные города по берегу Оки. В климатическом отношении они, пожалуй, выиграли, но в плане безопасности — вряд ли…
Вообще московские князья часто занимались массовым переселением подданных.
Впрочем — их можно понять. Средневековая Русь была малозаселённой страной, и рабочие руки были на вес золота. Впрочем, имперские и советские власти действовали также, когда им надо было строить Петербург, осваивать Урал или Новороссию, восстанавливать Донбасс. Единственно, что методы использовались другие.
Впрочем, иногда и само население князей особенно не интересовало.
Например, в 1472 году русское войско, стоявшее на укреплённом берегу Оки, безучастно наблюдало за тем, как татары сожгли вместе со всем населением городок Алексин. У войска наверняка были какие-то свои военно-стратегические соображения. Но тут есть такой аспект — алексинский воевода перед осадой сбежал, но его никто не задерживал, а позже он получал большие должности. Чем именно провинились алексинцы перед Великим, источники молчат.
Вывод из всего этого вполне определённый. То, что на страницах учебника выглядит как череда побед и постоянного усиления и расширения державы московских князей, на практике выглядело процессом медленным и малоаппетитным. Москва никогда не ценила друзей и союзников, предпочитая послушных подданных. И действовала исходя из логики «нам хорошо, когда им плохо», ничуть не стесняя себя моральными нормами.
Что поделаешь — Средневековье… Недаром благородный дон Румата предлагал ввести «курс феодальной интриги. И успеваемость оценивать в рэбах. Лучше, конечно, в децирэбах». Ещё лучше, конечно, в Иванах и Василиях — вот где высший-то пилотаж был!