- Юрий Михайлович, чем для вас является Украина? Следите ли вы за событиями в ней? Что вам в ней нравится, а что нет? Есть ли у нее в том виде, в котором она существует ныне, по-вашему, будущее?
— Моя жена Наталия родилась в Борисполе. Украину я по старинке продолжаю считать частью нашей большой евразийской державы, а украинцев — частью русского, как утверждал Лев Гумилев, суперэтноса.
При распаде СССР, спонтанного и не учитывавшего этнические границы, а также комплиментарности соседствующих народов значительное число русских проснулось в новых национальных государствах, где они зачастую оказались в униженном и оскорбленном положении.
В большинстве лимитрофов русских просто оттеснили от власти, политики, культуры, средств информации, что могло случиться только благодаря предательскому десятилетию Ельцина. Но только на Украине пытаются перекодировать национальное самосознание русских. Об этом я много пишу в книге "Желание быть русским". На мой взгляд, попытка превратить русских в украинцев закончится крахом вашей молодой и во многом искусственной государственности. Уж извините за прямоту.
- Когда в Москве происходят выступления оппозиции, патриотическая общественность в тревоге начинает задаваться вопросом: а не начало ли это российского майдана? А вы как думаете: возможен ли майдан в России? И если да, то насколько велика угроза того, что он победит?
— Если социальное расслоение, пропасть между кучкой богатеев, не чувствующих исторической связи с Родиной (об этом мой сборник "Перелетная элита") и основным населением, продолжится, то возможны любые эксцессы. Майдан на площади Сахарова — ерунда. Майдан в головах — вот это в самом деле проблема. И эта опасность, по-моему, не осознается в должной мере. Недавние выборы — серьезный звонок на перемены.
— Вы в свое время издали сборник статей за период с 1986 по 2004 год «Порнократия». Эти статьи писались на разные злободневные политические темы. В них вы выступаете как политолог. Вы и сейчас продолжаете писать на злободневные политические темы. Вы никогда не задавались вопросом: кто я больше — писатель или политолог?
— Позже выходили и другие мои публицистические книги: "Россия в откате", "Лезгинка на Лобном месте", "Левиафан и либерафан", "Перелетная элита", "Желание быть русским". Недавно вышли сборники публицистики "Честное комсомольское" и "Босх в помощь!"
Любой честный писатель в силу особой художественной чувствительности является социальным прогнозистом, а значит, и отчасти политологом. Но профессиональным политологом я себя никогда не считал, а только писателем, хотя некоторые мои прогнозы политического движения страны оправдались. К сожалению, новое поколение отечественных литераторов за редким исключением целенаправленно воспитывается в духе или политического "тихушничества", или колебания вместе с генеральной линией. Примеры приводить не стану — они общеизвестны и даже навязчивы.
- В вашем романе «Любовь в эпоху перемен» вы вывели одного известного российского политика под именем Дронов. При этом описали его как человека, который под видом либерализации России наращивает ее мощь. Пока США и Европа думали, что идет ослабление России, она крепла. Но вы к этому чиновнику как автор относитесь негативно. Почему? Что не так? Узнал этот чиновник себя? Если да, то какие отношения у вас с ним сложились?
— Дронов, скорее, не политик, а высокопоставленный политтехнолог. Почему я отношусь к нему негативно, в романе написано. В России, к сожалению, либерализм, против которого я ничего против не имею, принял форму автофобии, губительной для страны.
Именно массовая автофобия погубила СССР. Так вот, военное и материальное усиление державы при господстве в обществе антигосударственных настроений ни к чему хорошему не приведут. Дымовая завеса, придуманная Дроновым, оказывается облаком ядовитого газа, разъедающего все и вся. Так в романе. А как в жизни — всем очевидно.
Не знаю, узнал ли прототип себя в Дронове. Человек он пишущий, но вряд ли читающий. Отношений у нас никаких. Когда-то, лет десять назад, в его большом кремлевском кабинете я просил поддержать проект "Литературной газеты" по пропаганде, в частности, украинской литературы (в том числе русскоязычной) в России, но получил отказ.
- Фанат ваших книг Александр Кофман, руководитель Общественной палаты ДНР, когда я с ним консультировался по поводу вашего творчества, попросил задать вам такой вопрос. У вас есть трехтомный роман «Гипсовый трубач». Уже после его выхода вы объединили истории из жизни, которые герои «Трубача» рассказывают друг другу, в одну книгу и издали ее под названием «Фантомные были». В итоге книга, по мнению Кофмана, получилась рваной. Не думали ли вы так же об этом спустя некоторое время после выхода «Былей»?
— Он начинается с моего предисловия, где я объясняю, что это "извлеченная проза". Мне захотелось, чтобы вставные новеллы из огромного "Гипсового трубача", как бы "укутанные" плотным сюжетом, можно было прочитать и оценить по отдельности.
Кстати, такую идею мне подал критик Владимир Куницын. И судя по тому, что сборник "Фантомные были" разошелся мгновенно, идея оказалось не такой уж и вздорной. Сейчас издательский дом "Аргументы недели" готовит переиздание.
Но, конечно, требовать от "извлеченной прозы" той стройности и завершенности, которые я стараюсь придать своим повестям и романам, не следует. Речь идет об издательском эксперименте, не более того…
- Многие мужчины в ваших произведениях несчастливы в личной жизни. Ищут свою первую любовь. Очень часто проводят время с молодыми любовницами или их тянет заняться свингом. Откуда это у вас?
— Если моя пьеса про свингеров "Хомо эректус, или Обмен женами" вот уже пятнадцать лет на аншлагах идет в московском Театре Сатиры, это не значит, что я сам пятнадцать лет занимаюсь свингом.
Если Свидригайлова тянуло к маленьким девочкам, это не значит, что Достоевский страдал педофилией. Но описывая в романах и пьесах судьбу современного мужчины, я не могу не касаться его интимной жизни, а она теперь чаще всего именно такая. По крайней мере, у того социального типажа, который меня как писателя особенно интересует.
Вообще в мировой литературе прискорбно мало сочинений о мужской верности. О женской преданности побольше, но тоже не разбежишься.
- Какие современные русские и иностранные авторы вам нравятся? На кого из молодых русских писателей вы советуете обратить внимание?
— Такие вопросы лучше задавать критикам. Мы, писатели, субъективны и зациклены на себе. Но неряшливость письма молодых авторов, их нежелание овладевать мастерством, предпочитая фуршеты и баррикады, приводит меня порой в отчаянье. Они не понимают: то, что написано впопыхах, никогда не будут перечитывать, а значит, у их книг нет будущего.
- В книге «Любовь в эпоху перемен» вы описываете встречу героя в Париже с Лимоновым. Знакомый героя предупреждает его о том, что надо с Эдуардом Вениаминовичем быть осторожным: не откровенничай, когда будете пить в кабаке, так как тот потом выведет тебя в своем новом романе дебилом. Так и произошло. Скажите, эта история имела место в реальности? Она произошла с вами? Как вы относитесь к Лимонову и его творчеству?
— Вообще-то Лимонов — очень большой писатель, тут никаких сомнений. А встреча описана реальная. Кажется, в 1991-м я, будучи во Франции на презентации моей повести "Парижская любовь Кости Гуманкова", передал ему по просьбе издателя первую публикацию "Эдички" тогда еще в СССР. Ну а конечный результат описан в моем романе, а также в сборнике эссе "По ту сторону вдохновения".
- Вы в свое время критично относились к последнему периоду существования СССР, очень сильно не любили и критиковали партийную номенклатуру. Сейчас вы жалеете, что СССР распался. Вас никогда не упрекали в том, что и вы своими произведениями внесли вклад в распад Союза?
— Упрекали. Но с таким же успехом можно упрекать Куприна, что он своим "Поединком" развалил царскую армию, а Бунина и Чехова в том, что они своими сельскими повестями развязали крестьянскую войну. Честный писатель пишет прежде всего о том, что ему не нравится в современном обществе. А сладкоголосых авторов не читали ни при советской власти, ни сейчас.
Да, набравшись личного и исторического опыта, я стал во многом иначе относиться к советской эпохе. Об этом мой новый роман "Веселая жизнь, или Секс в СССР". Но сравните повесть "Человек из ресторана" и роман "Лето Господне". Трудно поверить, что их написал один человек с интервалом в несколько десятков лет. А тем не менее это так…
Но то, что мои первые "разоблачительные" повести были использованы в подготовке общественного сознания к разрушению СССР и свертыванию социалистического проекта, очевидно. Вины не чувствую, "и все же, все же, все же…"
- Вы несколько раз были доверенным лицом Владимира Путина на президентских выборах. Какое место, по вашему мнению, он занимает в истории России? В чем его значение? Если вы с ним обсуждали ваши книги, не говорил ли он вам, какие из них ему нравятся?
— Путин спас страну от развала после ельцинского кошмара. Восстановил Россию в качестве субъекта мировой политики. Это очень много! Книги мои я ему дарил и неоднократно, но своего мнения он не высказывал. Владимир Владимирович вообще сдержан в оценке произведений искусства, видимо, понимает, что в душе художника мания величия соседствует с отчаяньем бессмысленности творчества…