Артист с пулемётом. Как российский актёр уже почти год воюет в зоне СВО
12:36 28.08.2023 (обновлено: 14:08 28.08.2023)
© Игорь Гомольский
В знаменитой Шахтерской дивизии Первого корпуса ВС Российской Федерации служит необычный пулеметчик — артист театра и кино Георгий Тесля-Герасимов. Корреспондент издания Украина.ру встретился с актером
— Не против, если будем говорить на «ты»?
— Да какое «вы», ребята, на войне?
— Как ты сюда попал?
— С апреля сюда военкором ездил. Сидели как-то с комбатом и он предложил у него послужить. Согласился на полгода, но полгода нельзя — год. Так и остался. Скоро год будет, как я тут.
Фото на память
Георгий Тесля-Герасимов, актер кино и театра, уже почти год служит пулеметчиком в знаменитой Шахтерской дивизии. На тот момент Народной милиции ДНР, а ныне Первого армейского корпуса Вооруженных сил Российской Федерации.
Мы только познакомились на Угледарском направлении, а теперь крадемся по разбитым проселкам на его свеженькой «Ниве» к месту постоянной дислокации.
— Пацаны, извините, что медленно. Подарили машину — пять тысяч пробег. Не хочется вот так сразу ее на этих дорогах убить, — объясняет Георгий.
На выезде из поселка нас обгоняет «Патриот» с черными номерами — «на военных номерах», как говорят здесь. Из пассажирского окошка едва ли не по пояс высовывается парень. Машет, улыбается, складывает пальцы квадратиком. Давайте, мол, сфотографируемся.
— Мужики, погодите минутку, — улыбается актер-пулеметчик.
И по голосу, и по выражению лица заметно, что ему приятно.
Из пикапа выходят военные люди в гражданской одежде. У одного на футболке портрет Иосифа Сталина, у другого — логотип Дэдпула, персонажа киновселенной «Марвел». Третий выходит последним, в руках у него телефон.
— Давайте так встанем, чтобы номер закрыть, — просит один из ребят.
Пять-шесть почти одинаковых фото — и едем дальше.
На войне крайне редко фотографируются красиво. Здесь снимают по факту — на память. Именно поэтому снимки из личных архивов бойцов не особо художественные, но очень живые. Вот и сейчас люди обнялись, щелкнулись и разбежались. Ни тебе поз красивых, ни кадра выстроенного, ни даже фильтров модных.
— И часто просят сфотографироваться?
— Постоянно. Первое время вообще на каждом шагу останавливали.
— Не раздражает?
— Понимаешь… задача артиста — дарить эмоции. Если ребят это фото порадует, то мне не жалко. Я ведь и на войне артистом быть не перестал.
Долго-долго петляем по улицам прифронтовых поселочках, где нет ни электричества, ни воды, ни мобильной связи. На одной из стен взглядом цепляю надпись: «С нами Бог и вся Россия, а вам, бандеровцы, ….ц!»
Там, где кончается слово «бандеровцы», стена пробита осколком или пулей. Как нарочно! Какой стеснительный автор, думаю. Обычно вояки точками не ограничиваются.
Так и живем
Блокпост, еще один. И еще, и еще. Машем парням, не останавливаемся. Так близко к фронту случайные люди не ездят, а тех, кто гоняет постоянно, бойцы знают в лицо.
В тени бетонных кубов отдыхают ТМ, связанные шнуром. Такой себе шлагбаум для взрослых. На самый-самый крайний случай.
— Родной, давай, туда или сюда! — ворчит артист водителю битой жизнью десятки, который все никак не определится по жизни.
Наконец он сдает назад, уступая дорогу, и мы паркуемся у неприметного одноэтажного домика.
— Приехали! Тут мы и живем. Ну как "живем" — тут у нас пункт временной дислокации. Идемте смотреть! — торжественно объявляет Георгий и мы вываливаемся из «Нивы» в аномально жаркий полдень.
У калитки встречает боец лет сорока с небольшим. Усатый, физически крепкий и в бейсболке с неизменной Z. Позывной «Бабек».
— Ездил за парнями, купил масло. Такое?
— Так это для четырехтактного, а надо для двухтактного!
— Я так понял, что и туда, и сюда можно.
— Нет. Нельзя это в генератор заливать.
— А может, рискнем?
— Попробуй его в машину к себе залить и увидишь что будет. Лучше не надо.
— Ох, ладно! Ребят обратно повезу — заеду и поменяю. И будем сегодня с электричеством.
Во дворе нестареющая классика. Таких ПВД, наверное, видел десятки. Разве что порядка здесь больше. В тени деревьев расположилась скамейка, перед ней деревянный столик, на котором хаотично расставлены пепельница, кофейные чашки, кухонная доска и еще что-то по мелочи.
— Интересно, как мы тут живем? — интересуется Георгий, стоя на крыльце.
Еще бы не интересно! Хотя внутри, если по совести, все та же знакомая до боли петрушка. Над постелью артиста висят иконы, у батареи стоит пулемет, на тумбочке, что под окном, вижу аптечку и желтую церковную свечу.
На подоконнике среди гранат и прочего военного скарба замечаю Молитвослов. Забавно, что подоконник накрыт каким-то рекламным проспектом довоенных времен — на русском и украинском языках. Уже в который раз думаю о том, что все смешалось, но вкус у этого коктейля на большого любителя.
— Иконы тут у тебя, Георгий. В Бога на войне уверовал?
— Почему? Я всегда верил. И храм посещал, и молился. Все как-то… с божьей помощью. Трудно — свечу зажигаю. Ой! А хотите, спортивный уголок покажу? Я на заднем дворе оборудовал?
— Конечно!
По дороге на задний двор заглядываем в кухню, здороваемся с ребятами. Увидев людей с камерами, боец, мирно пивший за столом чай в трусах и футболке, подскакивает и быстро уходит в комнату. Предлагаю рассказать что-нибудь на камеру — отказываются. Чай\кофе\пообедать — это сколько угодно, а говорить не хотят.
На плитке в стремительно пустеющей кухоньке закипает ярко красный чайник.
— А кто готовит у вас, мужики?
— Да все готовим помаленьку. Специального человека у нас нет. Да и времени, честно говоря, чтобы прямо готовить-готовить.
— Выходит, что по-холостяцки?
— Выходит, что так.
1 из 8
© Игорь Гомольский
2 из 8
© Игорь Гомольский
3 из 8
© Игорь Гомольский
4 из 8
© Игорь Гомольский
5 из 8
© Игорь Гомольский
6 из 8
© Игорь Гомольский
7 из 8
© Игорь Гомольский
8 из 8
© Игорь Гомольский
1 из 8
© Игорь Гомольский
2 из 8
© Игорь Гомольский
3 из 8
© Игорь Гомольский
4 из 8
© Игорь Гомольский
5 из 8
© Игорь Гомольский
6 из 8
© Игорь Гомольский
7 из 8
© Игорь Гомольский
8 из 8
© Игорь Гомольский
По-спартански
— Как сюда попал, стал потихоньку этот уголок оборудовать. Грушу повесил на яблоню. Забавно было: ударил грушу, а посыпались яблоки. Дальше — турник, раздобыл гири для утяжеления. Сейчас одна только осталась. Две ребятам подарил.
Что тут еще? Резинки. Это мне товарищ прислал. Разминаться можно. Вторая потуже, но ее разорвал. Кстати! Посмотрите вверх. Вот на этом балкончике иногда ловит связь. Стоишь там, как героиня шекспировской пьесы, и пытаешься с кем-нибудь связаться, — рассказывает Георгий, увлекая нас за дом.
В тени раскидистой сливы и впрямь обустроен спортивный уголок. Никакого гламура. Только утилитарность, только хардкор! Так, например, чтобы ухватиться за перекладину турника, нужно встать на железную бочку, а яркая оранжевая разминочная резинка цепляется за доски сарая.
— Часто тренируешься?
— Стараюсь каждый день, если не дежурство. Я рано встаю. Много лет занимаюсь и без нагрузок не могу.
По ходу беседы артист вскользь упоминает о том, что здесь не может отдыхать. Постоянно, мол, что-то делать старается: стихи писать, песни, сценарии. Тему не развивает, но мы с коллегой, который тоже безвылазно работает в зоне конфликта, хорошо понимаем, о чем идет речь.
Дело в том, что война — процесс тяжелый не только физически, но и психологически. Словно черная дыра, она высасывает из человека всю радость. Именно поэтому, кстати, юмор здесь — первейшее дело.
В этой обстановке человеку постоянно кажется, что праздники, выходные и даже какой-то интересный досуг следует исключить до лучших времен, а сейчас работать-работать-работать. Многие именно так и сгорают.
Творческим натурам в этом смысле еще тяжелее, поскольку живут не только своими печалями, но и настроениями друзей, коллектива и общества в целом. Заметно, что Тесле, в этом смысле, война дается непросто. Тем не менее актер не жалуется и продолжает тянуть лямку.
Позиции
Часовая стрелка клонится к двум, на улице становится по-настоящему жарко. Пахнет пылью, жужалкой и разнотравьем.
— Мужчины, мы броню надеваем? Налегке, может, сходим? — спрашиваю.
— Надеваем-надеваем. Там кассетами только так кроют. У нас вторая линия, но прилетает регулярно, — спокойно говорит Бабек.
Сам он уже облачился в довольно приличный бронежилет с защитой шеи и плеч.
— Это мне подарили, — отвечает он на незаданный мною вопрос.
Из дома появляется Георгий с пулеметом на плече, в три быстрых шага пересекает уютный дворик и машет нам рукой. Не отставайте, дескать.
— Как с местными жителями отношения складываются?
— Да по-разному. В основном, конечно, хорошо. Вот соседи — очень приветливые люди. Мы с ними дружим. А дочка у них на той стороне. Муж у нее против нас воюет. Мобилизовали.
— Что ты об этом думаешь?
— А что мне думать? Разве я за это ненавидеть их должен? Это ведь ужас. Человека силой заставили воевать. Нет, бывает, конечно, что кто-то не здоровается, но совсем редко.
— Мы сюда ехали, тебе мальчишка махал.
— Ой! Тут есть история трогательная. Семья одна… Когда где-то встречаемся, их маленькая дочка всегда подходит ко мне, дает три конфеты и говорит спасибо. За что спасибо-то? Нет, я понимаю, что ребенок хочет сказать, но она всегда ставит троеточие, смущается и уходит.
— Ишь ты!
Все идем да идем вдоль разрушенных домов и «расписанных» осколками калиток. Дальше полем.
— Вон в том доме у хозяйки мужа и сына одним снарядом убило. Ну вот как так можно? — показывает Георгий куда-то вправо.
Никто ему не отвечает.
Спой мне
За очередным поворотом упираемся в блокпост. Признав ребят и заметив журналистов, местные обитатели начинают сыпать остротами. Возьмите, мол, дяденьки, в кино сниматься. Мы отшучиваемся. На блокпостах так и так снимать запрещено.
— А вот и наши позиции. Спускайтесь осторожно. Тут мы дежурим на случай прорыва. Попрут — будем рубиться. Вон там у нас блиндажик. Можно в тенечке присесть, — говорят мужики в один голос.
Спускаемся, идем по траншее. Разогретые за день травы пахнут здесь так густо, что голова идет кругом, а над нею, между прочим, все время кто-то жужжит. Дронов не видать.
Насекомые. С тех пор, как началась война и кончилась промышленность, чего здесь только не летает. Нет-нет да и попадется что-нибудь краснокнижное да с огромными жвалами.
— Товарищ Бабек, а вот как тебе с артистом служится?
— Да нормально служится. Хорошо. Как с любым другим человеком.
— Так ведь он же артист!
— А! В этом смысле? В этом смысле да. Он и песни поет, и стихи пишет. И быстро так! Ситуация одна была. Он слушал-слушал, а потом вдруг выдал песню про борщ. Забавную такую. Вы его попросите спеть.
— Помогает это?
— Конечно. Настроение поднимает, боевой дух.
В блиндаже и впрямь прохладнее. Разбросав каски, присаживаемся вокруг укрытого мешковиной ПТУРа.
— Споешь нам? — просит у артиста коллега.
Тот потирает ладонью стриженную голову, задумывается. Вынимает из-под разгрузки телефон в синем чехле, открывает заметки.
— Сюда записываю, когда время есть. Однажды дежурил и посмотрел в небо. И как-то сама собой родилась песня про ковш Большой Медведицы. Потом записал, спел ребятам. По глазам увидел, что все поняли, как и почему она родилась, — задумчиво рассказывает пулеметчик, листая заметки.
Неожиданно затягивает песню. Не про борщ. Фронтовую. Хорошо поет. Местами напоминает молодого Боярского.
— А вот ты песни пишешь. Отправляешь куда-нибудь?
— Я тут с одним хорошим человеком познакомился. Ездил к нему в студию и буквально на коленке, с учетом всех условий, записали шесть песен. Отправил на конкурс Газманова — ни одна не прошла. Не понимаю. Нет, я не расстраиваюсь. Вот Джигурде свою песню отправил и он ее спел.
Артист — это навсегда
Георгий вновь склоняется над телефоном, роется в сообщениях и наконец тычет пальцем в нужную аудиодорожку. В ту же секунду Никита Джигурда начинает петь о погибших бойцах, замерших на февральском снегу.
Я, признаться, Никиту Джигурду с трудом перевариваю, но песня цепляет. Потому что февральский снег в лучах утреннего солнца и тела на нем — что-то близкое и понятное. Молчим. Где-то падает снаряд. Думаю о том, что после удара сверчки всегда стрекочут особенно громко.
— Пацаны! Заберите меня отсюда! Я тут случайно! — машет руками уже знакомый парень с блокпоста. До него метров тридцать, но даже отсюда слышно, как озорно парень хихикает под маской.
— Скучаешь по работе актера?
— Очень скучаю. Столько материала набрал. Один сценарий начал писать — остановился. Появилась идея получше. Но и тот в свое время закончу.
— А в кино о войне теперь сможешь играть?
— Почему нет? Я вырос на военном кино. Советские артисты возвращались с фронта и снимались в фильмах о войне. Хорошо получалось.
— Что за сценарий?
— Нет-нет, не расскажу! Сперва написать нужно. Я ведь болтун по натуре. Бывает, что идея посетит и говорю ребятам: сейчас такой стих напишу, что ахнете. Сажусь писать, а вдохновение ушло. Нет больше заряда энергии.
— Тогда удачи тебе, артист.
